Существует ли "частичная благодать"

В последнее время появилось странное учение о "частичной благодати", пребывающей в инославных конфессиях и сектах, как остаточном явлении первоначально единой Церкви. Это похоже на следующее сравнение: в ручье вода покрывает только стопы, в речушке доходит до колен, в более многоводной реке - до плеч, а в глубокой - покрывает человека с головой; таким образом получается, что разница между Православием и инославием - это разница в степени интенсивности благодати. Такой подсчет количества благодати звучит как насмешка. Учение о "частичной благодати" похоже на учение об относительной истине в философии, которое в своем логическом завершении приводит человека к агностицизму и скептицизму. "Частичная благодать" - значит, неполная, несовершенная благодать, что является абсурдом. Благодать - это вечная Божественная сила и энергия, истекающая из недр Божественного Существа. Это нетварный Фаворский свет, в котором Христос явил Свое Божество. Православная Церковь, следуя учению святителя Григория Паламы и афонских исихастов, подтвержденному на целом ряде поместных Константинопольских Соборов (созывавшихся по этому поводу в XIV столетии), назвала благодать Божеством. Может ли Божество быть ущербным, ограниченным и частичным? Другое дело, что благодать может проявляться в различных действиях и свойствах, но в своей природной неделимости она абсолютна. По учению католицизма, благодать сотворена и адекватна Божественному действию, следовательно, является служебной силой, а не обращенной к миру модальностью Божества. Благодать названа Божеством, и если при этом она ограниченна и несовершенна, значит, ограниченно и несовершенно само "Божество", а это уже лжебожество. Поэтому признавать за инославными конфессиями благодать, но не Божественную и не абсолютную, а какую-то иную - значит приписывать их культам псевдобожественную силу. Говорить о действии в различных конфессиях одной и той же благодати - значит уравнивать Православие с ересью и уничтожать само понятие Церкви. Есть еще один вариант либерального богословия - допустить, что в различных конфессиях действует Божественная абсолютная благодать, но ересь препятствует людям усвоению этой благодати, и они приобщаются к ней только частично, в той степени, в какой их конфессия приближена к Православию. Но здесь возникает вопрос: спасительна ли для них в таком случае благодать? Если да, то почему же Церковь так тщательно ограждала себя от ересей? Ведь тогда получается, что слово "ересь" вообще теряет свое зловещее значение, а становится просто наименованием некой "истины второго разряда" (как говорят торговцы, "продукта второй свежести", который не очень приятно пахнет, но есть его все же можно). Однако Церковь учит, что Дух Святый - это Дух Истины, который не может действовать в поле духовной лжи. А ересь - метафизическая ложь. Приведем пример: еретик Аполлинарий учил, что Христос воспринял человеческое тело и душу, за исключением человеческого разума, который заменил Его Божественный ум. Насчет этого учения святитель Григорий Богослов говорит: значит, Христос воспринял не всего человека, а человека без разума; если у Христа нет человеческого ума, то, следовательно, и мой ум не исцелен, если Христос не совершенный человек, то значит, я не спасен (перефраз). Ересь - интеллектуальный, догматический грех, мысленное тление, ложь рассудка, при которой освящение благодатью ума, а следовательно, и души - невозможно. Ум, верующий в ложь как в истину, противится действию благодати. Само спасение - это синергия благодати и человеческой воли, покорной благодати. Освящение ума возможно при синергии богословской истины, в которую включен ум, и благодати Божией, а эта синергия возможна лишь при наличии всецелой догматической правды, при включении своего малого разума в великий разум Церкви ("Церковь имеет ум Христов" [см.: 1 Кор. 2, 16]). Вера в ложь сочетает ум с ложью, поэтому исключает синергию сознания и благодати. Следовательно, ум еретика остается невозрожденным. На что же тогда действует благодать, что она освящает? Если душу без ума - то такой души не существует. Несколько отвлекаясь от нашего предмета, скажем, что даже безумие и сумасшествие - это не отсутствие ума в душе, а повреждение той пограничной области между душой и материей (телом), где происходит восприятие и усвоение внешней информации и ответная реакция организма на внешние раздражители, где образуется профористическое слово; безумие поражает не ум, а систему сигнальной связи - инструмент души. Разговор о том, что