Водила их в кружки и секции, учила разговорному языку, готовила, стирала – и все это, действительно, забывая о себе. И здесь, мне кажется, она в чем-то уподоблялась Господу нашему Иисусу Христу, принесшему Себя в жертву за грехи мира. Ах, если б она еще умела тогда черпать силу в молитве! Как правило, жизнь подводила к этому русского человека, но не всегда.

И если вам выпала честь свидетельствовать ей о том, что миром правит вечное Добро и Любовь, что материальный порядок, точнее беспорядок – это не беда, потому что над всем духовный, нравственный миропрядок – Бог все видит, все слышит и воздает каждому по делам его и все творит во благо. Если горизонты этой хорошей, но искалеченной жизни действительно были освещены вашей любовью, вашим слово о Боге – думаю, многое нам простится, коль скоро инъекция жизни будет сообщена этой бессмертной душе через вас, через ваше слово, через священника, которого вы привели, заручившись скромным словом: «Ну, если он хочет, пусть придет».

Однако вспомним, что у наших бабушек тоже были бабушки, а те бабушки, как правило, были золотые. Если только не дружили с Кларой Цеткин и не участвовали в первом съезде РСДРП в 1898 году или в деятельности Бунда. Я видывал и таких бабушек, когда приходил в дом престарелых лет пятнадцать назад. Был я тогда совсем молодым священником. Там лежали разные старушки: одни из них поворачивались навстречу священнику и начинали плакать, чувствуя, что благодать приходит вместе со священнослужителем.

А другие, всю жизнь трудившиеся на ответственных постах в министерствах и ведомствах, смотрели на батюшку как-то напряженно. Он, понимая драму этих душ, которых один Господь может просветить, здоровался и с ними: «Здравствуйте, вот и батюшка к вам пришел в гости», – выжидающе так, ласково. «А мы не звали никого!» – «Ну, как же не звали? Разве я не к вам в гости?» – «Ничего не надо!

» – «Ну, а может быть помолиться о вашем здоровье?» – «Не надо за мое здоровье молиться!» – раз, переворачивается лицом к стенке, хотя до этого не могла двинуться. Так вот, за редким исключением таких бабушек – женщин-революционерок, разрушительниц, а может быть, просто воительниц против неба – все-таки бабушки, воспитанные их бабушками, всегда имели Господа в душе.

По крохоткам, по толикам, по капелькам они к концу жизни обрели религиозные чувства, как некий сосуд, наполняясь таким из жизни почерпнутым боговедением. Как правило, это молитва за детей и внуков, это дробное осенение себя крестом. Да и что говорить – чем глубже скорбь, тем ближе Бог; гром грянет – не только мужик, да и баба осенит себя крестом.

И вспомнит обрывки молитв, иногда в стихотворной форме. «Ой, батюшка, – говорит какая-нибудь милая бабушка, – я молюся! Никогда не пропущаю молитву, которую еще в детстве слышала!» Спросишь: «Что за молитва? Может быть, «Богородице, Дево, радуйся» или «Отче наш»?» – скажет: «Нет, ни та и ни другая, а вот какая: «Ангел мой, будь со мной, ты впереди, я за тобой, тебе светло, мне хорошо!

» И что это за молитва такая на уровне детской считалочки? А она всю жизнь ею молилась и получала ответ. Воистину, пути к сердцу у Бога непостижимы. Поэтому, конечно, пожилые люди за свою трудовую многоскорбную жизнь близки к Создателю; ближе, чем молодежь, которой все невтерпеж: либо все, либо ничего, либо пан, либо пропал. Что еще сказать о стариках?

Иногда обнаруживаешь, что молитва им сопутствует в течение всей их жизни, хотя они не знают даже «Отче наш». Благодать Божия, дарованная в крещении, через эти скорби, через эти болезни, через эти войны, незримо пребывая с человеком, охраняя его, таки обращает ум к вечности, к Богу. Иногда встречаешь людей, которые не могут взять в руки молитвослов – они себя убедили, что им ничего там непонятно.

Но при этом они беседуют с Создателем и весьма наивно и трогательно молятся, чуть ли не за правнуков уже. Вообще, нужен очень внимательный и просвещенный взор, чтобы догадаться об этой сокровенной жизни духовной, которая тлеет и мерцает посреди совершенно не церковных обычаев и образа жизни. Добавим еще, дорогие друзья, memento more – помни последняя своя, помни о смерти.

Уже само обилие телесных болячек, немощей заставляет чувствовать хрупкую фактуру этой жизни, ниточку, которая тянется, а глядишь, и оборвется. По существу, жизнь пожилого человека как некий знаменатель, как некий итог выразится в двух мироощущениях. Одно из них – христианское: чем ночь темней, тем светлее звезды, – душа, разрыхленная скорбями, бедами, болезнями оказывается благодатной для того, чтобы впитать в себя росу богопознания.

С такими бабушками священнику интереснее, чем с молодыми людьми. Они ему расскажут столько свидетельств близости Бога, Богородицы – и это не будут прелестные выдуманные повествования. Но если у старого человека тампон в ушах и затычка в сердце, бывает, что он вместо свечи веры, возжженной жизненной скорбью, несет по жизни свои анализы (простите за этот образ, но он всегда приходит на ум).

И я встречал таких бабушек, которые даже не против Церкви: «Ну, я бы с удовольствием пришла в храм на исповедь, но мне нужно получить результаты анализов!» Это длится годами. Все новые и новые анализы: РОЭ роится, билирубин искрится. Так вот и замерзают на пути, не добравшись до теплых вод духовного Гольфстрима – покаяния. Конечно, когда с высоты прожитых лет оглядываешься на прошлое, то на расстоянии видится великое.

И Бог стучится в двери сердца пожилого человека, научая его самой судьбою, самими обстоятельствами. Бог свидетельствует о Себе каждым новым днем нашего бытия, расставаниями, встречами, сохранением жизни в критических ситуациях. Помочь старику сделать выводы, увидеть, как Господь стучится в двери его души – великое дело. Здесь нужно отметить, что редко кто к пожилым годам сохраняет ясность ума, способность умозаключать, редко кто может отрешиться от убийственной инерции сознания. Эта инерция сознания – как прилив.