Глубокий мир, являясь достоянием очищенной покаянием совести, рождает иное чудное дитя, именуемое радостью о Бозе Спасе – это слова из гимна Богородицы: Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе, Спасе Моем (Лк.1,46-47). Эта радость не имеет ничего общего с мирской самоудовлетворенностью, довольством, удачей, заставляющей человека хохотать, радостно хлопать окружающих по плечу и говорить: «Да мы с тобой горы воротить будем, знай наших».

«Радость о Бозе» есть состояние внутренней полноты – такой полноты, которая каждое переживаемое нами мгновение делает бесконечно значительным, позволяет нам каждую малость осмыслять как Божию милость. «Радость о Бозе» сообщает тому, кто ее испытывает, очень ценные качества, необходимые для философа. Давайте назовем это качество умением видеть светлую сторону каждого явления.

Это чрезвычайно важно не только касательно проповеднического искусства, но и вообще всей нашей жизни. Ведь вникнешь в себя самого, исследуешь собственное сердце, посмотришь на окружающих, послушаешь их речи, посмотришь на образ общения – и увидишь, что большинством из нас владеют, к сожалению, отрицательные эмоции. Отрицательные эмоции – это все, что не живит, а мертвит, не просвещает, а помрачает; приносит не мир, а тревогу.

Эти отрицательные эмоции неким облаком окутывают всего человека, и вот уже в словах его непременная ирония, сарказм, снисходительное осуждение, в глазах тоже нет ни благодушия, ни мудрой терпимости, ни жалости, ни сострадания, ни привета. В действиях судорожность. Эти отрицательные эмоции мучают человека, и наполненная ими душа все видит в искаженном свете.

Исследуйте творчество современных художников и поэтов, модернистов и не модернистов – о чем они пишут, что наполняет их души? Все в их произведениях и мрачно, и тоскливо, и ужасно, и безобразно; совсем нет того творческого, зиждительного духа, о котором так говорил преподобный Серафим Саровский: Господь Бог Дух Святый радостотворит все, к чему ни прикасается.

И когда в нас пребывает не вражий дух, не льстивый дух, не злой, не нечистый дух, а Божий Дух, то и все наше делание Им наполняется, и силы даются. Сказано: Словом Господним Небеса утвердишася, и Духом Божиим сила их (Пс. 32, 6). Когда живет в нас Божий Дух или мы хотя бы отчасти причастны Его действию, тогда действительно мир преображается в наших очах.

Точнее, мы начинаем видеть и осознавать в мире его богозданную красоту, а в действиях человеческих и в действиях сил природы прозревать Промысл Господень, доверять его премудрости и всемогуществу, ощущать радость. Это и есть то наслаждение и то блаженство, которое уготовляет Бог любящим Его. Если грешник, то есть не очистившийся от страстей человек в силу своего мировосприятия выводит какие-то свои законы в этом подлунном мире – например, закон подлости, по которому все идет наперекосяк: и автобус из-под носа уходит, и погода какая-то гадкая, промозглая, "и скучно, и грустно, и некому руку подать", – то для мало-мальски очищающегося человека мир предстает совершенно иным.

Такой человек исповедует сердечно, что все неким образом находится в ведении Бога, имеет свою нравственную первопричину и нет в мире случайностей. Само развитие зла, попущенное Богом, ведет ни к чему иному, как к погибели этого зла и прославлению добра. Вот когда знакомишься с мироощущением отца Иоанна Кронштадтского, то поражаешься, сколько же в его душе радости, сколько света, как он не устает благодарить Бога.

Для него проживаемый день не есть какая-то серая обыденность. Отец Иоанн будней не знал, у него в душе всегда было торжество, всегда мажор, всегда жизнеутверждающая нота звучала. Как такого достичь? Конечно, это Божий дар, посылаемый в утешение, конечно, это плод внутреннего уединения, плод молчания, плод тишины сердечной, плод мирного сердца, из глубин которого рождается радость о Боге.

Мне кажется, что состояние этой радости не есть нечто экстатическое, не есть то, что владеет человеком, неся его неудержимо по течению, нет. Но, находясь в состоянии этой радости, проповедник даже и готовиться к проповеди не обязан. Ему должно только поделиться тем, что он имеет, нужно только отворить сердце свое, а слушателям приклонить ухо, и вступит в силу закон сообщающихся сосудов, а лексические и словесные средства обязательно найдутся.

От избытка бо сердца… глаголют уста человеческие (Мф. 12, 34). И действительно, когда мы не в духе, то есть унываем, чем-то придавлены, озабочены или расстроены, то, даже прекрасно зная подготовленный материал, все равно будем слова из себя выжимать, высасывать из пальца. И даже если удастся что-то выжать, то оно будет лишено внутренней силы, слова окажутся какими-то вялыми, в общем, будешь ощущать себя, как птица без крыльев.

Примирись с Богом, хорошенько покайся, восчувствуй радость, которая бывает о едином грешнике кающемся, и отверзу уста моя, и исполнятся Духа [9] . Конечно, каждому из нас доводилось принять радость о Бозе – опять-таки по милости Божией, ибо заработать это земными средствами невозможно. Но если бы только нам удавалось подольше сохранять состояние примиренности с Богом, светлого восприятия всего того, что свершалось, свершается и будет свершаться с нами и нашими близкими, – как бы это благодатно сказалось на нашей жизни.

Но добавим еще нечто к характеристике указанного нами разумного состояния души, при котором рождается слово. Мы назвали: глубокий мир, радость о Боге – и дополним этот ряд таким свойством, как свобода, или отрешенность от земных пристрастий. Когда Тертуллиан [10] , учитель первенствующей Церкви, называл душу человеческую по природе христианкой, он имел в виду то, что она не создана для обладания предметами видимого мира. Душа наша – жительница иного мира.

Поэтому все земное здесь скучно ей, томится душа, как птица в клетке. И чем более человек умножает богатство, обладает предметами этого мира, тем более умножается в его душе печаль. Да и не только христианские учителя и ветхозаветные мудрецы, но и, например, древние индусские мыслители, или Сократ с его последователями, и все, кто мало-мальски размышлял над природой человеческой, убеждены, что страдания есть связанность души пристрастием, узами мира сего.