Значения, вырастающие из сновидения, не совпадают с теми, которые им приписывает разумное Эго. Если бы сновидение не содержало ничего, кроме разумного объяснения, не было бы никакого роста значений, увеличивал ось бы только Эго, появился бы только новый римский мир, которому должны подчиняться все иные, чуждые ему элементы. Применительно к интерпретации сновидений весьма уместно старинное речение «опасно малое знание». Это инстинктивно понимают пасторы-консультанты, не устающие вновь и вновь повторять, что они «не касаются сновидений», как будто те слишком глубоки и сложны, а их интерпретация требует специальных знаний и подготовки. Это, разумеется, справедливо; но если священник — ДУХОВНЫЙ пастырь, то как он может игнорировать исходящий из души голос, считая его посланием, предназначенным только для понимания фрейдистами, психиатрами или экспертами-юнгианцами? Поэтому мы должны подойти к сновидениям с другой стороны — использовать методы, пригодные не только для экспертов, простые методы, применимые за обеденным столом и в работе с прихожанами.

class="postLine">Заметим вначале, что мы не будем пользоваться терминологией Фрейда: где было Оно, там должно быть Эго. Произведя замену Оно на Эго, мы придадим сну рациональное значение. Тогда интерпретация сновидений превращается в своего рода перенесение всего материала с одной стороны моста на другую. Это установка на потребление бессознательного, на использование его для получения информации, силы, энергии, на эксплуатацию его в пользу Эго: сделай это моим достоянием, сделай это моим. Такая установка расщепляет символ, соединяющий эти две стороны психического. Она переводит сновидение в нечто известное, в знак или ярлык. (Это замена матери; это животное — твое половое влечение; те холмы и долины — экран с изображением дома твоего детства и инфантильных желаний.) Такие рациональные интерпретации, в которых делается попытка заменить Оно на Эго, фактически направлены на истощение бессознательного, на уменьшение его размеров, на его опустошение — а это враждебные действия. Они не позволяют «сдружиться» со сновидением. При расщеплении сновидения на иррациональное содержание и рациональное значение происходит расщепление психического. Сновидение, которое каждое утро дает возможность восстановить наш разделенный дом, подвергается насилию, и наши раны остаются открытыми; постоянно новый дольний беспорядок внизу, постоянно новый горний порядок наверху. Тогда бессознательное становится моим врагом, над которым надо работать: необходимо «умиротворить» его методами анализа, наблюдать или следить за ним с надежных позиций. Однако прежде всего необходимо лишить его силы. Существуют такие ситуации, которые будут отражаться в сновидениях в виде заросшего болота, паники среди животных, шторма на море, грязи на кухне, когда необходимы рациональное объяснение и ясная голова. Однако важнейшую роль играет само отношение человека к сновидению, частично обусловленное установкой к нему.

В дружбе эта связь сохраняется открытой, поддерживается постоянно. В этом случае, отказываясь от интерпретации сновидения, мы терпеливо предоставляем ему время; не торопимся делать выводы, принимать решения. Дружеские отношения со сновидением начинаются с простой попытки прислушаться к нему, записать на бумаге или в специальный дневник то, о чем оно рассказало. Отмечают тон сновидения, настроение после пробуждения, эмоциональные реакции спящего в процессе сна, радость, страх или удивление. Дружба — чувственный подход к сновидению; чувства, вызываемые сном, сравнимы с чувством к человеку, с которым у нас начинают складываться дружеские отношения. Следует записывать сказанное другом, запоминать, о ком он говорит, где все происходит. Сцены сновидений ограничиваются обычно несколькими фигурами, часто четырьмя, следовательно, передается только данное, специальное сообщение. Если в течение нескольких ночей в моих сновидениях появляются преимущественно мужчины, то я знаю, что нечто происходит с моей мужской стороной, что все появляющиеся мужские фигуры представляют различные способы быть мужчиной, что каждый мужчина в сновидении воплощает особый набор характеристик, какую-либо черту моей личности. Один крайне честолюбив, другой — выдающийся футболист с могучим телом, третий невыразителен и косоглаз. Это все открытые для меня возможности, мои составляющие, принадлежащие мне комплексы, влияющие на мое поведение. В сновидениях я могу оказаться среди представителей высшего класса, в аэропорту, готовым в любой момент к отлету, в безличных гостиничных номерах в неизвестном месте; они могут перенести меня в горы, где я скольжу, румяный и замерзший, по горным склонам. Сновидение всегда говорит: «Посмотри, где ты находишься и с кем». Частое повторение мотивов, мест, людей означает, что сновидение настойчиво взывает о внимании к себе. Разве человек может игнорировать друга?

