Собираем, копим, и вдруг никому не нужно, и жемчужины нет. Продать всё — добровольно расстаться — значит приобрести?! Но как долго, мучительно долго приходит такое сознание. Только после крушений оно приходит. После вот такого крушения, как у нас. Мы, современные люди, должны понимать ценность жемчужины, как никто. И уже кто-то уходит в поиск.

* * *

Спасение все-таки каждый носит в своем сердце. Не то сквернит человека, что входит в уста, а то, что из уст исходит. Отправной пункт все-таки от себя. Чтобы ни начинал, куда бы не задумал поехать, а начальная станция на все поезда — твое сердце.

class="postLine"> * * *

Мяукает кошка, настойчиво, надрывно. О чем она просит? Никто не откроет дверь и не поманит её. Может быть, она голодная? Может быть, её котята замерзают?

Есть такой суеверный обычай: входя в дом, впускать сначала кошку, а потом она не нужна, и вот бесполезно мяукает.

Кошек мало кто сейчас держит, а собак многие. Выходят, гуляют с ними, а кошка, перебегая сугроб, испуганно оглядывается, не запустит ли кто палкой.

* * * Я думал, что этот человек ничего не имеет за душой, окончательно продался, но вот он слушает жадно, лихорадочно слушает, когда произносят слово правды, и вдруг слезинка. Украдкой смахнет, а глаза воспаленные, как будто он давно уже плачет, и рублик сует тому, кто выступает за правду. Господи, прости мое малодушие. * * * — Ну что ты говоришь, разве ты не знаешь, что всё это ложь? — И знаю, и сказал умышленно. Но когда я сказал перед всеми: ты знай, что я защитил тебя, после этого они вряд ли возьмут тебя. Да, видимо, в наши дни бесправия и таким образом могут защищать, и друзья бывают там, где их не ожидаешь. * * * Я шел как-то, метнулся человек, оглянулся кругом, жмет руку. — Спасибо, я поражаюсь... Не сломись! Значит надо мужественным быть не только за себя, а и за других. И не осуждать их, ведь каково бывает, когда в ночной тишине вдруг проснется совесть и начнет сосать... А у них не просыпается, говорите? А я все-таки не верю, проснуться может у любого преступника! Осуждение расслабляет. Мужество настоящее бывает от сострадания, от жалости, от любви. Любовь сильнее смерти и страха смерти — не случайно говорится. Верно! * * * Протягиваются руки и дают... — Не надо, я не умираю с голоду. — Бери. Это наша лепта. В общую сокровищницу. Христос ведь не возражал, когда вдовица клала свою лепту? * * * Хотят помочь, измученная Русь протягивает свои дрожащие руки. Отказаться? Подавляю всякое самолюбие и беру. Беру, как помощь, потому что... Что я могу без народа? Беру и радуюсь. Не пропадешь. Раз это есть — не пропадешь! Эй, слышите вы, кто пытается выбросить на произвол судьбы — накормят! Не плачь и ты, жена. Есть много добра еще в мире. Много добра есть на Руси, как бы его ни убивали. * * * Я не знаю, всё как будто делает хорошо, с любовью, но вдруг что-то в нем фальшивым кажется, и закрадывается сомнение — не подослан ли? О, как тяжело, когда есть подозрения, а он невиновен и, может быть, мучается, что его подозревают, ведь это передается: сердце сердце чувствует. Господи, до чего же жизнь стала подозрительной, а не иллюзия ли она?