Однако еще более печальные чувства пробуждает, быть может, у читателя интимная переписка двух влюбленных, ибо здесь перед нами предстает уже не человечество, но человек.

class="postLine">Поначалу письма пространны, пылки, часты; дня не хватает, чтоб написать их: вдохновение приходит на закате, влюбленный берется за перо при луне, доверяя целомудренному, безмолвному, исполненному скромности свету набросить покров стыдливости на тысячу желаний. На заре, едва успев расстаться с любимой, он с нетерпением ждет блеска первого солнечного луча, дабы запечатлеть на бумаге то, что он, как ему кажется, забыл сказать в часы услад. Он поверяет бумаге, в которой отражаются розы зари, тысячи клятв; покрывает тысячью поцелуев пламенные слова, рождающиеся, кажется, от первого луча солнца; нет ни единой мелочи: ни единой мысли, ни единого образа, ни единой мечты, ни единой тревоги, которой он не посвятил бы целого письма.

Но вот однажды утром нечто едва уловимое омрачает красоту страсти, словно первая морщинка — чело возлюбленной. Дыхание и аромат любви испаряются с начертанных юностью страниц, подобно тому, как п0д вечер стихает в истоме веющий над цветами ветерок: влюбленные замечают перемену, но не желают осознавать ее. Письма становятся короче, реже, наполняются посторонними новостями, описаниями, известиями; некоторые из них запаздывают, но это уже не вызывает прежней тревоги: будучи уверены в том, что они любят и любимы, люди становятся рассудительными; они больше не бранят за опоздание; он» смиряются с разлукой. Клятвы идут своим чередом; слова повторяются, но они мертвы; их покинула душа: отныне «Я люблю вас» — не более, чем привычный оборот, долг вежливости, «Ваш покорный слуга» всякого любовного письма. Постепенно в стиле начинают проскальзывать холодность или раздражение. Нетерпение, с которым прежде ждали почты, сменяется страхом; переписка становится утомительной обязанностью. Воспоминания о безумных признаниях, доверенных бумаге, вызывают теперь неловкость; хочется забрать назад эти письма и швырнуть их в огонь. Что произошло? Приходит новая страсть или проходит старая? Какая разница: просто любовь умирает раньше любимого человека.

class="postLine">Да здравствуют романы в письмах и не в письмах, романы, где чувства никогда не уходят по доброй воле, где они никогда не зависят от скрытых процессов, совершающихся в глубинах человеческого сердца; от медленной лихорадки времени, которая порождает отвращение и скуку, развеивает всякие иллюзии и всякое очарование, истощает наши страсти, умерщвляет нашу любовь, серебрит наши виски и иссушает не только наше тело, но и нашу душу.<…>

Комментарии

ГЕНИЙ ХРИСТИАНСТВА (GENIE DU CHRISTIANISME)

Первое упоминание о «Гении христианства» встречается в письме Шатобриана к А. де Бодю от 5 апреля 1799 г., где речь идет о «злободневном памфлете» — «небольшой рукописи о «Христианской религии, рассмотренной в связи с нравственностью и поэзией» (Chateaubriand F. R. de. Correspondance gйnйrale, t. I. Paris, 1977, p. 89). В другом письме тому же адресату (6 мая 1799 г.) Шатобриан поясняет, что задуманное им сочинение — своего рода ответ на вольнодумную и антирелигиозную поэму Парни «Война богов», напечатанную в начале 1799 г. и дошедшую до Лондона в марте того же года. Во «Вступлении» к книге писатель по–иному излагает причины ее создания: его мать, умирая во Франции, просила передать ому, что скорбит о его безверии; пока весть о ее смерти в письме сестры пересекла Ла–Манш, умерла и сестра. Эти две смерти потрясли Шатобриана — он «заплакал и уверовал». Хронология здесь немного нарушена, однако очевидно, что не одни конъюнктурные причины заставили Шатобриана взяться за перо.

Шатобриан дорабатывал книгу уже во Франции, куда возвратился в 1800 г. Полному изданию предшествовала публикация нескольких фрагментов в журнале «Меркюр» в 1800—1801 гг., а также уже упомянутый выпуск отдельным изданием (1801) повести «Атала, или Любовь двух дикарей в пустыне», входившей в трактат. 14 апреля 1802 г. «Гений христианства» появился в продаже. Впоследствии он не раз переиздавался с исправлениями и добавлениями автора; ко 2–му изданию (1803), например, была приложена «Защита «Гения христианства» — полемический ответ на замечания критиков; к 4–му (1804)—свод критических статей, включавший как хвалебные, так и неодобрительные отзывы.Трактат делится на четыре части. Первая — «Догматы и доктрины»— посвящена христианским таинствам, порокам и добродетелям, прославлению красоты земного мира как доказательства божественного всемогущества. В настоящем сборнике представлены фрагменты второй части трактата, посвященной «христианской поэтике», и третьей части, касающейся наук и искусств, — именно здесь наиболее ярко проявил себя Шатобриан–эстетик. Наконец, в четвертой части излагаются важнейшие события истории религии в связи с историей культуры и цивилизации.При всем своем религиозном пафосе «Гений христианства» — книга светская и обращенная к светским людям; она наполнена красочными описаниями и апеллирует не столько к рассудку или эрудиции читателей, сколько к их непосредственному чувству. Цель Шатобриана — дать нравственную опору и утешение людям, утратившим после революции веру в себя и в человечество.В «Гении христианства» Шатобриан высказал немало оригинальных идей, связанных с теорией и историей европейского искусства и получивших впоследствии широкое распространение. В контексте идеологической борьбы начала XIX в. трактат Шатобриана — произведение безусловно реакционное, в контексте же истории эстетики он — важнейший этап в процессе кристаллизации французского и европейского романтизма.Этот смешанный, теолого–эстетический характер книги Шатобриана сразу почувствовали читатели–современники; большинство недоброжелательных критиков исходило именно из того, что мысль защищать религию с помощью указаний на то, что она благоприятствует расцвету литературы, живописи, музыки, — мысль кощунственная и по сути своей антирелигиозная 1. Вопрос о степени искренности шатобриановского «обращения» не раз обсуждался во французском литературоведении, но окончательного ответа (был ли Шатобрнан искренен или лицемерил) дано не было. По всей вероятности, вопрос этот и не имеет решающего значения; гораздо важнее другое — объективно судьба искусства во многих отношениях дороже Шатобриану, чем судьба религии. Именно искусство оказывается главным героем трактата.Полностью на русский язык «Гений христианства» никогда не переводился; наиболее полный перевод, выполненный в 1821 г. М. П. Погодиным, остался в рукописи (Погодину же принадлежит перевод «Рене», напечатанный в 1827 г. в «Московском вестнике»). В перевод Погодина вошли фрагменты не только эстетического, но и моралистического характера. Несколько иначе отбирали фрагменты из «Гения» русские издатели и переводчики 1800—1820–х гг. Во–первых, они предпочитали исторические и географические «анекдоты», описания диковинных пейзажей, причудливых нравов чужеземных народов. Во–вторых, в русской периодике Шатобриан представлен как автор, излагающий «нравственную философию», дающий афористические определения жизни, счастья, добродетели, греха.Фрагменты «Гения христианства», помещаемые в данном сборнике, публикуются на русском языке впервые; перевод выполнен по изданию: Chateaubriand F. R. de. Oeuvres complиtes, t. 12—13. Paris, Ladvocat, 1827.