в ереси существует благодать, а еретик не может воспринять ее, больше похож на сказку о лисе и аисте: еда стоит на столе, а гость остается голодным. И вообще учение о частичной и неполной благодати вызывает недоумение. В день Пятидесятницы Церковь (в лице апостолов и учеников Христовых) получила ту полноту благодати, которая сделала ее единой с Церковью Небесной и дала право называться Телом Христа Спасителя. Неполным может быть, и в сущности всегда бывает, приобщение человека к благодати из-за его ограниченности, несовершенства и греховности. Но здесь не благодать несовершенна, а человек. Однако сама вечная жизнь является вечным восполнением благодатью несовершенства и ограниченности человека. Если благодать частична, остаточна и скудна, то она и спасать может только частично, но такого частичного спасения Православная Церковь не знает и третьего состояния по смерти, кроме рая и ада, не признает. Если судить о действии благодати по внешнему фрагментарному сходству инославных конфессий с Православием, то получится представление о благодати как о некой материальной, но тонкой энергии, вроде какого-то эфирного электричества. Соблюдены определенные условия - заработала машина, и по проводам потекло электричество. Чем дальше конфессия и секта от Православия - тем хуже качество проводника и менее интенсивно напряжение тока. Здесь исключается Бог как Глава Церкви, здесь Церковь из живого, единого организма превращается в механизм, может быть, лучший среди других, но не единственный. Признание действенности совершающихся в различных конфессиях таинств по признаку их "сходства" с Церковью превращает мистику в магизм, так как магизм - это подчинение сущности форме. Теософия говорит о том, что никакая религия не обладает полнотой истины, а только относительной истиной, - следовательно, уравнивает религии в их несовершенстве. И экуменизм, будучи частным случаем теософии, в своей радикальной форме говорит о том, что ни одна религия не совершенна, поэтому конфессии должны учиться друг у друга; а в "либерально-половинчатой" форме он допускает, что определенные конфессии имеют некое преимущество (в том числе православные, участвующие в экуменическом движении, считают, конечно, что Православие - высшая форма христианства). Если предположить, что это действительно так и различие между Православием и инославием заключается в большей или меньшей степени действия благодати, то вся история Церкви до XX века представляет собой или недоразумение, или вопиющий грех против любви. Разве возможно произносить анафему на еретиков из-за того, что в них меньше действует благодать? Однако допустить такое понимание - значит отказаться от самого понятия Церкви как мистического Тела Иисуса Христа Спасителя и превратить ее в человеческое общество, вроде клуба, партии или ассоциации. Если возможно спасение в других конфессиях, то анафема, произнесенная Церковью на еретиков и повторяемая ежегодно в неделю Православия, больше походит на братоубийство. Почему древняя Церковь отсекала еретиков от своего тела, как гангренозные члены? Неужели она имела меньше любви, чем современные экуменисты? Апостол любви Иоанн Богослов запрещал христианам вводить в свой дом еретиков и даже приветствовать их (см.: 2 Ин. 10), а ведь он был любимым учеником Христа Спасителя. Значит, христианская любовь есть нечто иное, нежели либеральный индифферентизм к вере, который под видом любви прячет свое безразличие к истине. Величайший из преподобных - Антоний Великий - вышел из пустыни, чтобы обличить арианскую ересь. Святитель Николай проявил особую ревность о Православии на I Вселенском Соборе. Можете ли вы представить экуменическое собрание, на котором Святитель Николай и Арий, взявшись за руки, скандируют экуменические лозунги и заявляют, что надо больше обращать внимания на то, что соединяет, а не на то, что разъединяет? Первоверховный апостол Петр поразил насмерть своей молитвой гностика Симона Волхва. Как переносит такой поступок первоверховного апостола "нежная" душа экумениста-либерала, с умилением наблюдающего за ритуальными плясками язычников-шаманов во время экуменических съездов?! Если в Церкви полнота благодати, а в ереси частичная благодать, то получается, что благодать разделилась и б!ольшая благодать предает анафеме м!