Учение древней Церкви о собственности и милостыне
Иоанн Кассиан, утверждаясь на опыте печальной действительности своего времени, когда не останавливались даже и перед извращением истинного смысла Писания ради сребролюбия. «Никто не может служить Богу и маммоне, — говорит преп. Иоанн, — и никто, возложивший руку свою на плуг, и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия. Такие стараются найти себе повод к прежнему корыстолюбию в свидетельстве Священного Писания. В превратном смысле толкуя, усиливаются извратить изречение апостола, или лучше — Господа, и приноровить по своему желанию; не свою жизнь или разум приспособляя к смыслу Священного Писания, но делая натяжку Св. Писания по желанию своей страсти, хотят, чтобы оно согласовалось с их мнениями, и говорят, что написано: более блаженства в том, чтобы давать, нежели, чтобы брать. Превратным толкованием этого они думают ослабить следующее изречение Господа: «если хочешь быть совершен, пойди продай имение твое, и раздай нищим, и получи сокровище на небеси, и приходи, следуй за Мною». Думают, что они под этим предлогом не должны оставлять свое богатство, именно считая себя более блаженными, если... от избытка его уделяют и другим... Такие должны знать, что они или сами себя обманывают и никак не отреклись от этого мира, полагаясь на прежнее богатство, или, если хотят самым делом исполнить монашеские обеты, отвергнув и расточив все... с апостолом прославятся в голоде и жажде, в холоде и наготе»[948]. «Итак, если хотим последовать евангельской заповеди и быть подражателями апостола и всей первенствующей Церкви или отцов, которые в наши времена последовали добродетелям и совершенству их, то не должны мы полагаться на свои мнения, обещая себе евангельское совершенство от этого холодного и жалкого состояния; но, последуя стопам их, должны стараться не обманывать самих себя и так будем исполнять монастырское благочиние и постановление, чтобы нам поистине отречься от этого мира»[949]. Подобное же утверждают блаженный Диадох и преподобный Иоанн Лествичник. Первый дает такие наставления: «Весьма прилично и совершенно полезно нам, познавшим путь благочестия, тотчас все находящееся у нас распродать... а не ослушаться Спасительной заповеди под предлогом постоянного желания совершать заповеди... Господь, конечно, потребует от нас отчета в милостыне, поелику имеем. Поэтому, если я то, что имел дать в течение многих лет, по страху Божию полезно расточаю в немногое время, то я — ничего не имеющий, за что же еще буду осужден? Но кто-нибудь скажет: откуда же впредь будут получать милостыню бедные, постоянно привыкшие содержаться от нашего незначительного имущества? Таковой да научится не поносить Бога под предлогом собственного сребролюбия. Ибо Бог не перестает устраивать свое творение, как от начала»[950].
Преп. Иоанн Лествичник указывает также на лицемерную основу речей монашествующих о долге творить милостыню. И он заповедует: «не говори, что собираешь деньги ради нищих; ибо две лепты вдовицы купили Царство Небесное... Сребролюбие начинается под видом раздая- ния милостыни, а оканчивается ненавистью к бедным. Сребролюбец бывает милостив, пока собирает деньги, а как (скоро) накопил их — так и сжал руки»[951]. «Бес сребролюбия, по убеждению преподобного, борется с нестяжательными и, когда не может их одолеть, тогда представляет им нищих, и тогда видом милостыни увещевает их, чтобы они из невещественных сделались опять вещественными»[952].
