Нам следует обратить особое внимание на патологический характер «божественной» любви: «Вот тайна, о ней еще не говорилось никому. Господь призывает к вере порой и вражьи души, предвидя их необратимость, для того лишь, чтобы быть распятым от них, ибо испытывает сладостную муку от Распятия Иные призываются к вере для того лишь, чтобы увеличить страдания Сына Божия». Его Страдание «одновременно есть и наивысшее блаженство». «Блаженство (жизнь в любви, страдания от избытка любви) дал нам Христос Блаженство понимается Пресвятой Девой и святыми старцами как радость во скорбях. Но что такое радость в скорбях? – спрашивает Береславский, – утонченный садомазохизм»? И сам же отвечает «нет». А почему, нет? Вот отрывок, со всей очевидностью раскрывающий патологический эротизм «искупительной мистерии»: «Христос непреложно остается в ближнем и ближний (Его обитель) падает, искушает меня А в нем живет Христос! Неслыханно, невиданно! Какой непредвиденный абсурд – что, Христос в ближнем грешит? Если Он безгрешен, почему принявший Христа ошибается, Христос в ближнем распинает меня?.. Каким властительным, нездешним оком надо видеть ближнего, чтобы понимать искушения, падения, как тайную любовную игру », «сокрытую любовную игру»!!! Выходит, что божество, мучая нас своим косвенным Промыслом, тем самым вовлекает нас в некую садомазохистскую эротическую игру?! И вот правила этой игры: «Человечество – невеста, жаждущая обожения на брачном одре через сочетание с Женихом. Жених томится, Жених медлит, источает свет… И невеста, увлеченная в пустыню, жаждет Невеста жаждет умереть в объятиях своего Возлюбленного». «Господь хотя и томит Свою невесту, но прекраснее этого томления нет ничего; хотя посылает ей скорби, но как они блаженны! И, наконец, приходит, облекает, сочетается и берет в Свои объятия…». «Что бы познать Его как жениха Духом Святым в осенении вышней любви, надо озаренно возлюбить, увидеть пережить в себе Его любовь! А затем очами Его крестной, безумной, томящейся любви возлюбить ближнего». «Крест – одр, сочетающий нас с Богом, и в этом тайна креста». И близок тот день, когда «откроется век богосупружества, как его понимали испанские мистики (Иоанн Креста, Тереза Авильская)».

В связи с этим приведем здесь одну странную, но весьма примечательную «молитву»: «Лоно, Лоно, Лоно… Лоно праведное, Лоно светлое, Лоно – Ковчег, Лоно – рай, Лоно, Лоно, Лоно… Лоно благоуханное, в чертогах Божественного Жениха. Лоно, Лоно, Лоно… Лоно вожделенное, Лоно чудное, Лоно вечное. Лоно, Лоно, Лоно. Лоно радостное, Лоно долгожданное, Лоно упокояющее. Лоно, Лоно. Богородица, сходящая в огненном столпе, – Лоно, Лоно, Лоно. Мерцающей надмирной Голгофой, Лоно…». «О Лоно вожделенное! Жажду соединения с Тобой»! Если принять во внимание буквальное значение этого многократно повторенного благозвучного слова, то весь мистический восторг мгновенно улетучится и останется рафинированный эротизм, граничащий с манией. «Вы во Мне . Вы в Лоне мы – одно». Вот она конечная цель всей «богородичной» мистики – человечество призвано очутится в эпицентре внутрибожественного соития («зивуга») и без остатка раствориться в эротическом экстазе! «Церкви будущего расцветут под эгидой мистического брака Канны Галилейской, понимания совершенного диалога любви и духовного сочетания Иисуса и Марии, которым будут проникнуты воздухи будущего». Цель – «войти в дух общения Христа и Марии, приобщиться к нему. И в этом также одна из великих тайн Ее Откровения – тайное тайных».

2. 4. 7. Попытка систематизации учения о спасении.

