Поелику Евномий, следуя мудрости искусных в этих вещах, предложив общее начало, пос­редством выведения из него старается утвердить, что имеет в виду, в общее положение включая доказательство частного, то прежде исследуем общее положение, затем испытаем силу того, что из него выводится. Благочестиво ли по всякому вообще рождению судить и о предвечном рождении Сына?

Можно ли обыкновенную природу представлять как образец существо­вания Единородного? Я не ожидал, чтобы кто-нибудь дошел до такого безумия, чтобы вообразить нечто подобное о Божеском и нетленном рож­дении. Всякое рождение, говорит, не простирается в бесконечность. Что означает здесь «рождение»? Говорит ли он о плотском и телесном разре­шении от бремени или об устроении неодушевленных вещей?

Но немощи телесного рождения слишком ясны, чтобы кто-нибудь стал переносить их на Божеское рождение. И чтобы не показалось, что мы удлиняем наше сло­во, описывая дела природы, прейдем их молчанием, так как, думаю, вся­кий имеющий ум и сам знает причины, по которым происходит рождение, имеющее начало и конец; было бы долго и вместе излишне излагать в точ­ности совокупление рождающих, образование рождаемого в утробе, муки деторождения, рождение, место, время, без которых не может состояться рождение тела.

Все это равно чуждо Божескому рождению Единородного, потому что, если допустить одно что-нибудь из сего, то необходимо будет вместе следовать и все остальное. Так как Божеское рождение чисто от вся­кого понятия страстности, то в нем мы не должны разуметь измеряемого временем продолжения. Ибо то, что начинается и прекращается, конечно, представляется нами в некотором продолжении, а всякое продолжение из­меряется временем; когда же нет времени, которым бы могли мы означить конец и начало рождения, то напрасно было бы мыслить конец и начало в непрерывном рождении; так как не найдем никакого понятия, которое бы означало, чем оно начинается или чем оканчивается.

Если же имеет в виду неодушевленные творения, то и в них также происхождение совер­шается совокупным действием и времени, и места, и вещества, и приготов­ления, и силы художника, и многого, тому подобного. И поелику со всем тем, что происходит, необходимо соединяется продолжение времени, и со всем творимым, одушевленным ли то или бездушным, соединяется мысль о приготовительных поводах для происхождения, то здесь ясно можно найти и начало, и конец образования, потому что и снабжение веществом, и определенность места, и последование времени бывает началом устрое­ния.

Все сие определяет начало и конец того, что происходит, и никто не скажет, чтобы это имело что-нибудь общего с предвечным существовани ем Единородного, и не станет на основании такого рода видимых явлений заключать о начале и конце в том рождении. Различив таким образом то и другое рождение, опять обратим вни­мание на слова противника. «Всякое рождение, - говорит, - не простирает­ся в бесконечность, но доходит до какого-либо конца».

Так как означаемое словом «рождение» можно понимать в том и другом смысле, то захочет ли он означить этим именем телесное разрешение от бремени или устроение тварей (неодушевленных), его положение оказывается недостигающим предположенной цели, поелику ни то, ни другое не имеет ничего общего с естеством нетленным. Ибо из того, что всякое творение и рождение дохо­дит до какого-либо конца, вовсе не «вполне необходимо», как он утверж­дает, принимающим рождение Сына ограничивать оное двумя пределами, допуская в нем начало и конец.

For only that which is determined by any quantity has a beginning of being and ceases with its end. The measurability of time, which is subject to the generation in its quantity, divides the beginning from the end by an intermediate distance, but how to measure or divide that which has no quantity and extension? What measure is to be found for the unquantified, or what is the distance for the unextended?

How can the infinite be limited to a beginning and an end? For the beginning and the end are the names of the limits of distance, but when there is no distance, there is no boundary, but in the Divine nature there are no distances; being unextended, it has no limit, and that which has no limit is, and is called infinite. Thus it is absurd to limit the infinite to a beginning and an end, for the limited cannot be infinite.

How, then, does this Phaedrus of Plato, philosophizing there, awkwardly attach what Plato says about the soul to his propositions? For just as he speaks there of the cessation of motion, so he also wished to speak of the cessation of birth, in order to deafen the inexperienced in this with Plato's eloquence. And "it is impossible not to recognize this," he says, "on the basis of both nature itself and Divine laws."

But from what has been said, it is clear to us that nature cannot be the source of the authentic teaching of the Divine birth. And no one can offer the world itself as an example of what we are talking about, because, as we know from the description of the universe by Moses, the creation of the world is accompanied by a measure of time, so that the origin of each kind of creatures in a certain order and sequence is measured by certain days and nights, which even the very teaching of the opponents does not allow for the Hypostasis of the Only-begotten. who confess the existence of the Lord before eternal times.

It remains to consider the defense of the above proposition by the divine laws, in which both the end and the beginning of the birth of the Son are promised. "To the end of creation (God) hath set the day which certifies its beginning, for it was not the first day of birth, but the seventh, on which he rested from work, that he appointed for the remembrance of creation." Will anyone believe that what has just been said was written by him, and not inserted by us out of a desire to slander his work, so that it may seem ridiculous to readers, dragging in to prove his position something that has nothing to do with the content of the question?

For the question was: to prove, as he had promised, that a Son was born who did not exist before, that what was born had received the beginning and the end of birth, as if some disease of childbirth delayed the birth for a time. What is the answer to this? According to the law, the Jewish people keep the Sabbath on the seventh day. What agreement of the testimony with the preceding thought! Since the Jew honors the Sabbath with rest, this proves that the Lord, as he says, received the beginning of birth and then ceased to be born!

How many other testimonies to this effect have been omitted by our writer, no less forcefully than the above, confirming his opinion! Circumcision on the eighth day, the week of unleavened bread, the mystery of the fourteenth day of the moon, the sacrifices of purification, the observation of lepers, the ram, the calf, the young woman, the scapegoat, the kid. All this is far from the presupposed idea, and how it relates to the matter, let the zealots of the Jewish mysteries say.