еньшую. А ведь церковная анафема - это образ и символ Страшного Суда. Затем перед нами встает еще один недоуменный вопрос - зачем дана инославным конфессиям "неполная, частичная благодать": если не для спасения, то, значит, для большего осуждения? Тогда она превращается в наказание Божие, тогда язычникам будет лучше, чем инославным, которые гибнут с такой "благодатью". Церковь одинаково почитает мучеников, принявших смерть как за отказ принести жертву идолам, так и за отказ перейти в инославие, скажем, в форме унии. При этом она не учитывает, какую религию примет отступник от Православия, ибо он все равно - отступник; ведь грех самоубийцы одинаково страшен независимо от того, отравился он, повесился или бросился со скалы. Вопрос можно поставить еще и так: являются ли инославные вообще христианами? Если христианство означает веру в Христа Спасителя, то они христиане. А если под христианством понимать мистическое отображение образа Христа в душе человека и общение с Духом Святым, то это возможно только в Православной Церкви. Некоторые утверждают, что монофизитство - ересь, так как оно было осуждено на IV Вселенском Соборе, а католичество нельзя назвать ересью, так как отпадение Римского патриархата произошло после Вселенских Соборов, и поэтому, дескать, вопрос остается открытым. Этот довод кажется нам ошеломляющим. Ведь протестантизм возник еще позже, значит, согласно такой логике, протестанты не еретики. А такие сектантские организации, как "свидетели Иеговы", "Армия спасения", в метриках которых указан XIX век, а секта "Христос - космонавт" - порождение XX века - значит тоже не ереси, потому что Вселенские Соборы не могли предать их учение анафеме?! Что же касается конкретно католичества, то в соборных постановлениях неоднократно повторялось запрещение изменять Символ Веры как основу догматического единства. Уже в этом католицизм противопоставил себя Вселенской Церкви. На православных Соборах и совещаниях Восточных Патриархов католицизм назван латинской ересью и папизмом. (См., например, "Окружное Послание Единой Святой, Соборной и Апостольской Церкви ко всем православным христианам" 1848 года, подписанное Восточными Патриархами и их Синодами.) Мы считаем, что учение об "относительной благодати" влечет за собой учение об относительном спасении (то есть вариант католического учения о чистилище, осужденного Церковью). Совершаются ли Таинства в инославных конфессиях? Если да, то это будут странные Таинства, которые не спасают. Неусвоенное человеком Таинство не приближает, а отдаляет его от Бога, может служить, скорее, предвестием будущего наказания. Что же действует в этих конфессиях, какая сила? Думаем, что там объединяет людей поле душевного вдохновения, похожего на творческое переживание. Там могут быть яркие эмоции, глубокие медитации, доходящие до интеллектуального экстаза и стигмации; может быть душевная любовь, проявляющаяся в подвиге самопожертвования. Но там нет жизни Духа - все поглощено душой. Почему святые отцы запрещали христианам молиться и в языческих капищах, и в еретических собраниях, не делая различия между включением в языческий и еретический ритуалы и налагая одинаковые наказания? Потому что язычество - это отсутствие истины - Христа Спасителя, а еретичество - имитация истины, но всякая имитация - духовная ложь. Категоричность, с которой Церковь запрещала молиться вместе с язычниками, еретиками, раскольниками и вообще всеми, отлученными от нее, свидетельствует о том, что это не простой "педагогический прием", а реальное видение того, что вне Церкви нет и не может быть спасения. Молитва с еретиками - это добровольное вхождение в ту область душевных страстей и темных сил, которая простирается за царством Логоса, за световой границей Церкви. Молитва с еретиками и язычниками подразумевает сомнения в существовании единой истинной Церкви. Церковь - это мистическое Тело Бога. Только через Церковь истинный образ Христа может отобразиться в душе человека; в других конфессиях этот образ искажен и подменен, хотя и носит то же имя. Вера в спасительность других конфессий или хотя бы в возможность "частичного" освящения в них представляет собой экклесиологический политеизм. Через священника действует благодать, присущая Церкви. Саму благодать можно назвать духовной субстанцией Церкви. Соборными правилами запрещено брать благословение у еретика, так как "благословение еретика - суесловие". (Слово "суетное" означает "пустое, бессильное, бесцельное, ничтожное, обманчивое" и выражает собой самую сущность ересей как метафизической пустоты.) Уже отцы древней Церкви сказали: "Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец". Вечная жизнь - это вечное приобщение благодати, которое начинается здесь, на земле, и не имеет конца. К Богу Отцу можно прийти только через Иисуса Христа в благодати Духа Святаго.

