В ответ старец ласково улыбался: «Не шуми, лес зеленый, прости, так уж я научен». Юному монаху пока и в голову не приходило, что задачи высшей духовной науки ему еще решать рановато, а надо осваивать азы начальной монашеской школы – смотреть, слушать, думать и терпеть, за-   бывая то, чему научился в миру. А пока терпеть приходилось учителю.

Потихоньку, неприметно он смирял бунтарский дух силой любви, силой слова, но главное – учил примером своей жизни. Сколько безмолвных уроков назидания преподал отец Иоанн молодым монахам! Вот одно из воспоминаний*: «Соборне служили праздничную литургию. Причастившись Святых Христовых Таин, я благоговейно отошел от престола к столику, чтобы принять запивку.

Неожиданно путь мне преградил пономарь. В протянутой руке он держал ковшичек с красным вином, предлагая мне его испробовать. Пожилой человек, ветеран войны, усердный молитвенник, но была у него слабинка, оставшаяся с военных лет, – наградные сто грамм. Я смутился. Рой недобрых мыслей без следа стер благоговение и мир души. Молча, отстранив его руку, я прошел к запивке.

Тотчас боковым зрением увидел, что за мной следом идет отец Иоанн. И все -------------- * Вспоминает архимандрит Таврион (Балов), см. комментарий 92.   194   повторилось. Но батюшка приостановился, взял в руки корец, благоговейно осенил вино крестным знамением и пригубил. Пономарь тихо спросил: – Годится вино для литургии или на запивку? – Да-да, на литургию.

Вино очень хорошее, – ответил отец Иоанн и, не нарушив своего благоговения, подошел к запивке. Так вот как легко можно сохранить мир души, никого не осудив и ни в чем не заподозрив! Этот урок остался, как зарубка в сознании, думаю, что на всю жизнь. Любовь Христова проявлялась в отце Иоанне зримо и формировала духовную евангельскую среду – среду любви, терпения, уважения и молитвы.

И этот бесценный дар мы имели от старца ежедневно». Об отце Иоанне рассказывает духовник монастыря отец Таври-он92: «Мы видели и сознавали, что отец Иоанн – человек необыкновенный, самобытный – «не от мира сего». Он явно жил не по стихиям мира, а по Духу, жил по святому Евангелию. И это в нем было так органично, что нам казалось естественным и стало привычным.

Евангельский дух с детства в нем воспитала святая Церковь. Он всегда жил в Церкви, жил Церковью, жил для Церкви. Внушал и нам, что надо с любовью и желанием исполнять все, чему учит Церковь. Если в послушании Церкви пожить долгое время, то душа сроднится с ней, входит в ритм ее жизни и бывает послушной ей настолько, что когда Церковь говорит: «Плачьте» – душа плачет покаянными с наместником   195   слезами, а когда слышит: «Радуйтесь» – душа ликует, радуется и веселится как дитя.

И мы постоянно видели эту чистую пасхальную радость нашего старца и звали его «пасхальный батюшка». На эту радость тянулись к нему братья и паломники со всех концов света. Вокруг батюшки «роились» люди, чающие Христова утешения. Он же, помня заповедь Божию: «Утешайте, утешайте люди моя» (Исх. 40:1), всего себя отдавал этому деланию. Слова его исходили от любви и были «осолены» благодатью Божией.

Принимая посетителя, он никогда не говорил от себя, но всегда искал воли Божией, внутренне молился и просил об этом Бога. Видимо, поэтому батюшка не приглашал к себе на беседу только что приехавшего человека. При встрече он кратко узнавал причину приезда, благословлял пожить и помолиться в обители, исповедаться и причаститься. В келье же принимал в день отъезда.

Сам все время в своем сердце носил этого человека и молился о нем. Приезжий согревался душой под его молитвенным покровом, не разумея, откуда исходит тепло и покой. Его неурядицы разрешались как бы сами собой. А при прощальной беседе отец Иоанн говорил: «Нам остается поставить только печать на принятое сердцем решение». Удивительна, бездонна память старца.

Человека, встреченного однажды, он помнил всю жизнь. Отец Иоанн именовал этот дар «памятью сердца». Да, он принимал сердцем всякого человека. Но это была еще и молитвенная память. Из молитвенной памяти и памяти сердца составился бесчисленный синодик отца Иоанна. А как он молился за богослужением в храме, можно судить по такому эпизоду. Во время чтения часов перед литургией кто-то спросил его: «Правда ли, что за литургией вместе с нами служат Богу ангелы?

» Старец с некоторым недоумением посмотрел на вопрошавшего,   немного помолчал и ответил: «А разве ты не слышишь шороха их крыл в алтаре?» В своем служении ближнему, а ближним был всякий, кто в нем нуждался, отец Иоанн был неуемным и неутомимым. Конечно же, он в полной мере познал немощь естества, но его любовь преодолевала и немощь. Келья благочинного была через тонкую стенку с кельей отца Иоанна, и он свидетельствовал, что соседство это весьма беспокойное: в пять утра быстрые шаги извещали, что батюшка уже на ногах, через короткое время входная дверь всем доложит, что его трудовой день начался, он спешит на службу.

А поздним вечером далеко за полночь слышно его воркование, слов не разберешь, но то, что там еще люди, понятно. Во сколько кончался прием, сказать трудно. Благочинный засыпал под это воркование раньше, чем за стеной наступала ночная тишина. И это было ежедневно. Когда и сколько он спал, установить было невозможно. Иногда, изумляясь его энергии, у батюшки спрашивали о ее источнике.

Он шутливо отвечал, что таким надо родиться. В за-   197   думчивости задавал вопрос уже себе: «Почему я так летаю в 80 лет? – И тут же отвечал: – Думаю, что совесть у меня чиста». Удивительно, что даже в преклонные годы, несмотря на занятость душепопечением, он никогда не пропускал церковные богослужения. Обязательно ходил на братский молебен преподобномученику Корнилию, молился за литургией и вечерним богослужением и всегда поминал записки и синодики.