«Деда, а деда, куда ты так принарядился, или на праздник?»

«На праздник, милая, на большой праздник»,— и дед нежно ласкает малютку.

Потом лицо его немного темнеет, становится скорбным, и, обращаясь к девочке, старик ласково говорит:

«Вот, моя крошка, когда бабынька уйдет к соседке, ты с улицы прибеги ко мне: возьмешь на подоконнике два медных пятака и положишь мне их вот сюда»,— и дед показал на свои глаза.

«А зачем так, дедуня?» — смеясь, спрашивает девчушка.

«Да так положено, милая, так уж ведется испокон веков»,— будто про себя отвечает старик.

Она убежала на улицу играть, резвая, радостная, счастливая. A дед тихо поднялся со скамьи, взял восковую свечку у святых образов, зажег ее, прилепил к одному концу лавки. Потом положил в изголовье старый пиджак и лег, растянувшись во весь свой могучий рост на лавке. В хате никого не было. Старик лежал и широко крестился. Вдруг он немножко вздрогнул, будто испугался, но потом лицо его снова приняло прежнее спокойное и даже торжественное выражение. Он еще раз перекрестился, потянулся и... почил.

В изголовье у него горела, тихо потрескивая, свеча. А он лежал на лавке, одетый в белую холщовую рубаху и обутый в новые лычные лапти. Все на нем было новенькое... В это время, играя и резвясь, вбежала девчушка. Она схватила на подоконнике два медных пятака, подбежала к деду и положила ему на глаза.

«Вот так, дедулька,— как бы играя с дедом, сказала она,— как ты велел, так я и сделала». И снова убежала на улицу. А он лежал спокойный, светлый. Свеча в изголовье догорела и угасла.

Так честные люди встречают смерть. Так просто, безбоязненно они умирают.

***

А вот другая картина. В большом доме много-много света. Все комнаты наполнены людьми. Во всем видны тревога и смятение. Умирает хозяин дома, богатый и знатный человек. Он мечется из стороны в сторону на широком и мягком ложе. Его лицо выражает неописуемый страх и ужас. Доктора, родные не знают, чем ему помочь. Вот он на мгновение очнулся, к нему вернулось сознание. Осмысленным взором он посмотрел на книги, написанные им самим и ровными стопами лежащие на полках. Печальными глазами он обвел присутствующих. А потом с чувством крайнего отчаяния спросил: «Неужели никто из вас не может мне помочь?» — и вновь потерял сознание. Вокруг стояли знаменитые доктора, писатели, военные чины, родные — все беспомощно пожимали плечами. Ни ученость, ни богатство, ни знатность, ни величие — ничто не могло помочь ему в этот страшный час смерти. Как ему не хотелось умирать! Как ему трудно было расстаться с жизнью! Как он много собрал богатства, как много он написал, много-много учился, а научиться умирать — не мог. «Смерть грешников люта» (Пс. 33, 22).