Несмотря на бессистемность «богородичного» учения в целом, мы все же попытаемся дать свою версию «марианской» парадигмы. Выпадение идеального мира – следствие божественной любви. Бог хотел, чтоб весь мир познал его любовь, а это возможно только через страдание «Голгофа – апофеоз соискупителной любви в скорбях, ибо на распятии в предельной скорби предельно излилась Его любовь. Любовь была такова, что потребовала беспредельной скорби. Тут она выразилась адекватно, вышла вовне – рана, зияющая в Сердце Господа, рана Его любви». Вообще, очень часто к божественному Сердцу применяется эпитет «прободенное»: например, «прободенное Сердце, простертое над землей». Возможно именно через эту «рану любви», эту «пробоину» некогда и выпал из божественного Сердца идеальный мир. Теперь через блаженное страдание Бога и человека во имя любви идеальный мир должен вернуться обратно в Сердце-Ковчег, в Плерому. Вполне вероятно, что Береславский мыслит именно так.

Теперь рассмотрим учение БЦ под несколько иным углом. Если весь мир – огромная пантеистическая «Машина», а человек – лишь маленький послушный «винтик» в ней, то «грехопадение» и «искупление» являются закономерным движением раскачивающегося туда и обратно «маятника» «промыслительных часов». Посудите сами: «На небе души готовятся к воплощению, а на земле – к возвращению в дом Отчий». «Грехи, на которые был заключен завет в космической сфере, обычно реализуются в земной жизни, после чего душа вновь возвращается в надмирную плоскость». «Род наш пал в низшие недра земли. И теперь предстоит его путь в Царство Небесное, лежащий через космическую сферу искушений», «Земная жизнь есть вынужденный спуск. Душа движется в ад. Покаянием Господь возносит ее Таков духовный путь. Надо спуститься, чтобы подняться, отречься, чтобы принять». «Прощение и новое падение на духовном пути режиссирует Господь». Береславский называет этот принцип «крестной диалектикой бытия человеческого основным мотивом Креста»: «Основное диалектическое условие восхождения через падение: идущий прямым путем вверх – низвергается». «Духовная лестница поведет вниз, чтобы поднялся. Чтобы подняться на одну ступень, приходится на такую же ступень спуститься». «Но сколько прежде должно пройти ступеней, сколько раз пасть и восстать». «Сотворение. Отпадение. Восстановление. Таков алгоритм творения»!!! Вот оно – движение гигантского маятника: падение-восстание, вниз-вверх, вниз-вверх…

Искусственность мировоззренческих построений Береславского, наличие в них ярко выраженного игрового элемента позволяет ему говорить о мировой истории как о грандиозном спектакле, карнавале, или, скорее, постмодернистском перформансе: «Вся история мира – не что иное, как смена одежд единого ветхого тела Адамова. Одежды эти – даты, времена, лица, события». «На наших глазах развертывается великая надмирная драма »! Так некогда Адам разыграл «сцену с грехопадением в Эдемском саду», теперь Марии приходится «исполнять обличительные, служебные и утешительные роли », а каждый христианин, в свою очередь, должен не просто чувствовать «себя участником непрерывно творящейся драмы», «искупительной мистерии», но и непосредственно «принять участие в драме искупления, в центре которой – Спаситель и Пречистая». После этих слов не вызывает удивления любовь Береславского к театральности (мистерии, пластическая молитва и вообще весь литургическо-молитвенный строй секты). Как известно, лейтмотивом классической греческой трагедии (особенно у Еврипида) является противостояние героя своей неумолимой судьбе, року. Судьба неизменно побеждает, раздавливая несчастного героя. Увы, то же самое происходит и с психикой членов секты, пытающихся под руководством «умиленного агапического старца любви», лжепророка Иоанна принять участие в «драме искупления». «Я наблюдаю дивное таинство омовения душ в водах Лона Божией Матери. В световых лучах душа преображается. Девочка при этом испытывает неслыханный восторг. Горячие слезы текут из ее глаз. Вдруг ей становится плохо . – Умираю, – шепчет она, едва живая, опускаясь спиной на землю. Ангел склоняется над ней и знаменует крестом»…

2. 5. Эсхатология.

2. 5. 1. Учение о загробной участи души (личная эсхатология).

Выводы сделанные в главе «Сотериология» несколько обесценивают дальнейшие описания «богородичного» учения о душе и последних временах, но все же без них вероучительная картина останется неполной, ведь именно этой теме посвящена большая часть «марианских» «пророчеств».