Трагизм апокалиптического времени

Если спросить человека, чего он хочет и чего ожидает от будущего, то мы получим самые разнообразные ответы: одни скажут, что желают экономического процветания; другие - политических свобод; третьи - твердых законов, которые карали бы нарушение морали; четвертые - отмены нравственных ограничений, то есть возможности реализовать все человеческие страсти. Одни возлагают надежду на демократический образ правления; другие - на возрождение монархии и т.д. и т.п. Но если постараться найти в этом конгломерате взглядов и мнений что-то общее для всех, то это можно сформулировать так: каждый человек хочет счастья, однако не понимает, в чем оно. При этом большинство людей видит гарантии счастья во внешних общественных структурах, видит единственную возможную форму поведения в реализации своих сиюминутных страстей и желаний ("поступай, как хочешь, только не причиняй вреда другим", - как будто можно поступать по импульсам своего подсознания и быть в гармонии с другими). Большинство наших современников забыло о самом человеке, то есть о внутреннем мире человека. Вся история - это одиссея человеческой души, это искание "острова счастья", но такого острова не существует, его нет ни на картах истории с исчезнувшими государствами, ни на географическом глобусе, в каком-нибудь архипелаге. Его место - в утопиях и фантастических романах. Ну а если сказать, что остров этот все-таки есть, то это - сама человеческая душа, которой дано стремиться познать, что такое счастье. Большинство наших современников видит счастье в материальном богатстве; для них деньги - эквивалент благополучия. Но могут ли деньги принести человеку действительную радость? Может ли он купить за деньги дружбу, преданность, способность быть любимым и самому любить? Чаще всего, материальное благополучие угашает внутреннюю жизнь, переводит человека во внешнее. Царь Соломон молился: суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне (Притч. 30, 8). Богатство, как и нищета, становится прессом, который давит на человеческую душу, оно наполняет ее постоянной тревогой. Еще никого богатство не сделало лучше, напротив, чаще всего в богатых семьях дети вырастают неблагодарными эгоистами. У людей богатых обычно атрофируется чувство сострадания, сердце их как бы заключается в металлический футляр. Неслучайно у нищих сложилась поговорка: "Не ходи за милостыней в кварталы богатых". Счастлив ли богатый человек? Нет, у него есть живая душа, а душа не от земли, а от неба, поэтому она не может удовлетвориться ничем на земле. Едва получив то, что хотела, она уже стремится к новому, желает еще большего. Страсть человека - это душевный провал, который не имеет дна. То, что недавно казалось благополучием, сегодня представляется нищетой. Жизнь превращается в безостановочный бег в неизвестное, бег в пустоту. Такая душа никогда не скажет: "Я получила то, что желала, и теперь счастлива", напротив, она втайне говорит: "Как я могу быть счастливой, если на земле не все мое". Человек желает внешнего благополучия. Христианство под благополучием понимает необходимое, то, что в молитве названо "хлебом насущным". А для человеческих страстей границ здесь нет, они похожи на морскую воду: чем больше пьешь, тем больше жаждешь. С внешним изобилием приходит деградация внутреннего, то есть самого человека. Что делает жизнь человека прекрасной, даже в мирском понимании? Наверное, способность бескорыстно любить; и чем глубже любовь, тем более глубокой становится жизнь человека. Здесь богатство становится предателем, оно лишает человека этой драгоценной способности. Церковное Предание сохранило слова Спасителя о богатом юноше, который отошел от Него (см.: Мф. 19, 16-24). Если бы этот человек действительно исполнил заповеди, то он не смог бы оставаться богатым. Господь сказал: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6, 21). У людей, чье "богатство" лишь здесь, на земле, постоянно грызет