Социальные взаимодействия носят чрезвычайно сложный характер. В социальной жизни действуют многочисленные и многообразные факторы различного порядка, начиная от факторов чисто механических, биологических, психологических, собственно социальных и кончая факторами духовными. Всякая попытка вывести социальную жизнь из какого–либо одного фактора представляет собой предвзятость, приводящую к грубому насилию над социальными явлениями, представляет собой отражение упрощающей метафизики монизма. Научная социология может основывать свои построения лишь на плюрализме факторов, причем учет их должен сопровождаться стремлением понять социальную жизнь прежде всего из нее самой, из факторов собственно социальных, то есть из социальных актов и их проводников»[419].

Все вышеизложенное позволяет утверждать о С. А. Левицком, что он является философом с очень сильиым «уклоном» в социологию. Стиль его мыптпения правильнее всего было бы определить как социологический. Разумеется, и философичность, и социологичность понимаются здесь не в предметно–онтологическом смысле, а как своеобразная «склонность» ума. В этом смысле «философичность» следует понимать как стремление рассматривать весь мир сквозь призму взаимоотношений Бога и человека, «социологичность» — как аналогичное стремление рассматривать действительность сквозь призму взаимоотношений общества и тпчности.

Личность. — по мнению С. А. Левицкого, — органически включена в общество как в органическое целое объемлющего порядка, подчиняя часть своего бытия служению обществу. Вне эгой включенности в общество само бытие личности неполно. Отношение между личностью и обществом в принципе есть отношения взаимолополяения. а не изначального антагонизма, сглаживаемого лишь в порядке компромисса. С одной стороны. личность есть часть общества, в более глубоком смысле общество есть часть личности.[420]

Таким образом, философия и социология в мировоззрении Левицкого образуют единое органическое целое, хотя ошибкой было бы утверждать, что они сличаются до неразличимого единства (последнее вряд ли вообще возможно). Если воспользоваться математической аналогией, τυ можно сказать, что социология и философия Левипкого представляют собой лист Мёбиуса. точки, принадлежащие в разрезе поверхностям–антиподам, оказываются точками единой поверхности, то есть в сущности, не антиподами, а продолжением друг друга. Этим своим свойствам мировоззрение Левицкого обязано тому своеобразному пониманию свободы, которое и делает его вполне оригинальным мыслителем.

Свобода является главной темой всего философского творчества С. А. Левицкого. Но если в его диссертации и первой книге (где свобода понимается как условие солидарности) понятие свободы имеет как бы прикладное значение, то в книге «Трагедия свободы» оределяется одновременно и предметом изучения, и той своеобразной социально–философской призмой, через которую рассматриваются все остальные предметы. Здесь уже свобода превращается в проблему для самой себя: свобода есть условие свободы и одновременно несвободы в своеобразном философско–психологическом введении к «Трагедии свободы» «Проблема свободы воли» Левицкий всесторонне исследует основные «составляющие» идеи свободы: свободу действия, свободу выбора, свободу хотения. «Нет проблемы, — пишет он здесь. —которая бы уходила столь глубоко в метафизические высоты и имела бы в то же время величайшее практическое значение, чем проблема свободы воли. В этой проблеме, как в огненном фокусе, скрещиваются основные проблемы гносеологии, метафизики, этики и религиозной философии. С проблемой свободы воли, несмотря на всю ее сугубую теоретичность, невольно сталкивается рано или поздно каждый, коль скоро он задает себе вопрос о последнем основании наших поступков и мотивов»[421].

Затем следуют три части книги: «Гносеология свободы», «Онтология свободы» и «Патология свободы». Завершает книгу «Социально–историческое приложение», где понятие свободы имеет скорее прикладное, нежели самостоятельное значение. Здесь уместно будет хотя бы в нескольких словах сформулировать то основное содержание, которое вкладывает в понятие свободы Левицкий. Прежде всего он подвергает критическому рассмотрению все виды детерминизма: материалистический, психологический, теологический и логический. Не отрицая начисто ни один из них, Левицкий настаивает все же что свобода является неотъемлемым атрибутом как бытия, так и человеческой личности. «Свобода составляет внутреннюю природу «я», его сущность. Сознание «я» и есть самосознание свободы. Поэтому «Нормальное определение свободы формулируется следующим образом: свобода есть такое отношение субъекта его актам, при котором акты эти определяются в качестве решающей причины самим субъектом… Субъект здесь играет роль верховного арбитра, дающего свое согласие на акт и определяющего его целенаправленность»[422].