На учении св. отцов-подвижников о свойствах истинно христианской милостыни не будем останавливаться подробно, так как вообще в подвижнических наставлениях мало внимания уделялось учению о милостыне и нового чего-либо в этом отношении они не сказали. Позволим себе только привести слова преп. аввы Дорофея о совершенном бескорыстии христианской милостыни, слова, отличающиеся редкой выразительностью. «Благоугодная (воля Божия) та, когда кто делает милостыню не по какому-нибудь побуждению человеческому, но ради самого добра, из одного сострадания: сие благоугодно Богу. Совершенная же (воля Божия) есть та, когда кто творит милостыню не со скупостью, не с леностью, не с презрением, но всей силой и всем произволением, подавая так, как будто бы принимал сам, и так благодетельствуя, как будто бы сам принимал благодеяние; тогда исполняется совершенная воля Божия... Но должно знать и самое благо милостыни, и самую благодать ее: она столь велика, что может прощать и грехи... Сам Господь сказал: «Будите милосерди, якоже и Отец ваш небесный милосерд есть». Не сказал: «поститесь, как и Отец ваш небесный постится»; не сказал: «будьте нестяжательны, как и Отец ваш небесный нестяжателен». Но что говорит: «Будите милосерди...»; ибо сия добродетель особенно подражает Богу и изображает Его. Итак, всегда должно взирать на эту цель и разумно делать добро, ибо и в цели милостыни есть великое различие. Иной подает милостыню для того, чтобы благословилось поле его, и Бог благословляет его поле. Другой подает милостыню для того, чтобы спасся его корабль, и Бог спасает корабль его. Иной подает ее за детей своих, и Бог спасает и хранит детей его. Другой подает ее для того, чтобы прославиться, и Бог прославляет его. Ибо Бог не отвергает никого, но каждому подает то, чего он желает, если только это не вредит душе его. Но все сии уже получили награду свою, и Бог ничего не делает им потому, что они ничего не искали себе у Него; и цель, которая была у них в виду, не имела отношения к их душевной пользе. Ты сделал это, чтобы благословилось поле твое, и Бог благословил твое поле; ты сделал сие за детей своих, и Бог сохранил детей твоих. Ты сделал это, чтобы прославиться, и Бог прославил тебя. Итак, что же должен тебе Бог? Он отдал тебе плату, за которую ты делал. Иной подает милостыню для того, чтобы избавиться от будущего мучения; этот подает ее для души своей, этот подает ее ради Бога. Однако же и он не таков, как хочет Бог, ибо он еще находится в состоянии раба, а раб не добровольно исполняет волю господина своего, но боясь быть наказанным; также и сей подает милостыню для того, чтобы избавиться от мучения, и Бог избавляет его от оного. Другой подает милостыню, чтобы получить награду: сие выше первого, но и этот не таков, как хочет Бог, ибо он еще не находится в состоянии сына, но, как наемник, исполняет волю господина своего, чтобы получить от него и плату, и прибыль: так же и сей подает милостыню для того, чтобы приобрести и получить награду от Бога. Ибо тремя образами, как говорит св. Григорий, можем мы делать доброе: или делаем доброе, боясь мучений, и тогда мы находимся в состоянии раба; или для того, чтобы получить награду, и тогда мы находимся в расположении наемника, или делаем добро ради самого добра, и тогда находимся на степени сына; ибо сын исполняет волю отца не из страха и не потому, что хочет получить от него награду, но желая угодить ему, почтить и успокоить. Так и мы должны подавать милостыню ради самого добра, сострадая друг другу, как своим членам, и так угождать другим, как бы мы сами принимали от них услуги; подавай так, как будто бы мы сами получаем, и вот сия-то есть разумная милостыня; так приходим мы в состояние сына»[953].
Западная церковная мысль IV и начала V века вопросы о милостыне освещала, в общем, согласно с началами, положенными в основу понимания христианского учения великими учителями древней Церкви. Но такое принципиальное согласие не препятствовало, конечно, тому, что на Западе вопрос о милостыне рассматривался несколько под другим углом зрения, чем на древнехристианском Востоке.
Ограничимся и немногими именами: Лактанция, св. Амвросия, блаженного Августина и блаженного Иеронима.