сердце скрытый червь - тревога и беспокойство за свое имущество, за свои деньги. Так господин оказывается рабом своего раба. Образно говоря, деньги рассыпаны по земле, и тот, кто хочет собрать их, не может даже взглянуть на небо. Такой человек не имеет свободы и покоя в сердце, часто он теряет то, что собрал, и тогда впадает в тоску и даже в отчаяние. А если он даже сохранил и умножил то, что имел, то все равно рано или поздно расстанется с жизнью самым последним нищим. Но хуже всего бывает обычно детям таких людей, которые вырастают как бы в теплице: без трудов и испытаний, без борьбы и лишений - того, что необходимо для нравственного развития человека, для созидания его как личности. Обычно такие дети оказываются бездушно холодными к своим родителям. Комфортизм приводит к потребительству как норме отношений, а иногда (к счастью, не часто) к вампиризму. Многие люди, которым завидовал мир, перед смертью говорили, что они были глубоко несчастливы, что через золото льются невидимые миру черные слезы. Один богач сказал: "Как я могу быть счастлив, когда знаю, что любят не меня, а мое!". То, что мы сказали, конечно, не является общим и абсолютным правилом, из которого бы не было исключений, иначе не было бы и святых среди князей или царей. Личность действительно может подняться выше среды: можно и в золотой клетке остаться человеком, а не зверем, но это требует чрезвычайно высокой духовной культуры. Задумаемся: почему в богатых и цивилизованных странах психически больных людей, наркоманов и самоубийц не меньше, а больше? Ведь само по себе самоубийство - это свидетельство человека перед вечностью, что жизнь для него бессмысленность и нелепость. Некоторые видят счастье в техническом прогрессе и считают технологически развитые страны земным раем, как будто изобилие компьютеров и машин может возвратить на землю "золотой век Сатурна". Но и здесь происходит явная деградация человека - он развивается односторонне. Цивилизация не только разрывает союз с культурой (впрочем, этот союз всегда был мнимым), но и противостоит ей. Цивилизация отрывает человека от среды, от природы, от других существ; то, что издалека кажется сказочным дворцом, внутри оказывается благоустроенной тюрьмой. Цивилизация разъединяет людей, отделяет их друг от друга, поэтому большие города становятся не только муравейником из стекла и бетона, но и самой настоящей пустыней для души. Человек разлучается с другими подобными ему людьми не расстоянием, а отсутствием внутреннего контакта, ему не нужны живые люди - гораздо удобнее и легче общаться с машиной. Человек пытается вложить в машину программу коллективного разума, но на самом деле машина сообщает ему свои свойства, вкладывает в него свою компьютерную систему. Человек технической цивилизации запрограммирован, как машина. Он превращен в биологический аппарат, подчинен жесткому режиму стандарта, а в качестве альтернативы этому стандарту он может противопоставить только одно - свои собственные неврозы. Здесь мы встречаемся со странным явлением: безумие как бунт против машины. Патология в искусстве, патология во всех областях личной жизни. Здесь машина не только побеждает человека, но и убивает, уничтожает его. В цивилизованных странах семья по сути дела разрушена. Эмоциональное охлаждение современного человека прежде всего сказывается в быте семьи. Супруги становятся партнерами, а от партнера легко отказаться. Города в технологических странах превращаются в какие-то огромные государства. Это поле постоянных стрессов, от которых человек не может защититься и к которым не может приспособиться. Темп этой жизни держит в постоянном напряжении, то есть постоянно обессиливает и изматывает психику и нервную систему человека. Если зверя посадить в клетку и создать ему самые благоприятные условия, исключив только одно - свободу, то зверь быстро деградирует. Человек в городе - это человек, лишенный свободы, подчиненный механическим ритмам. Это