Недаром греки чтили богиню Мнемозину. Когда память окончательно покидает человека, теряется его духовный облик, он влачит жалкое, тенеподобное существование. Поэтому–то орфические могильные таблички (4–го–3–го в. в. до P. X.) и стараются обеспечить магической формулой для умершего великий дар — испить из светлого источника вытекающего из озера Мнемозины.

2

Какая странная двойственность в нашем ощущении нашей собственной жизни. Наше прошлое — наше духовное богатство. Оно как–то не совсем проходит. После свидания с любимым человеком, любимыми близкими родными — например после пребывания учащегося сына во время каникул дома у родителей, или после свидания матери с сыном, — как душа полна радости только что виденного и пережитого! Вы уезжаете, уехали, и грустно было вам уезжать, а радость ваша только что пережитого свидания, хотя и смешанная с печалью, ваше умиление любви, едет с вами, оно с избытком переполняет вашу душу; если вы — верующий человек, вы молитвенно, неустанно, с чувством глубокой радости и наполнения духовного поручаете ваших близких, только что оставленных вами, в руки Божии. Но и так, на чисто «естественной» плоскости жизни, душа ваша все еще ликует, все еще залита волнами радости и счастья, которое вы недавно испытали, и вы чувствуете, что вы что–то имеете, что есть какая–то связь нерушимая между вами и теми, кого вы любите, и что это связано с тем, что вы только что пережили в общении с ними, и что живет в вашей душе — до упоения и восторга, и что не прошло! Какой–то, пусть временный (да, пожалуй, во многих случаях как будто только временный), но все же прорыв закона преходящести. Прошлое для нас и в нас, оно часто — сокровище нашей жизни, наша святыня, то, чем мы живем, чем питаемся, что вдохновляет нас и влияет на нас. Правда, часто это лучшее забывается, затемняется, засоривается, подавляется другими — более новыми, но иногда гораздо менее ценными, более грубыми и грязными впечатлениями. Но на всегда ли? Может быть, оно живет там, в глубине? Да, как часто оно живет в самых глубинах, самых тайниках сердца и внезапно прорывается — с неожиданной, непредвиденной, возрождающей силой. Раскрываются тайники сердца и то святое, что было в глубине его, что как будто уже замерло или полу–замерло в нашей жизни. Раскрывается иногда с невероятной, поразительной силой. Данте рисует нам такое свое переживание в одном из наиболее поразительных мест «Божественной Комедии». Он находится в «Земном Раю» на вершине горы Чистилища, и вдруг открывается ему видение: Беатриче, окруженная ангелами, спускающаяся к нему с неба:

Е lo Spirito mio, che gia cotanto Tempo era stato ch’alla sua presenza Non era di stupor tremando affranto, Senza degli occhi aver piu conoscenza Per occulta virtCi che da lei mosse D’antico amor senti la gran potenza (Purgatorio, XXX, 34–39).

Он ощутил внезапно, увидев ее после стольких лет, что он ее не видал и как будто забыл ее, «великую силу своей старой любви» «d’antico amor senti la gran potenza». Из глубин поднялось — забытое или полу–забытое и вновь живет! Любовь может как будто быть, может оказаться сильнее смерти!

Или вот чувство, живое, на несколько другой душевной плоскости, переданное стихами человека, не имевшего как будто религиозной веры:

… Ich aber verhange die Fenster Des Zimmers mit schwarzem Tuch, Es machen mir meine Gespenster Sogar einen Tagesbesuch Die alte Liebe erscheinet, Sie stieg aus dem Totenreich, Sie setzt sich zu mir und weinet Und macht das Herz mir weich» (H. Heine)

Или у него же: Ich stand in dunklen Traumen Und starrte ihr Bild mir an, Und das geliebte Antlitz Heimlich zu leben begann Auch meine Tranen flossen Mir von den Wangen herab — Und ach, ich kann es nicht glauben, Dass ich dich verloren hab: Или вот еще из Albert Samain’a: «Ton Souvenir est comme un livre bien aimЈ Q’on lit sans cesse et qui jamais n’est refermЈ Un livre ой Гоп vit mieux sa vie et qui vous hante, D’un rЈve nostalgique, ой l'stme se tourmente» (из сборника «Au Jardin de l’lnfante»). Вспоминаются слова русского поэта: «О память сердца ты сильней, Рассудка памяти печальной!» … (Батюшков). В самой горечи — сладость, йбо любовь жива в сердце, или может ожить в сердце, и тогда каким–то образом — не–понятным, несовершенным, неполным еще, может быть, — она сильнее смерти.