Земля трясется, аще раб воцарится, раба аще изженет госпожу свою20,– по слову Соломонову. Вот он – самый страшный «государственный переворот»! Теперь уже, конечно, предстоит обратный процесс: долгий, болезненный, претрудный. Так медленно, с долгим болезнованием возвращается к жизни человек, долгие годы принимавший сильнейшие наркотики и почти уже обреченный, но после долгих и настойчивых усилий добрых врачей обращенный опять лицом к реальной жизни. Как из кошмарного сна, как из долгого заточения – помалу, по крохам – приходит узнавание, вспоминание чего-то вправду живого и настоящего. И как часто берет сомнение в возможности выздоровления! Как часто сладость греха кажется непреодолимой, жизнь без этих земных забав и развлечений представляется невыносимо пустой, безвкусной, как старый, высохший сухарик. Но это не так! Это только обман, диавольский искус: когда начнет возвращаться здравие, когда появится здоровый вкус и чувства станут просыпаться, тогда понемногу начнет ощущаться некая тончайшая сладость, приятность которой ни с чем не идет в сравнение, ни с какой наисладчайшей приятностью мира плотского. Сладость тихой уединенной молитвы, молчания и углубления в духовные рассуждения, зрение той красоты, которая отражается в житиях святых, знакомство с высотой и святостью христианского подвига – все эти новые переживания уже на первых порах несут в себе такое необыкновенное утешение!

Но все эти чувства нежны, тонки, как запахи полевых весенних цветов. Так легко их утерять, спугнуть, перебить густо пахнущими парами, несущимися от «египетских котлов с мясом»21. Долгая, трудная борьба! Многие ли решатся вот так переболеть, перестрадать, протиснуться сквозь игольное ушко22? Как грубое, плотское может перетечь в духовное, в тончайшее? Можем ли сквозь стекло пронести свечу? Можем! Зажжем ее, она прогорит, но свет и тепло проникнут через преграду стекла, понесутся вдаль, к самому небу. Гореть, плавиться и превращаться в свет и жар под действием огня – сложный процесс. Жить ради Бога, спасать душу не покойное, довольное житие, а битва, кровопролитие, крестоношение. Не мир пришел принести Христос на землю, но меч23.

Решающая битва

Каждый христианин в своей жизни по вере однажды должен пройти через главный, решительный бой, центральное сражение, этакую «куликовскую битву». Может, бывает и несколько, а то и много таких значительных побоищ, но все-таки обязательно есть одно из них – главнейшее, то есть то, которое решает весь дальнейший ход духовной жизни; именно от исхода этой битвы зависит, на чьей же стороне будет окончательная победа. Возможно, эта битва не была грандиознее других, но она повернула ход борьбы, дала решающие преимущества одной из враждующих сторон. И, быть может, не сразу это бывает видно. Так всегда, уже после окончания войны, через многие годы исследователи истории находят эту «кульминационную точку», этот перелом всего хода военных событий. Часто после такой победы следует ряд поражений, но окончательный исход всех сражений уже предрешен. Бывает иначе: какое-то поражение предопределяет окончательный провал, хотя еще случаются отдельные «триумфы». Вся история нашего мира разве не говорит об этом? Казалось бы, зло торжествовало и диавол овладел всем миром, но победа Христа, для многих вначале вовсе не приметная, казавшаяся даже полным поражением христианства, эта победа определила окончательное разрушение царства зла. Да, после Крестного подвига Спасителя и торжества христианства еще предстоит земле крайнее засилие зла, царство антихриста; христианство будет казаться уничтоженным, изгнанным из мира. Однако победа предрешена: придет Царствие Божие!

Так и в нашей духовной жизни – рано ли, поздно ли – должна произойти эта битва! Но где, когда, как это будет – никто из нас предвидеть не может. Пока что идет как бы приготовление – с обеих сторон. И теперь, конечно же, каждая сторона уже ведет военные действия, но это по большей части «холодная война» либо лишь мелкие «перестрелки» и «перебранки»: настоящего дела еще не было. Пока что внутри нас две разнонастроенные, враждебные стороны как-то уживаются, как-то терпят друг друга, хотя и постоянно вредят друг другу и отнимают друг у друга свободу действий. Но быть большой драке! Пока же только копятся силы и ненависть. Когда это начнется? Где? Где-то есть уже место и час для каждого из нас, где-то уже предуготовано Промыслом Божиим поле брани, предусмотрены и «союзники», то есть какие-то люди – братия, отцы, может быть, в каком-то монастыре, может, в скиту или еще в каком-либо месте какая-то помощь – те, кто поддержит, подбодрит, подаст руку. А может, и вовсе одному придется быть: тогда только молитвы ко святым, совет из книг отеческих, воскрешение в памяти всего слышанного, виденного в среде ищущих спасения. Конечно, не мы боремся сами: с нами – Господь. Но в том-то и дело, что Господь в это время как бы сокрывается и отступает: это час, когда испытывается наша любовь к Нему. История с Иовом Многострадальным тут многое пояснит. Но готовиться надо заранее. Бой будет! Это закон духовной жизни! Се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу24.

