2. Страдания возносят душу к Богу

Земля тесна, слишком тесна для бессмертного существования. Она меня постоянно оскорбляет и угнетает; как каторжник, я хожу по ней с тяжелым ведром [с кандалами] на ногах. Всякий день мои шаги становятся все тяжелее, мои движения стесненнее, моя голова склоняется все угрюмее, все во мне говорит даже помимо слова Божия, что я не создан для земли.

Люди, мои жизненные спутники, доказывают мне это еще лучше: на всяком шагу они мне изменяют; когда я хочу опереться на них, они гнутся, как тростник, и ранят меня. И, увы, даже лучшие из них, те, которых называют друзьями, оказываются мне больше неверными: или их похищает смерть, или я надоедаю им своими недостатками, или мое горе гонит их от меня. Сколько из них сблизились со мною душою, но смерть жестоко оторвала их от меня. Сколько с надеждою подходили к моему сердцу, но нашли в нем холодность и себялюбие и, сильно разочаровавшись, отошли! Сколько других я искал в те часы, когда мне надо было приклонить голову на плечо друга, и не мог найти. Как мало человек способен к глубокой дружбе, и как верно это печальное слово Премудрого11: нет ничего столь редкого, как истинный друг!

Куда ни шло бы, если бы только дружба изменяла! Обманувшись в ней, оскорбленный жизнью ищет себе другой утехи; говорит себе: найдешь что-нибудь другое, привязанность более нежную, более глубокую, более бескорыстную и в ней забудешь все остальное. И тогда человек мечтает о существе, которое Бог как бы создал для этой благородной роли — любить и утешать.

Человек видит, что Бог создал это существо для него; он радостно трепещет и отходит от алтаря, где он дал этому существу свою руку, помолодевшим, с обновленными силами. Но увы, увы! Мужчина ли изменяет этой мечте, или женщина, изменяют ли они оба, или Бог пожелал, чтобы эта мечта оставалась лишь мечтою на земле, чтобы поднять глаза наши к небу,— как бы то ни было, мечта эта непродолжительна; даже в лучших, связанных большою любовью людях эта мечта не держит своих обещаний. Что же сказать о других, что же сказать об очаге, от которого остался только холодный пепел, и о том, на котором и пламя не горело, или о том, где оно горело светло и жарко, но где безжалостная смерть загасила факел! И вот из опустошенной семьи спасаются, как спасаются от погасшей дружбы, бросаются в более живую жизнь, шумную жизнь, чтобы забыться. Но только что вы приступили к общественной деятельности, как вас преследуют страсти, за вами гонится клевета; вы собирались узнать людей — и вы их узнали: и возвращаетесь в свое собственное одиночество с разбитыми иллюзиями и с душевным страданием.

Как путник, достигнув вершины горы, оборачивается и видит сзади себя тех, которые шли вместе и которых он опередил, так и мы, дойдя до зенита нашей жизни, смотрим вокруг себя и видим, что мы одни. Вдали мы видим на равнинах наши разрушенные сны, изменившую нам дружбу, угасшую любовь, добросердечное к нам отношение, которое мы утратили по дороге и которое больше к нам не вернется. С грустным взором, с тяжелым сердцем мы медленно всходим по этим последним хладным ступеням жизни, которые были бы невыносимы, если бы в конце их не ожидал нас Бог. Устав от всего этого, устав даже надеяться, не рассчитывая даже ни на что, считая всякую чашу или пустой, или горькой, мы испускаем последний крик: "Господи, Господи!".