человек, задыхающийся от обилия информации, при том информации искусственной и рафинированной. Жизнь в большом городе, в круговороте движения, постоянной спешке, жизнь под прессом шума, который действует на человека как отрава, - это существование в экстремальных условиях. Мы уже не говорим о психическом поле таких городов, об атмосфере, насыщенной страстями и безумием. Мы реально ощущаем его тяжесть, особенно когда выезжаем из города или въезжаем в него. Техническая цивилизация отняла у человека природу. Она загнала ее в парки и заповедники и показывает современным людям как экспонаты музея. Человек чувствует свою органическую связь с землей, растениями, живыми существами, горным потоком, вековыми деревьями, но он всегда остается чужим громадам-монстрам, возведенным из стекла и бетона. Поэтому цивилизация обездолила человека. Многие видят благополучие в том или ином политическом строе, общественных структурах, благотворительных организациях и т.д., но политическо-общественные формации приходили и уходили, возникали и рушились, а люди оставались такими же несчастными. Зло и несправедливость не уменьшались на земле. Если мы и можем заметить какие-то изменения в людях на протяжении истории, то это - нарастающая нравственная энтропия, бытовой материализм и душевные заболевания, принявшие в наше время характер эпидемии. Все общественные утопии оканчивались провалом, в частности потому, что не учитывали такого очевидного и универсального факта, как испорченность человеческого естества, как тяготение к греху, как демонический импульс, который живет в глубинах человеческого сердца. В век технической цивилизации, который называют веком "раскрепощения и освобождения", человек, на самом деле, раскрепощается и освобождается от нравственных принципов, от моральных норм, от голоса собственной совести. Если счастье заключается во внутреннем духовном мире человека, то у современного человека этот мир обеднен и сужен до крайности. Особенно - в технологических странах, где люди даже похожи друг на друга. Они как бы закомплексованы и запрограммированы одним невидимым гипнотизером. Люди получают информацию, огромную по объему, однако в действительности - однотипную и примитивную. Она похожа на повторение одного и того же сценария в малоотличных одна от другой вариациях. Альтернатива этому - мир фантастики с обычными фильмами ужасов, но, в сущности, это завуалированный, закодированный демонический мир. Говорят, что огромные водопады притягивают к себе людей со слабой психикой; у них появляется необъяснимое желание броситься в водопад, как бы отдаться роковой волне - так взгляд змеи завораживает и притягивает к себе зверьков. И здесь (у экранов телевизоров) мы видим нечто подобное - бегство в болезнь, в хаос, в бездушие. Характерный сюжет фильмов - завоевание земли инопланетянами, груды трупов, взрывающиеся здания. Здесь неосознанное чувство души как бы облекается в символы и образы, это - прозрение того, что земля завоевана демонами, пришельцами из того неведомого мира, из тех темных бездн, которые мы называем адом и преисподней. Это - ощущение того, что некуда бежать, что сверкающие электрическими огнями города - ловушка, в которую загнали людей, огромное кладбище духа. И здесь - трагизм апокалиптического времени.

Высшее служение человечеству

Основа христианской морали - это любовь, соединенная с правдой. Святой Дионисий Ареопагит пишет, что для спасения необходимы правильная цель, достойный предмет и чистые средства, то есть единство цели и средств. Правда - свойство любви, как бы ее внешняя оболочка. Любовь - содержание правды, ее жизнь. Без правды любовь превращается в слепое влечение; без любви правда становится суровой карой. Экзегеты, раскрывая символическое значение Креста, говорили, что здесь мы видим соединение правосудия и милосердия. Нам могут возразить, что евангельские заповеди любви и правды воспринимают все христианские конфессии и секты.