Мы и теперь уже начинаем по временам военные действия, но потом пугаемся предстоящей войны и отступаем. Вообще-то, наше христианское дело – военное всегда! Но главное сражение впереди; его не обойти! И по-настоящему по Богу жить можно начать только после него. До этого «экзамена на верность» мы еще только «новобранцы», изнеженные, нерешительные, теплохладные, сонные и вялые. Но надо уже «заряжаться» этим боевым настроем, уже разжигаться гневом на врага, уже бряцать грозно оружием и бросать вызов ему. Настанет час – «детские игры в войну» придется оставить и пролить-таки кровушку. Пора уж посерьезнеть. Дракон просыпается. Впереди и боль, и страх, и плач, и стоны. Война есть война!

И то необходимо сказать, что даже после многих проигранных битв терять надежду все-таки нельзя: и тогда вполне возможно, что главный и решающий бой еще впереди. Как говорил один святой старец, «на войне не первая битва решает исход войны, и даже не вторая и не третья, а именно последняя; вот она-то и решает все. Не часто ли бывало в истории, что государства и великие армии терпели поражения, несли потери, оставались без военного снаряжения, отступали и вообще терпели лишения, страдания, потери и бесславие?! И, однако, опытные полководцы не сдавались и не позволяли себе приходить в отчаяние, а продолжали войну и, несмотря на все прежние испытанные ими поражения, внезапно наносили врагу решительный удар в конечной битве и выходили победоносцами»25.

И еще о том же у святого Исаака Сирина: «Умудриться человеку в духовных бранях, познать своего Промыслителя, ощутить Бога своего и сокровенно утвердиться в вере в Него – невозможно иначе, как только по силе выдержанного им испытания»26.

Притча

Просится на бумагу такая притча. Был в некоторой стране один удивительный человек, весьма знатный и богатый. Но сколь богат он был, столь же и добр; насколько милостив, настолько и мудр; сколько рассудителен, столько же и справедлив! И имел он такой странный обычай: собирал к себе в дом многих детей-сирот, обучал их разным знаниям-премудростям, умениям-рукоделиям, делам-благодеяниям и тому подобному. И когда уже подрастали они, крепко на ноги становились, мудрости да сил набирались, к поприщу житейскому и к разного рода браням на нем уготовлялись, тогда добрый наставник, наставив в последний раз и благословив на этот дальний путь жизненный, с миром отсылал их. Но не так, чтобы уже не пещись о них: имея много знакомых и будучи всюду весьма почитаем, он устраивал и дальнейшую судьбу своих пасомых, обговаривая и испрашивая им место деятельности на будущее, сообразуясь, конечно, с сердечным расположением и особенностями характера каждого из детей. Известные горожане с радостью брали на службу в свои имения и на свои предприятия этих воспитанников, заранее зная об их добросовестности и умелости в работе, верности и порядочности. Так тот удивительный человек все делал хорошо и весьма добропорядочно.

Но имел сей благой человек и еще один мудрейший обычай: каждый раз перед тем, как отпустить от себя очередного воспитанника, устраивал он ему некий экзамен, ничего еще не говоря о предстоящем путешествии. Незадолго до окончания обучения давал наставник своему пасынку чистую рисовальную доску, цветные мелки и просил изобразить то, что больше всего запомнилось, ярче всего запечатлелось в душе его, более прочего полюбилось сердцу детскому в этом доме, где он прожил в таком покое и радости эти годы. И каждый отрок рисовал именно то, к чему склонилось сердце его, что было в характере его главной чертой и чем более всего увлекся ум его. Один рисовал сад, цветы и фонтан в саду, павлинов и других чудесных птиц, населявших красивейший сад тот. Другой рисовал лошадей и игру с детьми, игру, которая бывала так весела и беззаботна на лужайках прекрасной усадьбы, где они так дружно жили под надежным покровительством своего доброго попечителя. Третий изображал самого себя в изящных одеждах, в которые одевали его здесь, с какой-нибудь из любимых игрушек, в которых также не было в том доме недостатка. Кто-то рисовал празднично убранные комнаты или щедрую трапезу приюта: красивую посуду, разные угощенья, изысканные блюда, подававшиеся в праздники на стол, и тому подобное.

И вот мудрый хозяин, внимательно рассматривая эти рисунки, безошибочно определял наклонности детей и выбирал для них место и род занятий в самостоятельной их жизни. Так он устраивал их дальнейшую судьбу. Но вот еще что! Некоторые дети – правда, весьма, весьма немногие – рисовали не что-либо, не кого-либо иного, как самого своего доброго и милостивого благодетеля, рисовали с чувством глубокого умиления и старались отразить на рисунке все его самые лучшие черты. Иной же раз они даже подписывали эти изображенные красками настроения трогательным словом, порой сочиняли стихи. В общем, они чаще всего выражали следующее: «Мы, дорогой отец наш, самый близкий и родной для нас человек, тебя одного любим больше всего на свете. Все доброе, что мы здесь видели, тем только и было хорошо, что в нем отражались твоя доброта и благость, что оно исходило от твоего любящего и милующего сердца. И мы всегда будем помнить и любить не вещи эти, не одежды, яства и красоту дома твоего, а прежде всего тебя самого. И что пользы от красоты и приятности вещей, если за ними не стоит добрый и милостивый их дарователь?». И многое еще было в этих благодарных излияниях душ. Вот таких-то воспитанников мудрый и предусмотрительный домовладыка как раз и отличал особенно, таких он как раз и искал, как самых благорассудительных, добросердечных и великодушных,– тех, кто умел избирать главное, отодвигая второстепенное, ценою же второстепенного определять цену наиважнейшего. Таких чад своих этот богатый и знатный человек оставлял при себе уже навсегда, усыновлял их и готовил к наследованию всех благ своих…