Смотрящий на тени

Гневливый, раздражительный человек подобен какой-нибудь скрипучей телеге на жестких колесах, обитых железом, без рессор, безо всяких амортизирующих механизмов. Каждая кочка на дороге, каждый камушек, любая ямка, всякая неровность отдается резким содроганием, внезапным трясением всего экипажа, встряхивает сидящего. Каждая ямка чуть побольше или камешек покрупнее, тем паче при быстрой езде, сопровождается ахами, вскриками, болезненными ударами, синяками и частой бранью возницы. Весьма досаждающая телега! Отсутствие рессор – это недостаток терпения, покладистости, а вернее сказать,– смирения, преданности воле Божией. Такому человеку окружающий мир представляется беспорядочным «нагромождением досадных случайностей», «злополучным скоплением всевозможных несуразиц и неудобств». Для него чреда событий, случаев, обстоятельств не спасительный Промысл Божий, не полезное душе испытание, не поприще духовной борьбы, не очистительный огнь, выжигающий гниль и сор из его сердца, а «бессмысленная, обидная несуразность», складывающаяся, действующая по какому-то «закону подлости».

Вначале это малодушие, близорукость души, когда человек «не видит дальше своего носа». Жизнь воспринимается обрывками, кусочками, обрезками. Может ли произвести приятное, умиротворяющее впечатление прекрасная картина, если мы будем рассматривать ее через узкую трубочку, видеть только мелькание, чередование пятнышек цвета, беспорядочно, безо всякой связи сменяющих друг друга? Но далее дело идет все хуже. Гордой душе мало быть немирной: все вымеряя через свое больное «я», она ищет в этом «хаосе» некий целенаправленный злой порядок и его устроителя – злодея, виновника всех этих ее «злоключений» и «беспорядков». Она начинает со злой ухмылкой следить за досаждающими ей неприятностями и уже находит за ними некоего распорядителя, некоего творца всех этих «подлостей» и «каверзностей», ей представляется, будто диавол всесилен, будто Промысл Божий немощен и едва ощутим.

Скоро ей уже кажется, что весь мир устроен по закону коварных досаждений, так, чтобы все непременно оборачивалось человеку во зло, в неудачу. И вот такой больной душе даже доставляет некоторое удовольствие фиксировать все эти «ловко подстроенные вредительства», она сама повсюду выслеживает присутствие некоего скрывающегося злоумышленника. Она начинает посмеиваться, злобно ухмыляться, юморить – мрачным, «черным» юмором – по поводу всех этих «приключений». Но, по сути, здесь душа не козни диавола распознает, а сами судьбы Божии представляет делом «злого гения». Беда, когда человек везде видит одного только диавола и все «неудачные обстоятельства» приписывает лишь злой силе. Невер в лучшем положении, чем такой «верующий». Он забыл, что ни один волос с его головы, ни один лист с дерева, ни одна птаха с неба не упадут без ведения, без попущения Божия108. Говоря, что миром правит «закон подлости», он, по сути, зло приписывает Промыслу Божию. Какая страшная хула! А как она распространена ныне! Как часто мы иронизируем по поводу «каверзного» стечения обстоятельств, явно преувеличивая власть сатаны. Ему это на руку. Но что козни лукавого на фоне прекрасной картины судеб Божиих?! Всего лишь тонкие черные контуры, еще ярче выявляющие красоту цветов, тени, придающие картине большую живость, подчеркивающие светлость, ясность оттенков.

Как мягкие покрышки на колесах прогибаются над неровностями дороги, опираясь на окружающую неровность площадь, делают эту неровность меньше, незначительнее, так и долготерпение, великодушие сообщают значимость не самим происшествиям, а тому, что им предшествовало и за ними последовало, так что сами они видятся уже не «досадной случайностью», а ступенью, важным этапом, неотъемлемой частью цельной нити жизни, из которой и сплетается наконец чудное кружево судеб мира Божиего.

Жалкое зрелище

Когда отвращается Бог от души за ее предательства… или нет: сама душа за свои измены теряет дерзновение к Богу и почти не надеется быть услышанной, когда «медная стена» преграждает ей путь к духовному, какая туча, какое темное царство обволакивает ее, какое жалкое тогда зрелище душа человека! Жуткое напрашивается сравнение: вот червь на асфальте, на которого наступила тяжелая нога прохожего: одна половина его раздавлена, влипла в асфальт, другая еще жива – судорожно вздымается, напрягается, дрожит, силится ползти, трясется от боли, как будто тянется к небу; кажется, простерла бы руки, взывая о помощи, но рук нет, голоса нет; одна безмолвная потуга оторваться от этой своей умершей, прилипшей к земле половины.

