* Эго (латинское ego) - «я» как центр личности.
Теперь, когда появились признаки возрождения христианства и часть народа обратилась к Церкви, мы снова видим, как в средствах массовой информации проявляется и постепенно нарастает оппозиционность по отношению к Церкви, опять мы сталкиваемся с желанием интеллигенции, а точнее - «полуинтеллигенции» оттеснить Церковь и, исподтишка дискредитировав её, стать «духовными вождями» народа. Вот несколько приемов: нас, верующих, упрекают в том, что вера в Бога и учение Христа основаны на страхе, то есть на чувстве, недостойном человека. Но ведь существуют различные виды страха: страх, когда солдат бросает оружие и бежит с поля боя, спасая свою жизнь; страх, когда человек отрекается от своих убеждений, чтобы не подвергнуться репрессиям; страх, парализующий сознание и волю. Однако есть и другой страх - страх, который можно назвать совестью. Это - страх причинить зло человеку, страх поступить подло, страх пойти против своей совести, страх оскорбить Божество хотя бы через греховный помысл; это и страх опошлить и освинячить свою жизнь. Такой страх, по нашему мнению, является благородным чувством, синоним его - ответственность. Атеисты говорят, что страх перед смертью выдумал богов. Но в таком случае, кто же создал учение об адских муках, которые страшнее самой смерти? Страх поспешил бы как можно скорее отвергнуть идею суда, освободиться от идеи суда над жизнью человека. С большим основанием мы может говорить о том, что страх родил атеизм как желание избежать ответственности за прожитую жизнь, как стремление укрыться от возмездия. В общем, довольно примитивно, но ловко: «Здесь я поживу как хочу, как велят мне мои страсти, а там превращусь в ничто - просто исчезну, и дело с концом...».
Даже в языческих религиях загробная жизнь описывалась далеко не как радужное состояние. Нам говорят, что христианство - религия рабов. Мы рабы Бога, потому что это рабство избавляет нас от другого постыдного рабства - страстям и демонам; мы рабы Бога, но это рабство в вечной жизни ведёт к сыновству.
Нас упрекают в страхе перед Богом (что для нас означает, прежде всего, страх потери Бога) - большей частью те дипломированные приспособленцы, которые, руководствуясь самым низким страхом перед власть имущими, ещё недавно в своих лекциях и книгах пели дифирамбы марксистской идеологии, уверяя, что именно учение Маркса-Ленина* открыло им глаза.
* Маркс Карл (1818-1883) - немецкий философ и общественный деятель. Ленин (Ульянов) Владимир (1870-1924) - советский политический деятель.
Теперь эти приспособленцы разыгрывают из себя интеллектуальных ахиллов и аяксов*.
* Ахилл и Аякс - храбрейшие герои древнегреческой мифологии.
Некоторые из современных атеистов говорят: «Христианство потакает греху, оно атрофирует совесть человека: согрешил, покаялся, и всё тебе прощено - как все просто и удобно!». Это наглая клевета! Само покаяние - это, прежде всего, глубокое переживание о потерянной благодати; это - желание изменить свою жизнь, это - суд над собой, это - боль души, не потерявшей надежду. Для покаяния необходимы три условия: осознание своего греха и его эмоциональное отвержение - ненависть ко греху; чистосердечное исповедание греха перед священником как представителем Церкви, имеющим апостольскую власть разрешать и прощать грехи; решимость не повторять грех и бороться с ним. Без этих трёх условий Таинство Покаяния не совершается; один рассказ о своих грехах не возвращает Душе человека потерянную благодать. Жорж Санд в своих дневниках довольно цинично рассказывала о своих похождениях, но это вовсе не означает, что она каялась. Неудивительно, что обвинение в потакании греху обычно исходит от людей, лишенных не только религиозного, но и нравственного чувства, то есть от людей, не переживавших укоров совести, как преддверия ада на Земле: иначе бы они благодарили Церковь за возможность духовного возрождения. Современная интеллигенция упрекает Церковь и в догматизме как в чём-то косном и мёртвом, мешающем развитию личности. Действительно, догматизм в науке является прокрустовым ложем, но, как ни парадоксально, как раз учёные догматизируют свои теории, и новым идеям в науке пробиться так же трудно, как растению проломить асфальтовый панцирь. Почти все великие открытия встречали недоверие и сопротивление академиков-«догматиков». Что же касается религии, то здесь мы имеем дело не с ограниченными и поэтому эволюционирующими человеческими знаниями, а с Откровением как абсолютной истиной, которая, в силу своего совершенства, не может развиваться, то есть идти от меньшего к большему. Она остаётся тождественной себе самой. Поэтому церковный догмат - это не камень, лежащий на пути, а сохранение вечной истины. Мы снова сталкиваемся с той же порочной интеллигентской попыткой религиозный гносис* рассматривать в душевном плане. * Гносис - здесь: знание. Мы хотели бы остановиться ещё на одном обвинении, предъявляемом Церкви интеллигенцией. Это - обвинение в обрядоверии.