И сама история, которую рассказывает друг, имеет начало, середину и приходит к концу, как все истории и драмы. Я всматриваюсь в то место, откуда начинается сновидение, так как там коренятся истоки происходящего в сновидении, подобно тому как в театральной программке указываются время и место действия: детство, утро; ночь, в офисе, после того как все ушли, остались только я и офис; моя супружеская спальня. Я замечаю также способ, который сновидение использует для достижения кульминации, обозначаемой иногда словом «внезапно»; затем оно где-то заканчивается, резко или постепенно, или я просыпаюсь.

Для того чтобы выстроить доверительные отношения со сновидением и научиться истолковывать его так же, как это может делать искусный специалист, могут понадобиться годы, но чтобы «подружиться» со сновидением, не требуются ни большой ум, ни специальные знания. Мы всегда можем позволить этому другу болтать о пустяках, продолжать плести сюжет; а затем наблюдатель тоже может поболтать о пустяках, вводя ассоциации и дополнения, вспоминая происшествия, играя словами, опираясь на параллели из Библии, мифов или кинофильмов. Я поз-золяю ему говорить и разговариваю с ним сам, не анализируя и не интерпретируя его. Разговаривая со сновидением, человек обращается к его настроению и образам, побуждая его продолжать рассказ. Здесь необходимо постоянно соблюдать осторожность, уважительно относясь к атмосфере сновидения; чтобы образы из сна сохраняли достоверность и уважительное к себе отношение, необходимо мужественно на него реагировать, подобно тому как мы реагируем на своего друга. Побуждая сон продолжать рассказ, я даю ему шанс передать его истинное послание, его мифическую тему, приблизившись тем самым к мифам, действующим во мне, к моей реальной истории, к истории моей жизни, рассказанной изнутри, а не увиденной со стороны. Я становлюсь сочинителем собственных мифов, то есть рассказчиком.

Таким способом пастор-консультант, проводя свою работу, может начать слушать рассказы о сновидениях, а также о других событиях. Сновидение представляет собой просто внутренний аспект внешней истории. Выслушивая рассказы о сновидениях, пастор приобретает определенные навыки обостренного восприятия, так же как профессиональный рассказчик или шутник. Таким же образом слушали Иосиф и Даниил; однако пастор может слушать лучше, если он не уподобится указанным библейским толкователям снов, то есть не поддастся искушению и не будет давать безапелляционных толкований.

Такой подход — это не дилетантская психология, ибо сновидения относятся не только к области психологии. Некогда их толкование доверяли святым мужам. Сновидения в равной мере принадлежат священнослужителям и психологам, ибо они являются «забытым языком Бога», как их назвал преподобный Джон Сэнфорд в книге с тем же названием. Дилетантизмом был бы подход к сновидениям с психологическими инструментами, которыми человек не овладел. Дилетантизмом была бы попытка аналитической интерпретации без той преданности сновидениям, без той ответственности перед бессознательным и того знания относящегося к символам объективного материала, который является контекстом формирования сновидений и научной основой искусства их толкования. В связи с тем, что сновидения широко признавались важными посланиями, иногда даже имеющими божественное происхождение, их толкователь должен был быть человеком особенным, умеющим обращаться с высвобожденными силами. Это требование сохранилось, несмотря на серьезное научное изучение сновидений. Обычный близкий контакт со сновидением еще не гарантирует раскрытия их темного языка и разрешения всех сомнений. Они продолжают предсказывать судьбу, порой роковой исход, и объяснению поддается лишь небольшая их часть. Но. несмотря на все загадки, в игре с формой сновидений