Что мы можем сами? Можем ли сами хоть немного помочь себе? Так же, как тот раздавленный червь! Только в муке раскачиваться, содрогаться, тянуться куда-то вверх, оставаясь болью прикованными к земле. Пока не вырвется душа из этой самости, не прорежется голос ее, призывающий Спасителя своего, пока не уверует в возможность чуда, в его необходимость для нее, до тех пор все так же будет маяться, беззвучно стонать в никуда... И как много душ именно в таком вот положении!

А ведь чудо вполне может совершиться: есть сила, способная исцелить, оживить, воскресить растоптанное и раздавленное, вдохнуть в мертвеца новую жизнь,– именно что не «подлечить», а «воскресить», даже заново «родить», превратить «червячка» в красивую и веселую летнюю бабочку, в лучах солнца порхающую с цветка на цветок, сладко пьющую нектар, которая будет так счастлива, что даже не захочет вспоминать об ужасах, пережитых, когда она была маленьким червячком, ползала по грязи и набивала брюшко этой грязью. Чудо великое, совершись и над нами!

Вовремя опомниться

Явно видишь иной раз, как приходит к душе прежний какой-нибудь ее «дружок» – грех, с которым она водила короткое знакомство в прошлом; приходит и зовет ее, кличет, просит открыть дверь «по старой дружбе», впустить на часок-другой, хоть на время вернуть подзабытую сладость безумной свободы. Это тот, изгнанный Христом дух, изголодавшийся, соскучившийся по бывшей своей распутной подруге, набродившийся по местам безводным и беспутным с такими же, как он, бездомными, с шайкой друзей-разбойников, говорит им: «Ну-ка, сходим к моей прежней хате, посвистим, может, чего и выкрутим веселенького, ха-ха-ха!». И идут. Бродят у ограды денно и нощно, стерегут душу, прохаживаются под окнами, посвистывают, побрасывают камушки в стекла, шепчут через приоткрытые ставни разные пошлости, свистят хрипло: «Не забыла, как ты..?», «А тогда-то вот было, помнишь?». И встает внезапно перед оком души ясно-ясно сладостная картина – одна, другая; бежит цепочка, как от искры пламя по сухой травинке,– светящаяся змейка, за ней еще; до поры затухают, но недалеко и до пожара. Душа бежит этих соблазнов, шарахается от окон. Но нечисть лезет и лезет отовсюду: за каждой дверью она, в каждом темном углу. Уже в любом шорохе все те же напоминания, подстрекания. Только-то и успевай открещиваться от нее. И душа, бедная глупышка, ленивая и расслабленная, несколько отупевшая от скуки, недолго так противится: вот уже и прислушивается, сначала позевывая и как бы от «нечего делать», потом оживает в ней что-то такое теплое, даже жаркое, такое родное-родное и такое сладкое – до дурноты. Одна молния проходит в сердце, другое жгучее прикосновение – и тает, тает оно, уже само ищет повторения этой теплой волны. Уже кажутся те свистуны не бесстыдными хулиганами, а забавными проказниками, вовсе не такими уж и страшными, даже симпатичными.

Как точен этот образ, столь часто употребляемый святыми отцами в отношении души: вот так, мол, блудница, имевшая прежде множество любовников, которая много пьянствовала, бесчинствовала, безобразничала, вдруг оказалась в милости у одного знатного, богатого, славнейшего и красивейшего человека, который пожелал исхитить ее из бездны падения, привлечь к иной, святой и благопорядочной жизни, воскресить ее попранную и уничиженную красоту. Он берет с блудницы обещание навсегда оставить прежнюю распутную жизнь, порвать все греховные связи, забыть свое нечестивое окружение, раскаяться в совершенном, перечеркнуть все это грязное прошлое, и на этом основании он готов взять ее в жены, сделать знатной, богатой, любимой всеми, и так, что никто даже не посмеет одно плохое слово шепнуть о том, что было прежде. И вот она живет в новом доме, трудится, обучается новым манерам и порядкам жизни, борется со своими старыми привычками и наклонностями. Но бывшие дружки ее не забывают, приходят под окна, когда нет в доме хозяина, зовут прежнюю свою подругу.