Если же, продолжает Левицкий, «понимать свободу исключительно в негативном смысле — как абсолютное отсутствие детерминизма, то необходимо признать, что никакое частное бытие не может быть свободным уже в силу своей обусловленности как предшествующим ходом событий, так и мировым целым… При негативном понимании свободы перед нами, следовательно, стоит дилемма: свобода присуща или Господу Богу, актом чистого произвола создавшего мир, или же небытию»[423].

Поскольку же «путь гипостазирования небытия для нас закрыт», над свободой возникает реальная угроза превратиться или в иллюзию человеческого сознания, или в лучшем случае в чисто пассивную свободу выбора; это свобода «невесты» в выборе «жениха», выбор остается за ней, но сам «набор» женихов для нее « предопределен ».Остается, по словам Левицкого, «только один путь»: найти то, что обще бытию и небытию. «Этой сферой тождества бытия и небытия может быть только возможность бытия»[424].Вслед за Вл. Соловьевым Левицкий очерчивает сферу свободы категорей «сущего», а не категорией «бытия». «Только необъективируемый, т. е. подлинный, субъект–возможность может мыслиться свободным» «субъект и есть индивидуализированная сфера бесконечных возможностей, он есть «суйдая мочь бытия» (выражение С. Франка)».Таким образом, формулирует свой окончательный вывод Левицкий, «свобода — в сущем, а не в бытии. Бытие свободно лишь постольку, поскольку оно «может быть иным», то есть поскольку оно не всецело «есть»… Выражаясь афористически, свобода предшествует бытию»[425].Только покончив все эти теоретические «расчеты» со свободой, Левицкий переходит в следующей главе к «патологии свободы». Здесь он подвергает специальному критическому исследованию концепции свободы у Хайдеггера, Сартра, Ясперса и Бердяева, рассматривает примеры так называемой «идололатрии свободы». Здесь он затрагивает проблемы политической свободы, судьбы демократии и тоталитаризма в современном мире и т. п.«Свободу, —повторяет С. А. Левицкий завет Бетховена, — нужно любить «больше жизни». Но только через творчество, через служение ценностям, высшим, чем свобода, свобода исполняет себя и предохраняет нас от легиона демонов рабства, прикрывающихся масками свободы»[426]. В свободе он усматривает «шанс и риск творческого пути человечества». Большой интерес представляют те главы книги, которые посвящены проблемам творчества и творческого воображения. Здесь Левицкий опирается на идеи, высказанные еще А. С. Пушкиным (определение «вдохновения») неразвитые затем В. С. Соловьевым и В. И. Ивановым. «Специфика воображения заключается, — пишет Левицкий, — в том, что оно направлено не на «ставшее» бытие (как память) и не на «становящееся» (как чувственное восприятие, направленное на предметный мир), а на потенции бытия — на мир «сущего». Оно направлено не на вещи, а на образы вещей. И… воображение этих образов есть уже начало их воплощения в бытии, по крайней мере в моем бытии»[427].С 1955 по 1974 г. С. А. Левицкий преподавал русскую литературу и философию в университете Джорджтауна в качестве emeritus professor’a. По выходе на пенсию он много и плодотворно работал, в частности, над историей русской философской и общественной мысли — вообще он писал до конца своей жизни. В творческом наследии Левицкого (насчитывающем 4 опубликованные книги и более 300 статей) органически сочетаются лучшие черты русской философии и литературы. Его любимый писатель —Ф. М. Достоевский, любимые поэты —Ф. И. Тютчев и Б. Л. Пастернак. Друзья и вообще все знавшие Левицкого отмечают его чисто человеческое обаяние, характеризуют его как глубоко религиозного человека, никогда не впадавшего в соблазн неверия, свидетельствуют о его глубоких познаниях в области русской и мировой философии, отмечают его искреннюю любовь к музыке и поэзии. Разумеется, он был из числа тех идеалистов, которые « не умеют жить».