Если бы эта мысль утвердилась — что мы как материал для строя уже не годимся, — возможно, она родила бы следующую мысль: а что же должен быть за материал, из которого можно строить?

Как ни странно, люди, которые вслед за Кантом говорят про кривую древесину человеческой природы, про греховность человека, часто оказываются более взвешенными и более моральными в своем поведении, чем те, которые верят в незамутненность человеческой природы и светлое будущее. Может быть, действительно сознание своих несовершенств и надежда, что ты можешь хоть чуть–чуть с ними справиться, способны привести к более позитивным результатам, чем упование на хорошую, “родную” власть и вера в абсолютно чистую человеческую природу? Мне кажется, такое отношение более трезвое и более взрослое, это вполне рабочее настроение.

ПУТЬ В ПРОСТРАНСТВО КРАСОТЫ

О христианских сказочниках

http://www. foma. ru/article/index. php? news=2431&sphrase_id=4553

Cказка — может ли она говорить о Христе, оставаясь при этом собою? Не превратится ли в скучную назидательную «жвачку»? Как это предотвратить? Где вообще для сказки границы допустимого? Кому из писателей удалось создать в этом жанре нечто безусловно ценное? Обо всем этом мы беседуем с Натальей Леонидовной ТРАУБЕРГ — известнейшей переводчицей, во многом благодаря которой в нашей стране стали известны Клайв Льюис и Гилберт Честертон.

СПРАВКА: Наталья Леонидовна ТРАУБЕРГ родилась в 1928 году. Окончила Ленинградский государственный университет. Переводчица с английского, французского, испанского, португальского, итальянского языков. Переводила Льюиса, Честертона, Гэллико, Грэма Грина, Вудхауза и других. Кандидат филологических наук. Преподает в Библейско–богословском Институте имени святого апостола Андрея. Андерсен как учебник жизни— Наталья Леонидовна, а какие сказки Вы любили в детстве?— Я родилась в 1928 году, когда сказок «советского производства» практически не было — за исключением произведений Корнея Чуковского и, может быть, Маршака. В те годы вообще велась борьба со сказками, считалось, что это отрыжка буржуазной культуры, что рабоче–крестьянским детям это не нужно.Но, к счастью, я воспитывалась в семье, далекой от всего советского. Крестили меня в младенчестве, мои бабушка и крестная были глубоко верующими людьми. Конечно же, в доме было много дореволюционных книг — в том числе и сказок, причем и на русском, и на английском, и на французском. Были и просто детские романы — к примеру, книги совершенно ныне забытой писательницы Александры Анненской, жены брата Иннокентия Анненского. Это вроде Чарской*, но гораздо лучше. Для меня все это было христианской литературой, я очень ее слушалась, считала, что это прямые указания, как жить. И при этом совершенно не задумывалась о том, что сказки могут содержать в себе нечто языческое — все равно это написано христианами и для христиан.