Лактанций рассматривает христианское учение о милостыне в очень интересном апологетическом освещении этого учения, сравнивая его с отрицательными взглядами на долг благотворения известной части римской философской мысли. И в этом случае Лактанций утверждает долг милостыни, прежде всего, на основе естественного чувства сострадания, а затем — требования истинной справедливости, как разумного начала человеческих отношений. «Все мы, — говорит Лактанций, — соединены родством, потому что происходим от первого человека.... Мы все братья, потому что души наши суть творение одного и того же Бога. Союз этот гораздо теснее и святее, нежели союз наш с телом; и Лукреций не ошибся, сказав, что мы все — уроженцы неба и все имеем одного Отца. Следовательно, надобно считать свирепыми зверьми тех, которые, отвергши всякое чувство человеколюбия, грабят людей, мучат их и умерщвляют. Бог так хочет, чтобы мы религиозно хранили между собой этот братский союз, что запрещает нам кому бы то ни было причинять зло и велит каждому непременно делать добро. Он изъясняет это таким образом: надлежит помогать братьям в нужде и доставлять им способы пропитания, когда они находятся в бедности. Потому то Бог повелел, чтобы мы жили в обществе и в каждом человеке видели самих себя... Я намерен опровергнуть здесь заблуждение тех, которые думают, что не надобно никому ничего давать... Надобно иметь чувства человечества, если мы хотим удержать за собой имя человека. Что же иное значит иметь чувства человечества, как не то, чтобы искренне любить людей, потому что природа их такая же, как и наша? Ничего нет противнее природе человеческой, как несогласие и раздор. Слова Цицероновы весьма справедливы, что человек, следующий чувствам природы, не в состоянии вредить другому человеку. Если противно природе вредить человеку, то с природой сообразно помогать ему. Кто не исполняет сей обязанности, тот отрекается от качества человека. Я спросил бы у того, кто утверждает, что мудрый человек не должен иметь сострадания: если бы он увидел кого-нибудь, носящего оружие, у кого другой, находящийся в когтях у хищного зверя, просил бы помощи, то, как он думает, должен ли первый последнему помочь или оставить его? Трудно иметь ему столько бесстыдства, чтобы в подобном случае не исполнить долга человечества. Если бы человек горел на пожаре, или стонал под развалинами дома, или же бы упал в реку, или в море, то не сознается ли он, что человечество требует оказать ему тут пособие? Он был бы не человек, когда бы в том не сознался, ибо нет никого, кто бы не мог подвергнуться подобной опасности. Он, конечно, согласится, что человек, имеющий сердце, сделает все, что может, дабы спасти погибающего.
Таким-то чувством руководствуясь, Плавт произнес следующие гнусные слова: «кто дает милостыню бедному, тот дурно поступает; ибо кроме того, что лишается даваемых денег, он, продолжая жизнь его, продолжает и его бедствие». Впрочем, Плавта можно извинить еще тем, что он слова эти влагает в уста такому человеку, которому они приличны. Но как оправдать Цицерона, который в книге своей о должностях советует никому ничего не давать? Вот, как он говорит: «Щедроты, выдаваемые из собственного имущества, истощают капитал, и таким образом, щедроподатливость сама себя, так сказать, уничтожает; ибо чем чаще она исполняется, тем более лишает нас возможности исполнять ее». Вслед за тем, он прибавляет: «может ли быть что безумнее, как приводить себя не в состояние делать впредь то, что мы делаем с удовольствием?». Вот, как этот профессор мудрости отвращает людей от обязанностей человечества и как предостерегает их печься более о сохранении имущества своего, нежели о соблюдении правды. Он сам, кажется, столько убежден был в неправильности и жестокости сего совета, что в другом месте как будто от него отрекается, выражаясь следующим образом: «Надобно, однако ж, иногда и давать, уделяя часть имущества своего людям способным». Но кто люди способные, как не те, которые могут ценить благодеяния? Если бы еще жив был Цицерон, я сказал бы ему: ты на этот счет ошибся; ты лишил людей правды, основав на интересе обязанности человеколюбия и милосердия. Не тем надобно помогать, кто может возблагодарить, но тем, кто возблагодарить не в состоянии; ибо, пособив им, не надеясь на благодарность, ты исполнишь долг правды, милосердия и человеколюбия. Вот, в чем состоит истинная правда, о которой, по мнению многих, будто бы мы не имеем понятия. Ты, Цицерон, во многих местах творений своих говоришь, что добродетель действует без интереса, и в книге о законах сознаешься, что щедрость великодушна и не требует вознаграждения. «Известно, — говоришь ты в одном месте, — что щедрый и благодетельный человек ищет только одной славы для дел своих и не помышляет о выгодах, какие от того получить может». Для чего же ты говоришь в другом месте, что ты станешь одолжать только тех, которые способны ценить одолжение? Не то же ли это, что ты хочешь получить за него вознаграждение? Следуя твоему совету, мы допустим человека умереть с голоду и холоду, когда увидим, что он не в состоянии оценить оказываемое ему нами пособие. Человек, находящийся в изобилии и роскоши, не должен ли помогать другому человеку, терпящему самую крайнюю нужду? Ты говоришь, что добродетель не ожидает награды и заслуживает того, чтобы люди искали ее для нее самой. Суди же о правде, сей первой добродетели и как бы матери всех других добродетелей, не по твоему интересу, но по ее собственному достоинству и влагай благодеяния твои в руки тех, которые никогда ничего не могут тебе воздать. Для чего выбираешь ты лица? Ты должен считать одинаковыми людьми всех, прибегающих к твоему пособию в той надежде, что ты имеешь человеколюбие. Соблюдай правду и бегай тени выказки. Давай слепым, хромым, изувеченным людям, лишенным помощи и находящимся в опасности умереть без твоего пособия. Если они бесполезны для людей, то не бесполезны для Бога, Который допускает их наслаждаться жизнью. Делай все то, что от тебя зависит к сохранению их жизни. Кто имеет возможность помочь человеку, находящемуся в опасности умереть, но не поможет, тот явится причиной его смерти. Отрекшиеся от чувств природы и не ведающие, какая награда будет за добрые дела, теряют имущество свое, страшась его потерять. Они подвергаются тому, чего хотели избежать, то есть или тратятся без всякой пользы, или, если и получают пользу, то на самое короткое время... Оказывающие щедроты согражданам и друзьям своим, без сомнения, поступают лучше, нежели дающие игрища и сражения для народа, потому что издерживаемое ими не совсем пропадает; но за всем тем раздачи их производятся ненадлежащим образом. Чтобы хорошо раздавать, надобно делать добро бедным и неимущим. Все то, что раздается не имущим ни в чем надобности или таким людям, от которых можно ожидать возврата, употреблено дурно. Раздачи эти делаются не по правде, потому что если бы и не были деланы, то не оскорбят правды. Единственный долг правды и щедрости состоит в том, чтобы употреблять имущество свое на прокормление бедных, находящихся в крайней нужде»[954].
Как видим, в своем опровержении взгляда на благотворительность Цицерона Лактанций защищает абсолютность христианской заповеди творить милостыню; и здесь он с особенной силой оттеняет ее бескорыстие и полную преданность велениям Божией воли. «Истинное употребление богатств состоит в обращении их не для своего удовольствия, но для поддержания многих людей из чувства правды, которая есть вечно пребывающая добродетель. Постоянное правило наше должно быть то, чтобы оказывать милость безвозмездно. Надобно ожидать награды от одного Бога. Кто станет ожидать ее от кого-либо другого, тот будет торговать милостью, а не творить ее. Он никого не одолжит и будет действовать только для собственной выгоды. Это не значит, чтобы тот, кто делает другому добро, не ожидая от него ничего, не имел тут действительно никакой выгоды: он получает награду от Бога. Милосердие так важно во всех деяниях нашей жизни, что Бог повелевает тех, кто не в состоянии оказывать его, приглашать на пиршества... Все деяния справедливого человека должны быть благотворениями. Благотворения нет, когда оно возвращается. Мы на него не имеем никакого права, потому что получили плату за него.Правда хочет, чтобы благодеяния были полные; а они полными быть не могут иначе, как когда оказаны людям, которые оценить их не в состоянии... Главнейший долг доброго человека состоит в том, чтобы кормить бедных и выкупать взятых в плен... Кто делает добро родственникам и друзьям, тот не стоит похвалы, потому что исполняет только долг природы и дружбы, которого никто не может опустить, не совершив злочестия, заслуживающего проклятие. В таком случае он более избегает порицания, нежели приобретает славы. Но кто творит добро пришельцу и неизвестному, тот достоин величайшей похвалы, потому что делает то из одного чувства человеколюбия. Иные даже делают добро из чистого побуждения правды и чести тогда, когда нет никакой надобности творить его»[955]. И на пути исполнения долга творить милостыню Лактанций не видит никаких преград, вплоть до совершенной раздачи имущества и перенесения нищеты. «Иной скажет, может быть: «у меня не останется никакого имущества, если я буду выполнять все эти обязанности; в один день истрачу все то, что у меня есть, когда я стану помогать бедным, одевать всех нагих, выкупать всех пленных и погребать всех мертвых. Должен ли я подобным образом расточать имение, с таким трудом предками моими приобретенное, и доводить себя до такого положения, чтобы, наконец, выпрашивать самому себе у других пособия и сострадания?». Неужели ты до такой крайней степени боишься бедности, которую философы превозносят столь чрезвычайными похвалами, и которую именуют они надежной пристанью, изъятую от всяких треволнений и беспокойств богатства? Неужели тебе неизвестно множество приключений и случайностей, которым подвергает нас владение большим имением? Ты должен считать себя счастливым, если избегнешь их, не лишившись жизни. Ты обременен сокровищами, возбуждающими в согражданах к тебе зависть и недоброжелательство. Зачем ты не прячешь в самое безопасное место имущества своего, которого легко можно лишиться или от грабежа воров, или от несправедливой ссылки, или от вторжения неприятельского? Какое затруднение находишь в том, чтобы сделать вечным и неизменным то имущество, которое временно и бренно? Вверь сокровища свои Богу, и они не подвергнутся ни тлению, ни хищению воров, ни несправедливости тиранов. Предающие богатство свое в руки Божии, никогда не могут быть бедными. Если ты знаешь цену правды, то освободи себя от избытка, тяготящего и беспокоящего тебя, и последуй ей беспрепятственно. Сбрось с себя цепи, тебя удручающие, и теки к Богу. Великое мужество попирать ногами земные блага. Если ты не способен еще иметь совершенства для передачи в руки Божии твоего сокровища и для приобретения прочных благ через потерю благ гибнущих; то я научу тебя, как того достигнуть и избавиться всякого тут страха. Эти заповеди даны не для одного тебя, а для всех твоих собратий, связанных между собой так тесно, что составляют они с тобой только одно тело. Если ты один не в состоянии исполнить подобного предприятия, то, по крайней мере, споспешествуй тому всеми зависящими от тебя средствами и старайся превзойти других в великодушии столько, сколько превосходишь их в богатстве... Принеси в жертву Богу имущество, в руках твоих гибнущее, и ты получишь за то вечную награду. Бог предложил огромную цену за дела милосердия, обещав за них отпущение грехов. Он как бы говорит тебе: «если ты услышишь мольбу просящих у тебя вспоможения, то и Я услышу моление твое. Если ты милосерд будешь к преогорченным, то и Я буду к тебе милосерд во время твоего горя. Если же ты не обратишь на них взора и откажешь им в пособии, то и Я поступлю с тобой таким же образом и буду судить тебя по твоим же правилам»»[956].Из учения Лактанция о милостыне еще интересно отметить его взгляд на очистительное ее значение, причем Лактанций определенно отмечает истинный смысл общецерковной веры в такое значение милостыни в христианской жизни. «Когда кто прибегает к тебе с просьбой о помощи, то будь уверен, что это опыт, посылаемый тебе от Бога для усмотрения, заслуживаешь ли ты, чтобы Он исполнил твое прошение. Не думай, однако ж, чтобы сила, доставляемая милостыней к избавлению грехов, давала тебе право вновь грешить. Милостыня тогда только изглаживает их, когда сопровождается сожалением о них и решимостью не творить их впредь. Бог истинно желает очистить людей от грехов и для того заповедал им обращаться к покаянию. Покаяние же состоит в твердом обещании впредь не грешить. Бог прощает грехи, производимые по нескромности, по неосторожности и по неведению; но не прощает грехов, заведомо исполняемых. Люди, которым грехи отпущены, не должны думать, что так как они чисты, то уже освобождены от дел милосердия. Они с тех пор, как оправданы, еще более обязаны выполнять долг правды и должны поддерживать, так сказать, здоровье свое теми же средствами, какими достигли до него. Сверх того, никто не изъят от греха, доколе облечен в смертное тело»[957].В творениях св. Амвросия Медиоланского нам естественно ожидать встретить учение о милостыне, согласное со взглядами на нее восточных отцов Церкви, особенно Василия Великого, ввиду совершенного согласия св. Амвросия с этими отцами во взгляде на христианское понимание права собственности. И действительно, в существенных вопросах, связанных с учением о милостыне, св. Амвросий утверждается на общецерковной точке зрения. Но, при всем том, воззрения этого св. отца отразили на себе и тот общий дух практицизма, который был свойствен западной мысли вообще и который выразился у св. Амвросия очень настойчивыми указаниями на необходимость для священнослужителя особенной осмотрительности в деле раздаяния милостыни.По вопросу о значении милостыни в христианской жизни, св. Амвросий утверждается на тех же основах, на каких это значение обосновалось и другими учителями Церкви, но особенно подробно останавливается на свойствах милостыни.