Начнем с того, что католицизм иначе, нежели Православие, рассматривает трагедию грехопадения человека и ее последствия. По учению католиков, грех лишил человека сверхъестественной благодати и тем самым внес определенный диссонанс в его психическую жизнь, но естественные силы души остались неповрежденными. Таким образом, страсти рассматриваются не как болезнь души, а как излишество и злоупотребление. Такое учение скрывает катастрофические последствия греха, лишает духовную борьбу с грехом и демонической силой той напряженности, постоянных усилий и бдительности, которые характерны для восточных аскетов. Учение о непрестанной внутренней молитве, об искоренении страстей, о покаянии как основе духовной жизни вытесняется внешним подвигом и общественным служением. Это становится особенно видно через сравнение православного и католического монашества как главного выразителя церковного духа. Монашество на Востоке прежде всего - внутренняя жизнь, отречение от мира, стремление к непрестанному богообщению. Католическое монашество - это образ общественного служения Церкви, а так как виды его многообразны, то монашество, единое на Востоке, на Западе образовало множество орденов - монашеских общин с различными уставами. В католической церкви монашеский аскетизм сразу же принял форму порядка и труженичества, то есть организации. Католицизм считает естественные душевные силы неповрежденными, поэтому он начинает свою проповедь с призыва к любви. Но любовь без предварительного очищения сердца от страстей - это любовь души, а не духа. Она может быть горячей и интенсивной, красочной и эмоциональной, она может нести в себе много заботы, сострадания и ласки, но это любовь земная, основанная на солидарности и долге, она растворена с чувственностью и подвержена аффектации. Православие начинает проповедь с призыва к покаянию: только через долгий путь очищения души от греха пробуждается человеческий дух и сердце ощущает любовь и сострадание как новую жизнь, как чувство, несравнимое ни с чем, как действие Самого Божества в сердце человека. Эта любовь лишена потрясающих эмоций, она тиха и глубока, ее признак - любить Бога всем сердцем, а людей - как образ и подобие Божие. Духовная любовь - это действие благодати, поэтому она несет в себе Божественный свет преображения и озаряет мир отблесками этого света. Мы хотим сказать, что под словом "любовь" могут скрываться разные состояния. Любовь зависит от мировоззрения человека, от подвига его веры, от меры очищения его сердца, от пребывания в Церкви - включенности в ее мистику и аскетику. Святой апостол Иоанн Богослов назвал Бога любовью (см.: 1 Ин. 4, 8); Христос сказал, что Бог есть дух (Ин. 4, 24). Высшая форма любви - духовная любовь - сохранена в учении и жизни Церкви. Православие учит, что Царство Божие "не от мира сего", а земная жизнь - только путь, поэтому оно свободно от мира, от его представлений и предрассудков, от его стремлений и обычаев. Католическая церковь хочет построить Царство Божие на земле. Она широко открыла свои двери для светской культуры, для светского искусства; она стремится пользоваться достижениями науки и философии, оказывать влияние на политику, разрабатывать проблемы социологии. Поэтому понятия истины и правды приобретают стратегический характер. Стремясь воцерковить светскую культуру, католичество само попадает под влияние этой культуры, где вместо правды - правдоподобие, где истина связана с эволюцией Церкви, то есть носит относительный характер поступательного процесса. Для Православия истина - это Христос и Церковь, как живое мистическое Тело Христа. По православному учению, Церковь всегда обладала и обладает полнотой Духа Святаго, поэтому критерии истины в Православии тверды и неизменны. Что же касается протестантского мира, то он отказался от аскетизма древней Церкви и поэтому любовь, истина и другие понятия стали для него субъективными психологическими переживаниями и личными представлениями. Отдалившись от единой Церкви еще дальше, чем католицизм, он потерял какие бы то ни было объективные критерии. Его мистика замкнулась в кругу индивидуальных переживаний. А надо отметить, что мистика без аскезы легко переходит в визионерство или магизм. Католичество и протестантизм дали миру то, что они имели. Они пытались