С картинами искусства, в свете которых Платон понимает свою эстетику, да и всю свою отвлеченную философию, соперничают и часто привлекаемые им образы природы и жизни.

"Открытое море красоты" должен представлять всякий, кто любит и мыслит (Phaedr. 210 d). В отрицательном смысле о "море слов", которым отличался Протагор, читаем в соответствующем диалоге (Prot. 338 а). Но тут образ сложнее: Сократу нужно ослабить "вожжи речей", чтобы они не были такими краткими; а Протагору "не надо натягивать все канаты и пускаться с попутным ветром в открытое море речей, потеряв из виду землю". Но о "глубоком и широком море речей" Платон говорит и в положительном смысле (Parm. 137 а).

Когда души вращаются по небосводу, они начинают видеть занебесное "поле истины", потому что там "на лугах" имеется для них наилучшая пища (Phaedr. 286 bс). В подземном мире суд происходит тоже "на лугу" (Gorg. 524 а). На небесном "лугу" происходит свидание душ, пришедших с неба и с земли (R. Р. X 614 е). О небесном "луге" имеются и другие тексты (616 b). Голова возничего "поднимается в занебесное место" (Phaedr. 248 а). Поэзия веет на нас легким и нежным ветерком как бы из здоровой местности (R. Р. III 401 cd).

Идея, распределяясь по отдельным вещам, нисколько не отчуждается от самой себя, как и день, хотя он тоже охватывает множество предметов (Parm. 131 ab). Завеса покрывает много предметов и является одной для всех, хотя это не мешает тому, чтобы каждый отдельный предмет покрывался только какой-нибудь частью этой завесы (там же). Если нет одного, рассуждает Платон (164 с - 166 с), то нет и ничего иного, и всякий отдельный момент этого иного будет дробиться в беспредельную, то есть вполне иррациональную, множественность. Здесь Платон для выражения понятия момента или элемента в области иного употребляет физический термин "масса" (ogcos) и говорит об ее "дроблении", подобно тому как во сне нечто единое вдруг рассыпается в неопределенное множество. Таким образом, даже в диалектике чистых категорий Платон отнюдь не чуждается физических символов.

6. Ремесла и искусства

Огромное символическое значение имеют для Платона самые разнообразные ремесла и искусства.

Необходимо указать прежде всего на то, что творческое начало в идеальном мире Платон наименовал не иначе, как демиургом, то есть мастером, и, следовательно, вся организация космоса мыслится им как результат работы универсального мастера в универсальной мастерской (Tim. 40 с, 41 а, 46 е, 59 а, 68 е, 69 с, 75 b).

Диалектическое отношение между идеей и материей - это есть у Платона тканье (Parm. 129 d - 130 а), и отношение между бытием и небытием есть результат сплетения, тоже похожего на изделия ткацкого ремесла (Soph. 239 с - 240 с), что подтверждается и другими местами (Politic. 281 а). "Царское ткачество" заключается в том, чтобы путем сплетения разных добродетелей в людях создавать "мягкую" и "плотную" "ткань" для занятия ими государственных должностей (310 е - 311 а). Отношение души к телу тоже мыслится как ткачество: душа ткет тело (Phaed. 87 а - 88 b, с пояснениями 80 с-е). Имя функционирует в учении и познании как челнок для разделения основы в ткацком ремесле или как бурав для сверления в других ремеслах (Crat. 387 е - 390 а).

Для того чтобы конкретизировать свои отвлеченные рассуждения, Платон постоянно прибегает к живописным (тексты выше, стр. 161), скульптурным (тексты выше, стр. 171) и архитектурным (тексты выше, стр. 173) образам. Среди этих многочисленных текстов некоторые весьма значительны и для нашего понимания платоновской эстетики являются решающими. Все небесное или невидимое рисуется в видимом, как картина живописца. Идеальное государство пишется как живописная картина. Весь божественный идеальный мир является на земле скульптурно. Высшее благо - это не только солнце, которое все освещает и которое делает все видимым, но и огромный, универсальный космический дом. Когда любящий видит любимое лицо, возница его души устремляется "к природе самой красоты" и "снова видит ее, воздвигнутую вместе с воздержанностью на чистом и священном возвышении" (Phaedr. 254b). Ясно, что красота мыслится здесь как скульптурное изваяние, помещенное на возвышении. Когда Платон говорит о том, что требуется неподвижное, но благоговейно почитаемое и священное (semnon cai hagion), то есть имеющее и жизнь и ум (Soph. 248 е - 249 b), то, очевидно, высшая красота опять-таки мыслится им здесь скульптурно. Наверняка можно сказать, что и то самотождественное, которое достойно величайшего почитания (Phileb. 53 de, semnotaton), тоже мыслится Платоном скульптурно.

7. Врачевание (здоровье и болезнь)

Платон упорно и много раз трактует справедливость как физическое здоровье и несправедливость как физическую болезнь (R. Р. IV 444 с - 445 b). Тут же у него постоянные ассоциации с врачебным делом, с поварским искусством, с косметикой и пр. (ср. Gorg. 464 а - 465 е).

Прямо говорится "лечить душу" (Crat. 440 cd), дурной человек, связанный с такими же дурными людьми, "неисцелим" (Legg. V 728 с). Дурные люди могут исцеляться от совершаемого ими зла (731 cd). Воспитание добрых граждан есть то же, что и гимнастическая муштра и тренировка для спортсменов (VIII 830 а). Государство различает исцелимых и неисцелимых преступников и принимает каждый раз для этого соответствующие меры (IX 862 с, е). А. де Мариньяк{76} правильно напоминает, что три диалога: "Хармид", "Лахет" и "Лисий" мыслятся на фоне палестры или гимнасия. В "Евтифроне" (2 а) прямо говорится о частом посещении Сократом Ликея. После знаменитого пира у Агафона Сократ опять-таки отправляется прямо в Ликей и только к вечеру идет домой отдыхать (Conv. 223 d). В этом же Ликее Сократ дискутирует с софистами Евтидемом и Дионисидором (Euthyd. 271а).