меньше дилетантизма и любительства, ибо при такого рода исследованиях встреча происходит на имагинативном поле сновидения, и оно может раскрыться более полно. Сновидения представляют часть культурной жизни человечества, поэтому, прежде чем прибегать к специальным методам, лучше подходить к ним просто по-человечески. Когда современный священник начинает вслушиваться в них, он вновь принимает на себя еще одну часть пастырской заботы о душе. Сегодня заботиться о душе — значит заботиться о бессознательном. Священник может желать это в соответствии с собственным архетипическим г оном, своим собственным способом, не нуждаясь в заимствованных клинических методах и психопатологических терминах психологии.Если консультант окажется перед выбором: любительски толковать сновидения или отправить подопечного к психиатру за «профессиональной помощью», то лучше. если он окажется достаточно смелым, чтобы вступить в игру. Игра может сохранить душу живой. Любитель, знающий, что он играет, осознающий свое невежество и готовый к тому, чтобы сон вел его, причинит меньше вреда, чем профессионал, игнорирующий сновидение и саму душу и отдающий предпочтение психодинамике и лекарственным средствам. Пока консультант вслушивается в сновидение, он по крайней мере настраивает свое ухо на биение душевных импульсов пришедшего к нему человека, даже если он и не сможет профессиональным языком описать происходящее. Консультанта-священнослужителя, чувствующего себя любителем, возможно, успокоит то обстоятельство, что, поскольку сновидение по своей природе загадочно, смысл его темен, оно говорит языком оракула, а порой выглядит просто смешным, и от того, кто попытается понять смысл сновидения, требуется совершенно непрофессиональная наивность. Психолог-любитель именно вследствие откровенного незнания и благодаря смиренной установке по отношению к сновидению имеет возможность, независимо от его содержания, подтвердить его ценность, признать его значимость. Благодаря всего лишь своей установке он может утвердить и признать этот продукт души, придав тем самым ценность и значимость самой душе, ее созидающей, символической, внушающей благоговение функции. Разве это не значит благословить душу, ибо какое это счастье и для психического с его сновидением, и для самого сновидца получить такое подтверждение и признание.Видя ужасающие сновидения, уродливые образы и жестокость, мы часто забываем, что бессознательное показывает то же самое лицо, которое мы открываем ему. Оно подобно зеркалу. Если я убегаю, оно преследует меня. Если я оказываюсь на вершине, то внизу открывается бездна. Если я слишком благороден, оно посылает мне низменные сновидения. А если я поворачиваюсь спиной, оно привлекает и искушает меня соблазнительными образами, побуждая оглянуться. Разрыв между сознательным и бессознательным сужается по мере того, как мы оказываемся способными почувствовать его и отдаваться ему, оказываемся способными жить с ним как с другом. Постоянная поглощенность своим собственным внутренним миром приводит к переживаниям внутри этого мира и для него. Такие переживания могут быть слабо связаны или совсем не связаны с внешней жизнью или с жизнью идей, то есть из них вовсе не следует, что может возникнуть новый проект или идея, что будет принято решение по проблемам брака или работы. Это переживания, относящиеся к событиям собственной жизни. Они означают возрождение способности иметь переживания, быть существом, способным к переживаниям. По мере роста способности переживать и любить жизнь такой, какова она есть, человеку требуется меньше событий, так как у него появляется больше переживаний. Такой рост является ростом души, какой я ее описал, то есть она делает возможным появление смысла, способна превратить события в переживания, передается в любви и имеет религиозное содержание.Религиозное представление отличается от теологического или догматического; их совпадение означало бы введение переживаний в уже устоявшиеся позиции рассудочной или внешней жизни, означало бы их практическое применение, подведение души под гнет профессионального отношения. Скорее можно говорить, что религиозный аспект психического проявляется в форме спонтанных символов, имеющих сходные репрезентации в религии, такие, как столкновение противоборствующих сил, ребенок в опасности, гора, ворота и стражник, место у воды, ветер, пустыня, священная роща; перечисленные образы часто появляются в сновидениях. Оно может вызываться такими религиозными мотивами, как любовь, борьба со злом, убийство дракона, чудесное превращение или исцеление. Религиозное переживание приходит также з виде общих представлений о бессмертии, вечности, метемпсихозе, в виде вопросов о смерти, жизни после смерти, в виде суждений о душе, определения, что для нее благо, где она находится, куда пойдет. Иными словами, этот религиозный аспект спонтанно проявляется в каждом из нас каждый раз, когда душа вновь обретена.