Небеса, по которым мы так тоскуем

Когда мы заглянем в сердце, мы видим небо, у которого две природы, как у Христа, — временная и вечная. Только это и решает неразрешимую проблему, из-за которой современные люди утратили вкус к небесам. Дело не в сомнении, а в скуке; не в том, что мы не верим в рай, а в том, что он нам неинтересен. Большинство из нас готово поверить во что угодно, мы слишком доверчивы. Но рай нас не привлекает, поскольку мысленный его образ не отвечает потребности сердца.

Мы представляем себе рай как неизменное совершенство, иногда — в образах арф, облаков и сияний, иногда — без всякого образа. Быть может, для ангелов это и рай, а для человека — скорее ад.

Картина эта так скучна, что мыслители нового времени нередко заменяют ее видами бесконечного прогресса. Лессинг, например, пишет (а Кьеркегор с одобрением его цитирует): «Если бы Бог держал в правой руке всю истину, а в левой — непрестанное стремление к истине (...) я бы смиренно склонился перед левой и сказал: "Отец, вручи мне Твой дар. Чистая истина — для Тебя одного"»[71]. Другими словами, лучше ехать куда-то и надеяться, чем прибыть на место.

Это не так. Льюис в «Расторжении брака» разбил обычное заблуждение одним ударом: «Тогда бы никто никуда не ехал». Всякий, кто, сидя, стоя или даже лежа, читает сейчас эту книгу, свидетельствует о том же — ведь он сейчас на месте.

Да, до поры до времени; но снова двинется в путь, и перед ним станет дилемма: в чем счастье — в том, чтобы карабкаться вверх, или в том, чтобы взглянуть с вершины? Карабкаться хорошо, но не без конца же! Когда- нибудь надо прийти домой. Но и дома засидеться скучно, хочется приключений. Самое неинтересное в сказках — последняя фраза: «Стали жить-поживать». Никто не описал эту жизнь интересно. Так можно ли не скучать на небе?

Ответ разобьем на шесть частей. Первая — самая длинная, хотя суть ее уместится в одной фразе: вечность не движется по линии времени, она — вне этой линии, она трансцендентна ей. Однако она ей и имманентна; она — вся линия, целиком, как можно ее увидеть с конца. Вот почему, когда Божье око видит нашу жизнь в завершенном совершенстве, Бог может сказать тленным детям времени: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя!» Он говорит не о нас теперешних, а о нас целостных, о всей нашей жизни. Только вечность видит время как целое. Время пролито по земле, как вода из ведра. Вечность — вода в ведре; время, пришедшее домой. Боэций определил вечность как «целостное, совершенное, одновременное обладание бесконечной жизнью»[72].

С Божьей точки зрения, «любящим Бога все содействует ко благу» (Рим 8:28). Все тут, все цело, ничто не потеряно: «Я возвещаю ваше спасение. Вот, Я творю все новое. Вот, Я совершаю невозможное. Я восстанавливаю года, съеденные саранчой и червями. Я возвращаю все, что вы растеряли, ковыляя на своих костылях. Я воссоздаю симфонии и оперы, не проникшие в ваши глухие уши, и снежные горы, которых не видели ваши слепые очи, и свободу, растранжиренную вами, и самое ваше "я", утраченное через неправду, и восстановлю благо, которого вас лишили ваши дурацкие просчеты, и приведу вас к Любви, о которой говорила всякая любовь, к красоте и радости, которых вы искали по улицам, о которых плакали в подушку»[73].

Сейчас мы этого еще не видим, наша жизнь раздроблена, не закончена; но верить мы в это можем, потому что верим Богу. Если смотреть на нас из вечности, мы прекрасны. Мы из вечности не смотрим, а Бог — смотрит; мы же вправе верить из вечности. Поскольку время включается в вечность, оттуда оно выглядит иначе; все прошлое — рай для спасенных, ад для погибших[74].Время поглощается вечностью, она — пятое измерение. Линия включает в себя точки, плоскость —линии, объемное тело — плоскость, время — объемные тела. Пятое измерение включает в себя четвертое, как в четвертое входит третье.Это не только удовлетворяет любопытство ума, но и помогает в частной, конкретной жизни. Благодаря этому вечность интересна, а не скучна. Стены дома довольно однообразны, если видеть в них плоскости. А вот если двухмерная стена — часть трехмерного обиталища, она оживает. И дом оживает, если он — часть четырехмерной жизни. Четырехмерная же наша жизнь — стена пятимерного дома на небе.И еще один насущный смысл: включая время, вечность включает и будущее с его новизной и прошлое с его надежностью. Вот почему к ней ведут две разные дороги; вот почему мы ощущаем ее как «красоту древнюю и новую».Кроме того, теперь мы поймем, почему она удовлетворяет две разные потребности сердца. Она не скучна, ибо не мертва, не отвлеченна, не статична. Ее по определению нельзя познать; определение же ее — время со всеми своими событиями, а их надо прожить, пережить. С другой стороны, она прочна и надежна, она не выскользнет из рук, ее не упустишь, ибо она есть, а не «будет», в неотменимом замысле Божьем. Она подобна состоянию христианина, который уже искуплен — и жаждет искупления, получил надежнейшую гарантию — и пребывает в «страхе и трепете», «совершает свое спасение» — и знает, что «Бог производит в нем и хотение и действие» (Флп 2:12-13). Она подобна этому, ибо только она и порождает такую странность.Поскольку вечность включает и прошлое, и будущее, становится ясно, почему, испытывая радость, мы как бы застываем вне времени и несемся к самому краю времен. В пределе это одно и то же, временные образы вечности смыкаются. «...Чем быстрее мы движемся, тем ближе к тому, чтобы находиться в двух местах сразу (...), если же двигаться все быстрее, мы в конце концов окажемся и впрямь во всех местах (...). Вот это и есть предел всех предметов — они так быстры, что обретают покой; так предметны, что их нельзя назвать предметами»[75].Теперь станет понятней вездесущие Божье: оно не статично, а динамично, подобно скорее энергии, чем пространству. В физическом мире нельзя превысить скорость света. Бог ее превышает. Он всюду, ибо Дух движется с бесконечной скоростью.