И глазки заведет в потолок, будто чего там видит. Я и скажу:

"Ах, Катюньчик и любима будешь, и богата а вот счастлива ли будешь это уж как Бог даст".

Затискается-заерзает, словно ей невтерпеж:

"Ах!.." воздохнет. А я и пошучу-поразвлеку:

"Не вздыхай глубоко, не отдадим далеко, а хоть за курицу, да на свою улицу!"

Она так вся и воссияет!

class="postLine">"Да как ты хорошо-складно! Да скажи еще да какая ты му-драя Василиса ты Премудрая!.." И затуманится вся, зажмурится "Ах, хочу быть счастливой, хочу-хочу, нянюк большого счастья хочу!.."

А выпало-то вон что. Счастье да какое же это счастье, барыня что' крутимся-то так, партреты ее печатают? Душеньку ведь ее я знаю, спокою у ней нет и себя, и других измучила. А уж про себя-то сказать не глядела бы ни на что. К чужому-то свое не прирастает. На солнышко гляжу, и солнышко-то не наше словно, и погода не наша, и Ворона намедни, гляжу, на суку сидит, каркает совсем, будто, наша ворона, тульская!.. Поглядела, не та ворона, не наша у нас в платочке.Ну, хорошо. И будоражная тогда у нас жизнь пошла, хавос и хавос.Из нашего лазарета солдатиков поглядеть пускали, а то и угостим. Меня-то они шибко уважали, доверялись Ну и скажут, бывало:"Кому горе, кому смех. Господа все войну затеяли, для удовольствия ишь, какие все жеребцы-то у вас жируют, а воевать не идут".Это как к концу стало, а то все были деликатные. Мы им и винца для здоровья подносили, барин нам доставал и пироги им пекли на праздники, так-то довольны были!..И отыскала барыня в лазарете где-то полковника такого-то орла-красавца, в крестах весь, ходила она за ними. У ней и косыночка была милосердая сестрица. Стал он к нам бывать, по виску черная обвязочка. Так об нем барыня пеклась, такое ему уважение у нас было он и влюбись в Катичку. А у него трясение мозгов было, с пу-шек, он и помешался от любви. Придет и сидит. И Катичка, примечала я, задумываться стала. Уж все разъедутся, а он сидит и сидит, в усы себе глядит. Да Катичке вдруг и скажет, чисто вот на образ молится:"Голубой вы ангел! Вы сошли с неба!.." и руки к ной, вот так вот.А она губки кусает, так жалко ей. Мука была смотреть. А то раз и заплакала, убежала. А он и перекрестился вслед ей! Насварение мозгов уж у него стало. Ну, намекать мы ему лучше бы не ходить. И барыня все расстроена, и Катичка какая-то такая, ждет все, когда придет а сидеть мука с ним, с полоумным, и жалко-то его Он и не стал ходить, понял словно. Три дни не был, нам из вошпиталя звонят: где полковник, почему не является. Поехала барыня, а там и говорят: поглядите вон, обмерзлого сейчас нашли за заставой, в снегу сидел. Ногу ему и отпилили. Так мы его жалели, плакала даже Катичка. Да, забыла я сказал-то чего он раз: "Голубой ангел! Зачем вы сошли к нам с неба?Кро-ви сколько!.." и за голову схватился.Не раз Катичка про это поминала, как всего уж мы повидали, намучились и сколько всяких смертей видали, горя человеческого Вот вам, и помешался, а правду чувствовал, прознавал.И вот тут у нас и случилосьXIIБыл у нас вечер, для солдатиков из нашего лазарета представляли. И чего ж Катичка со своими короводчиками надумала. Иван-Крестителя в колодце представляли! Его будто в темницу Ирод-царь посадил, в колодец, а Катичка царицу-поганку представляла, как она царя завлекала, чуть что не голая плясала, все у Ирода добивалась: отруби ему голову, за любовь! Страшно, барыня, глядеть было, над святым прямо издевались, да еще и под музыку. И клюквы надавили, похоже чтобы на кровь было, как ей святую главу на серебряном блюде подали. Мы с Аксюшей, и еще набралось со двора народу, глядим из прихожей, да чего ж это такой делают-то, а?! да как так попускают!.. Пришел черный, огромадный, с косарем, по самое пузо голый, и несет ей главу на блюде, из глины они слепили, и кровь будто с блюда капает, прямо Катичке на кисейку, и голую ее ногу видно. Стала она на главу глядеть, хохотать стук!.. позади меня об пол что-то. Я так и вздрогнула. А это иконка из уголка упала, в прихожей которая висела, от жильцов осталась. Надвое и раскололась! Не сказала я своим, что их расстраивать, знаю к худу. И Аксюша тоже "ой, нехорошо как, к упекойнику!" Связала потом иконку, повесила. Лика на ней уж не видно было, старенькая, а словно Никола-Угодник-батюшка, по облику. И со двора которые были, стали уходить, "ишь, говорят, как нехорошо!"Кончили они представлять, барыня и спрашивает, пондравилось ли. А они всегда деликатные с господами, говорят "благодарим покорно, хорошо представляли ничего". А пошли к себе, мне солдатик и говорит, совсем молодой мальчишка А он от божественного начитан был, хорошего семейства вот он и говорит, баушкой меня звал: