Взгляните на мир. Он начался с земного рая, но долго ли продолжался этот рай? Человек не мог долго пользоваться таким счастьем. И Богу пришлось изгнать его из этого рая, чтобы заставить его потом в слезах найти утраченную красоту и погибшую любовь.

Взгляните на христианство. Оно тоже началось райским счастьем. Можно ли для человека представить себе в самой смелой мечте что-либо выше и отраднее того, чем постоянно наслаждались те первые ученики Христовы, которые составили первоначальное христианство!.. Они жили в постоянном общении с вочеловечившимся Богом. Лик Божественный был всегда пред ними. Во всякую минуту они могли ловить слова неизъяснимой сладости, как бесценный жемчуг, падавший с Пречистых уст. Да, это был рай — рай, быть может, лучший, чем первосозданный рай. Но что же возвещает вскоре Божественный Основатель Церкви: Лучше для вас, если Я уйду. И Он прибавляет эти глубокие слова: Если Я не уйду, то Дух Святой не придет к вам19. Другими словами: если останется блаженство, блаженство этого сладкого единения Учителя и Его учеников, то не сойдет Дух Святой, то есть величие, добродетель, священная искра, прекрасное пламя самоотвержения.

И так во всех областях жизни.

Ребенок родится как бы среди земного рая. Его ласкают, балуют, окружают нежностями. Но это непродолжительно и не может быть продолжительно. Он должен вкусить горечи жизни. Как предприимчивый воин на войне утоляет жажду, прильнув иногда губами к горному источнику вместо того, чтобы пить, как прежде, дорогое вино в драгоценном кубке, так и человек должен отведать горечи жизни. Иначе никогда не придет пора мудрости. Всякая мать, балуя ребенка, должна опасаться, как бы не избаловать его.

Вот наступает брачная пора. Новая жизнь. И в ней есть пора полного очарования. Но если бы эти дни тянулись долго, что сталось бы с душой? Ведь среди такого захватывающего счастья, о котором поется во всех любовных романсах, человек способен забыть решительно все на свете. Это счастье так велико, что исключает всякую мысль о всех других людях. Тогда забывают родителей, друзей, даже собственные дела. Где ужь тут навещать бедных и заботиться о развитии в себе добродетели? Есть сильная опасность застыть в этом благополучии. А ведь надо идти вперед. Надо освободиться не от любви, но из неги любви. Надо узнать, где границы и слабые стороны любви. Надо углубить свое сердце горем еще более, чем радостью. Надо воспитать в себе ум, пламя, бескорыстную доброту, самопожертвование: надо достичь в любви до высоты долга, и такая любовь, конечно, еще прекраснее, чем любовь как наслаждение.

То же самое видим в жизни религиозной. Она начинается великими утешениями для души, только что обратившейся к Богу. Кто опишет это счастье таинственного обручения ее с Христом? Но и это тоже ненадолго. Вскоре начинается сухость сердца, чувство одиночества, какое-то духовное равнодушие. Религиозные радости и утешения как бы бегут от души. Душа идет одна по пустыне, поддерживая свою жизнь и свою веру лишь любовью. А под ее ногами разгорается все с большею и большею силою пламя страданий.

Такова история всякой души и всякой жизни. Вначале радость, преходящие восторги, как капля меда на краю сосуда. Потом с каждым шагом источник радости иссякает и бурно на его месте течет полноводный поток горя. Всякий из нас чувствует, как с каждым днем стареет его тело, все тяжелее на сердце, все труднее нести жизнь. Счастья не мог человек удержать для себя. Теперь он хватается за горе в надежде, что хоть оно от него не убежит, потому что с привычным горем справиться легче: оно не требует той затраты духовной силы, как новое горе. Но нет. Едва обманула одна мечта, вслед за нею рушится другая. Только что зарыли одну могилу, открывается другая.

Пускай поэт сказал: "Теперь бей, судьба, если найдешь место, куда ударить",— места для ударов всегда хватит. Страдание найдет уязвимое место. Если оно поразило раньше тело, оно поразит рассудок. Если поразило рассудок, поразит сердце; если поразило сердце, то поразит его еще и еще. Вот, действительно, самый уязвимый орган. Если после величайших наших чувств мы даем себе зарок, что больше не попадемся, если мы клянемся себе никого больше не любить и холодным равнодушием оградить себя от тех тонких, невыносимых мук, какие приносили нам постоянно наши привязанности, то с какою горечью убеждаемся, что ни к чему наши клятвы. Сердце человеческое не может быть пусто. Оно помимо нашей воли наполняется привязанностями, от которых мы никак не защитим себя. А раз есть привязанность, есть вечная мука, ею доставляемая. Губка, лежащая на глубине моря, когда наполнится водою, уже лишается способности впитывать в себя новую воду. Не то с сердцем. У него бесконечная способность страдать. Человеку кажется, что он дошел до края бедствий. Все, о чем он мечтал, все рухнуло. Все то, что собирал, рассеялось. Все, что сотворил, повергнуто в прах. Все, что любил, умерло. Человек близок к отчаянию и готов беспомощно пасть среди всех своих надежд и привязанностей… Несчастный слепец, знаешь ли ты, что у тебя остается? Остаешься ты и твое сердце. В горниле твоего страдания уничтожено все, кроме твоей души, возвеличенной, украшенной, преображенной страданием, достойной неба, для которого она была создана и куда она может, наконец, вернуться. Вот куда вело тебя страдание. Вы видите таким образом, что страдание, в сущности, есть только сотрудник любви. Любовь должна бы делать то, что делает страдание. Любовь просвещает, любовь очищает, любовь делает святым и высоким, и если всю эту работу приняло на себя страдание, то это потому, что любовь теперь недостаточно сильна, чтобы совершить все. Зато как могуча любовь, соединенная со страданием! И как в свою очередь бессильно страдание, когда не приходит к нему на помощь любовь! Любовь есть величайшая помощница страдания. Только любовь может соразмерить силы человека и употребить их во благо. Малая любовь и большое страдание — это уже большое явление, способное на чудеса. Но как спешно растет человек, когда любовь так же сильна, как страдание! Тогда человек созревает в один час; что-то Божественное возникает в нем, Сам Бог склоняется к нему, чтобы ближе всмотреться в него, и Ангел со светлыми обетованиями спускается на землю, чтобы сорвать этот спелый колос и пересадить его в рай. 7. Последнее слово страдания