Но он, как врач, не отстранился и от самых безнадежных. Опять надо было, забывая о себе, трудиться и трудиться, сочетая действенную помощь с молитвой. Отец Иоанн не замечал своего возраста, а ему шел 81-й год. Множество возрождающихся, разоренных беспощадным временем и человеческим небрежением монастырей звало под свой кров монахов-тружеников; открывающиеся после 70-летнего запустения церкви своим видом оплакивали прошлое, но с надеждой смотрели в будущее в ожидании человеческого внимания и любви.

В батюшкиной келье группами и поодиночке стали появляться то только на-   247   рождающиеся христиане, то жаждущие монашества молодые и пожилые и даже ученые дамы с желанием взять игуменский посох и в монастырь перенести богатый опыт своей мирской мудрости. Но они пока не имели понятия ни о христианстве, ни о монашестве, ни о том, что оба пути начинаются с послушничества.

Новые отношения, насаждаемые в этот период в государстве и уже воспринятые людьми, не годились для Церкви. Закон любви, принесенный Спасителем, требовал самоотверженности в трудах и в отношениях с ближними. Воспитанные же советской действительностью, но уже прочитав несколько духовных книг, многие сразу устремлялись к вершинам Духа. Глядя на приходящих, отец Иоанн вспоминал монахов своего детства, монахов послевоенных лет, своих рязанских прихожан-старушек, для которых главным делом жизни была молитва.

Проводив очередного посетителя, он вздыхал: «Деятелей много, делателей не видно, – и добавлял: – отслужили белые платочки миру своей смиренной молитвой, кто теперь будет удерживать небо над нашими головами?» Батюшка любил и сердечно жалел людей. И он терпеливо начинал хлопотать над духовными младенцами: для начала учил их по-христиански ходить по земле.

  «Сначала будем строить дом души своей, а потом уж освящать. Страшитесь убить душу нечувствием и пустой видимостью благочестия», -   предупреждал он тех, кто, только переступив порог церкви, уже высоко мнил о своей духовности. С этого времени одним из самых больших духовных стяжаний отца Иоанна стало дело душепопечительства. Сколько же людей принимал он ежедневно! И что значит «принимал»?

Наставления, советы, увещания, ответы на письма…   248   Все то, что называется «души спасение»! Богатство неистощимое. Но дорого стоило это богатство. Силясь освободить человека от пут греха и от неведения, отец Иоанн часто встречал глухую стену непонимания и злобное сопротивление врага рода человеческого. Грозные пророческие слова Апостола, сказанные в I веке, о том, что наступят времена тяжкие и «из-за умножения беззакония во многих иссякнет любовь», явились теперь в жизни во всей силе.

Но истинное духовничество – отцовство батюшки, родившееся из глубокого понимания им пастырского служения, – превозмогало все. Ему, с младенчества оставшемуся без родного отца, стал отцом приходской священник, да и то, как священники вели его по жизни до возмужания, благим примером вросло в сердце. И он стал отцом каждому к нему приходящему. Память сердца отца Иоанна сохраняла слова Святейшего Тихона о духовном облике пастыря, которые тот произнес, восходя на крест Патриаршества: «Иди и разыщи тех, ради коих еще пока стоит и держится Русская земля.

Но не оставляй и заблудших овец, обреченных на погибель, на заклание... потерявшуюся – отыщи, угнанную – возврати, пораженную – перевяжи… паси их по правде». «Кому неизвестно, что центр тяжести всякого нравственного влияния и воспитания заключается в силе любви? Разве не бывает, что часто даже порочный человек скорее готов послушать одного слова того, кто его любит, чем целых речей и убеждений тех, которые к нему равнодушны?

Воля влияет на волю лишь тогда, когда выходит из самолюбивой самозамкнутости и любовно сливается с волею другого. Поэтому и у пастыря должна как бы исчезнуть личная жизнь, и он должен сливаться со своею паствою, радоваться ее радостями, болеть ее печалями. Как истинная мать теряет ощущение личной жизни и переносит ее в семью, как птица насыщается сытостью своих детенышей, так подобное же перенесение своей личной жизни в жизнь дру-   гих должно быть и у пастыря.

Это мы видим на примере Пастыреначальника нашего Христа Спасителя: через всю жизнь Его проходит самоотречение и любовь». И отец Иоанн еще в самом начале своего пастырского служения, самоотвержением и любовью отдав жизнь безраздельно Богу, сказал себе:   «Пусть совершается в Его воле оправдание моей жизни, хотя бы очистительный и скорбный это был путь».

  Он сам принял пастырство как добровольное мученичество и напоминал об этом всем помышляющим о священстве. Теперь, видя все происходящее с людьми, отец Иоанн страдал за каждую душу, блуждающую во тьме неведения или, что еще хуже, в гибельном свете обольщения. Подмена понятий об истинах Православия на ложные и льстивые, отвечающие испорченным безбожием вкусам, уводила от веры еще дальше, чем неверие.

Ложь, фальшь, лукавство – эти исчадия ада становились нормами жизни.   «Сейчас насущно важно пробудить в людях истинно христианский дух, христианский взгляд на жизнь и христианское понимание смысла жизни; дать понятие о смысле и силе Креста Христова и о наших малых жизненных крестах, без которых невозможно спасение», – объяснял он приезжающим священникам.

Паломники слышали от него напоминание, что жизнь не игрушка, что жизнь – это труд, а христианство – это подвиг жизни, это крестоношение. «Други наши, – говорил он громогласно в проповедях, шептал на ушко истерзанному невзгодами жизни посетителю, от сердца к сердцу – юному искателю Истины, – восклонимся от земли, воззрим на Крест Христов, перед нами – пример полного и истинного самоотвержения… Нас же Господь зовет отвергнуться греха и смерти, которую грех вскармливает для нас…» Духовное руководство отца Иоанна незримо носило материнский характер.

«Я больше мать, чем отец», – говорил сам батюшка. Манера разговаривать, приближая свое лицо к собеседнику, так что человек ощущал его дыхание, была умилительно-трогательной. Так мать уте-   251   шает младенца и вдыхает в него тепло своей души. А батюшка, очевидно, так вдыхал в человека благодать Божию. Не ругать, не давить своим авторитетом, а сопутствовать, помогать, вместе плакать и вместе радоваться.