Тогда догма и теология также приобретают новое значение. Ибо, с одной стороны, вопросы и образы души могут исходить из традиционной религии. А с другой стороны, осознание вновь пробужденных переживаний привносит свежесть в традиции и придает им новый смысл как продолжению непрестанно раскрывающейся в самой себе религии. Иными словами, откровение тотчас же прекращается, как только утрачивается душа, когда она более не способна к переживаниям, к тому, чтобы придавать смысл основным мифам, символам, формам и доказательствам. Для психологии на первом месте стоит душа, и лишь затем идет религия. Однако и в психологии душа не достигает своей наполненности без реализации ее религиозных устремлений.Вероятно, ни психологию, ни религию нельзя ставить на «первое место». Символическая установка психологии, обусловленная переживаниями души, ведет к ощущению скрытого нуминозного присутствия божественного, тогда как вера в Бога приводит к символическому взгляду на жизнь, когда мир наполнен значимостью и «знаками». Представляется, что душа не делает различий между психологией и религией, когда они естественно ведут друг к другу. В этой главе я говорил о классических проявлениях бессознательного, чтобы представить экспериментальное, эмпирическое или феноменологическое основание для права использовать слово «бессознательное». Но, разумеется, я хотел сделать больше. Я надеялся показать, что через бессознательное человек сталкивается с душой. Возникают паттерны, обнаруживается смысл; человек ощущает живую связь с собственным прошлым, с прошлым своей семьи и народа. Собственный миф, миф об отце, герое, исследователе, господине или о целителе, пастухе, слуге, обманщике (трикстере), сливается с символическими, мифическими образами всего человечества; через эмоции человек чувствует, что вещи имеют значение, причем значат чрезвычайно много! Много значит и выбор. То, что мы делаем с собой, со своими телами, сердцами, умами, значит так много, что личная ценность, достоинство и важность моей индивидуальности, моей собственной личности возрастают при каждой новой встрече с бессознательным. Иными словами, переживая бессознательное, я приобретаю душу. В частности, через сновидения и фантазии, принимая внутренний мир, я позволяю бессознательному занять большее место в моей жизни; оно оказывает большее влияние на мои решения, то есть увеличивается его реальное присутствие.Помимо привычной реальности моей психической деятельности (интроспекция, заботы, планы, наблюдения, мысли, проекции) и реальности объектов, может возрастать и третья область, нечто вроде осознанного бессознательного. Она скорее не направлена, не упорядочена, не объективна, не субъективна — реальность, скажем так, не вполне конкретного вида. Это не совсем я, а нечто происходящее со мной. Я не пекусь о ней, как о проекции или интроспекции; я не соединяю ее непосредственно с внешним миром объектов. Это отдельная область, не объект и не субъект, но и то, и другое вместе. Эта третья реальность — реальность психическая, мир переживаний, эмоций, фантазий, настроений, видений, снов, диалогов, физических ощущений; обширное и открытое пространство, свободное и спонтанное, область главным образом «значимости». В этих состояниях души мы можем чувствовать связь с природой и с собой. Мы можем плакать или бушевать, давать простор страсти, сражаться с Богом, формулировать неуловимое и обнаруживать, как оживает внутренняя жизнь, без обязательной активной медитации, без предъявления жестких требований, без ЛСД и «наркотических переживаний». Я не знаю лучшего способа описать вхождение в эту третью область психической реальности, расположенную между разумом и материей и, возможно, управляющую обоими, хотя и неизвестными нам способами, чем обратиться за разъяснением к Юнгу. На практике, говорит он, сам способ часто заключается не в том, чтобы анализировать, а в том, чтобы войти в сновидение вместе с пациентом и вместе с ним увидеть продолжение мифа.