Спрашивают: к чему страдание? И вот первый ответ: земля затуманивается, чтобы могло заблистать небо. Да, вот первая причина страданий, по прекрасному и возвышенному учению нашей веры. Созданные для Бога, мы уходим всей душой в преходящие вещи. Мы стремимся свить себе гнездо на земле, подальше от ветров и морозов, и хотели бы там быть убаюканными счастьем, никогда не стареть и никогда не умереть среди этого благополучия. И вот на это маленькое гнездо, в котором мы забываем о вечности, время от времени Бог посылает страдания, как спасительный светоч. И как мудро действует Бог, когда Он действует этой мерой! С какой любовью Он соразмеряет наносимые Им удары нашей душе! Чаще всего Он лишь едва прикасается к больному месту. Рушится какая-нибудь мечта, отлетает иллюзия; друг забывает, охлаждается любящее сердце — и невольно подымаешь глаза выше и говоришь: "Господи, Господи, только Ты Один не изменяешься!". Но бывает, что Бог поражает семью. Рушится состояние, колеблется трон. Мир только видит пыль, подымающуюся вокруг такого великого крушения. Но пораженная этим ударом душа видит другое. Ей является какой-то невидимый свет. И утешенному взору открывается небо и вознаграждает ее за потери земли, которая как бы исчезает для нее. Некогда королева Англии говорила: "Благодарю Тебя, Боже, что Ты взял у меня три королевства, если Ты их взял с целью сделать меня лучше". И Боссюэт12, говоря о ней, выразился: "За что благодарила она Бога: за то ли, что Он сделал ее королевой? Нет, за то, что Он сделал ее несчастной королевой". Если страдания еще сильнее (потому что есть много бедствий более тяжелых, чем потеря трона), тогда этот свет страдания еще ярче. И сила его иногда такова, что он вызывает на устах страдальца столь же прекрасные слова, столь же чистые порывы, как святость. Одна молодая вдова, у которой в двадцать лет было разбито самое чистое счастье, о каком только и можно мечтать, говорила: "О, сколько света скрывается за черным крепом13! Воображение не может представить себе всех моих страданий: скуки, пустоты, тьмы, которыми полна для меня земля, та самая земля, которую я находила столь прекрасной, которую так увлеченно любила. Теперь я жажду смерти". Заметьте эти последние слова. Это те самые слова, которые так часто звучат на устах святых в последние дни их подвига. В один час одним ударом крыла страдание вознесло эту молодую вдову, этого двадцатилетнего ребенка к высокой отрешенности от всех вещей мира, для достижения которой требовались десятки лет усилий для подвижников. Иногда удары учащаются. Бог гремит над нашими головами. Слышится как бы непере-стающий гром, но именно тут и раскрывается вся нежность Божественной любви. Мать, которая подносит своего ребенка к ножу хирурга, осыпает его ласками, покрывает его поцелуями перед операцией, во время операции, после операции,— слабый пример любви Божественной. Когда меч вошел до рукоятки в сердце человеческое, часто происходит в глубине величайшего страдания какая-то неописуемая, невыразимая радость, так что душа, даже далекая от Бога, узнает Его руку и стремится поцеловать ее. [Вот] пример, который произошел на моих глазах. Я знал несколько лет назад выдающегося чиновника, достигшего высокого поста честным трудом, пользовавшегося общим уважением и громадным влиянием. Он был богат и счастлив. У него было все, кроме веры. Он был женат на выдающейся женщине прекрасной души и очень верующей. У них было две дочери. Хотя он не был христианином, он их воспитал тщательно. Им было тогда одной девятнадцать, другой шестнадцать лет, и при всей грации и красоте их возраста они обладали благочестием, скромностью и невинностью сердец. Часто я встречал этого господина в сопровождении двух дочерей. Он сиял благородною гордостью отца, который чувствует, что он возродился в детях. Однажды у одной из дочерей явилась жестокая головная боль, и в несколько дней она была скошена тифом. Она умерла [кроткой], как Ангел. Ее младшая сестра, которую удалили от больной слишком поздно, занемогла тою же болезнью и последовала за старшей. Бедный отец их целую неделю оставался один в деревенском доме, где последовала эта вторая смерть, безмолвный, с глазами, устремленными на ту постель, с которой исчезло его последнее сокровище. Он вышел из этого уединения, несказанно прозрев духовные глубины. Что такое мир и какая ему цена? Что значат почести, высокие посты, слава, влияние? Все это ему стало ненавистным. Что значат, наконец, мирские привязанности, если он видел исчезновение своих двух детей, столь чистых и любящих? Он доказал себе, что такие удары не могли быть случаем; потому что, если бы случай управлял миром, оставалось бы только разбить голову об стену. Эти удары, по его мнению, не могли происходить от Божественного равнодушия и безразличия, потому что он мог бы только ненавидеть такого Бога. Он увидел, что Бог поступил так лишь по любви. Он не понимал сейчас причины этих действий, но надеялся понять позже, и все прояснилось в его глазах.