При изложении взгляда св. Амвросия на право частной собственности, равно как и на богатство, мы видели, что раздача имущества при посредстве милостыни является долгом для христианина, как требование правды и исполнение воли Бога, Верховного Собственника мира. Поэтому милостыня является как результатом естественного чувства сострадания к несчастной судьбе ближних, так и собственно религиозным деланием, служением Богу. «Величайшим побуждением к милосердию служит, говоря словами св. Амвросия, сострадание чужим несчастиям и посильная помощь в их нуждах»[958]. «Прекрасно милосердие, которое само по себе делает (людей) совершенными, поскольку те через него уподобляются совершенному Отцу. Ничто так не похвально в христианской душе, как милосердие; милосердным же нужно быть, прежде всего, к бедным, дабы и они могли пользоваться дарами природы, которая рождает земные плоды для всеобщего пользования; поэтому-то из того, что ты имеешь, уделяй бедному и помогай твоему собрату. Представь только себе, как много для него значит твоя милостыня. Ты подаешь ему монету, а он получает жизнь; ты деньги даешь ему... а твой динарий для него уже состояние»[959]. И высшее религиозное освящение, долг сострадательной помощи нуждающимся получает в сознании того, что в лице нищих требует нашей любви и сострадания Сам Христос, обнищавший нас ради. Св. Амвросий в раскрытии этого положения стоит на почве общецерковного представления о милостыне.«Посетим, — увещевает св. отец, — темницы, утешим в узах сущих, соучаствуя в бедности и мучениях человеческих соболезнованием своим. Ибо во всех таковых обретается Христос, Который, по Божеству Своему будучи непостижим, снискивается, однако, делами милосердия. Сам Он говорит милосердным в Евангелии: взалкахся бо, и дасте Ми ясти; возжадах- ся, и напоисте Мя; наг бых, и одеясте Мя. Видишь, к каким благодеяниям возбуждает тебя слово Божие. Здесь в лице алчущих, и жаждущих, и нагих Сам Христос приемлет милостыню»[960]. И при таком взгляде на милостыню как на религиозное делание, вполне естественно, св. Амвросий, согласно с другими учителями Церкви, усваивает ей очистительное значение и говорит о небесной за нее награде. Об очистительном значении милостыни св. Амвросий говорит подобно св. Киприану и Оригену. «Милостыня является в некоторой степени второй баней для души, так что, если кто-нибудь после крещения нагрешит вследствие человеческой слабости, то для него еще остается средство очистить себя милостыней, так как Господь сказал: «Подавайте милостыню, и вот, все — чисто в вас». Даже, за исключением веры, я мог бы сказать, что милостыня приносит прощение еще больше, чем крещение, потому что крещение совершается однажды и обещает прощение однажды, а милостыня доставляет прощение так же часто, как она подается. Оба они являются источниками милосердия, которые подают жизнь и прощают грехи. Тот, кто пользуется обоими, удостаивается Царства Небесного. Но тот, кто, загрязнив живой источник (крещение) грехами, прибегает к реке милосердия, также получает милость»[961]. Не менее определенно говорит св. Амвросий и о великой небесной награде за милостыню, как побуждении к последней. Бедный, получающий помощь, воздает благотворителю, по мысли св. отца, больше, чем получает, «поскольку является виновником спасения. Если ты одеваешь нагого, то себя облекаешь в правду. Если ты вводишь в свой дом странника, если ты принимаешь бедняка, то он доставит тебе близкое общение со святыми, а также введет тебя в вечные обители. Немаловажна сия благодарность, так как сеешь ты телесное, а взамен получаешь духовное... Поистине блажен тот, из дому которого бедный никогда не выходил с пустой сумой, так как никто не может быть блаженнее того, кто замечает нужду нищего и убогого, кто к сердцу принимает страдания неимущего; в день суда он получит спасение от Господа, Которого он будет иметь должником своего милосердия»[962]. Подобные мысли, иногда буквально сходные с поучениями св. Василия Великого, св. Амвросий раскрывает и в беседе на притчу о безумном богаче. Здесь раскрывается та мысль, что благодеяние больше пользы приносит оказывающему его, нежели принимающему, так как если милостыня переходит к бедному, то подающий ее получает сторичное вознаграждение, подобно сеятелю, разбрасывающему по полю семена свои, и ценой «тленной пищи», покупается «нетленная слава Царства Небесного»[963]. Конечно, смысл этих речей святителя «о покупке неба» надо понимать так же, как и учение об этом предмете других учителей Церкви, по поводу какого учения уже были сделаны нами небольшие замечания. Здесь отметим, что сам св. Амвросий устанавливает этический смысл своего понимания значения милостыни. «Имеешь деньги, — говорит, например, святитель, — искупи грех свой. Не продажен Бог, но ты сам продажен... искупи себя своими делами, искупи себя своими деньгами. Ничтожны деньги, но драгоценно милосердие. Милостыня, сказал, освобождает от греха»[964].