и пытаются добиться того, чтобы страданий и несчастий на земле было меньше. Но нищих, голодных и больных меньше не стало, а если говорить о душевных страданиях, то их стало больше - страдают и богатые, и бедные. Весь мир похож на обнаженный нерв, судорожно сжимающийся от боли. Прекрасное дело утешить человека, потерявшего надежду, накормить голодного, оказать помощь больному, но это не поможет вывести человечество из тупика, в который оно зашло - остановить процесс нравственной и духовной энтропии, отдалить ту катастрофу, к которой ведет, кажется, весь ход земной истории. Православие несет в себе единственную силу, которая может противостоять мировому злу, - свет, который не понял и отверг западный мир, заклеймив его названием "ересь паламитов". Этот свет аскезы и созерцания делает человека счастливым среди всех страданий, подобно тому, как сошествие Христа во ад наполнило радостью души усопших. Древние христианские писатели, в том числе и те, которые принадлежали западному миру, говорили, что единственное добро - это Бог, единственное зло - это грех, все остальное - промежуточные состояния и ситуации. Поэтому Православие с его созерцательным характером, учением о внутренней молитве и безмолвии совершает высшее служение человечеству: оно хранит Фаворский свет, оно открывает путь для стяжания этого света.

Как говорить о вереНа что должен обратить внимание православный в беседе с неверующим? Атеизм не является следствием научных изысканий по следующим причинам: Мы имеем дело не с универсальной наукой, а с научными отраслями, которые имеют тенденцию к дроблению и усложнению. Ни одна из этих отраслей не может говорить от имени всей науки. В каждой научной отрасли существуют различные гипотезы и теории, пытающиеся систематизировать и объяснить фактический материал. Эти теории противоречивы и нередко одна является полной противоположностью другой, опровергает ее. Какая из этих взаимоисключающих теорий истинная, а какая ложная, человек определяет на основе собственных представлений. Если бы даже все ученые мира создали единую универсальную научную теорию, то и она не могла бы быть прочной, так как гипотезы и теории опираются на наличный фактический материал, а он беспрерывно пополняется, поэтому история науки есть история рождения и умирания идей и представлений. Эксперимент никогда не может быть полностью закончен, а последнее слово науки - стать ее окончательным словом. Наука имеет дело с процессом, а мировоззрение - с областью причин и целей, которые находятся за гранью эксперимента и для науки всегда остаются тайной. Наука обнаруживает и фиксирует причинно-следственную закономерность между явлениями, но само понятие законов для нее недоступно, она не может объяснить превращение хаоса в закон и целесообразность. Наука имеет дело с материальным миром, поэтому не может ни подтвердить, ни опровергнуть существование другого, духовного бытия. Наука изучает предмет в его проявлениях (феноменах); каждый предмет имеет множество свойств и атрибутов, поэтому каждый предмет остается для науки познаваемым, но не познанным объектом. Мировоззрение не вытекает из научной информации, а зависит от духовного состояния, воли и нравственности человека. Великие ученые, обладавшие одинаковым научным кругозором, придерживались различных религиозных и философских мировоззрений. Мировоззрение не может основываться на философии; философские системы сами основываются на недоказуемых постулатах. Логика как метод философии не имеет единой системы, в ней, как и в других областях науки, существуют различные школы и воззрения. Если философия называет себя научной, то она должна обобщать научные теории своего времени, а так как научные представления постоянно меняются, то и выводы из них не могут быть неизменными. Если же философия не имеет отношения к науке, то она являет собой не более чем субъективные представления человека, ограниченного во времени, пространстве, опыте и потенциале творческих сил. Чистого мышления в природе вообще не существует. Человеческий рассудок находится под мощными импульсами представлений, желаний и страстей. Отношение сознания к подсознанию можно представить как айсберг, лишь вершина которого поднимается над поверхностью моря, а основная масса ледяной горы находится под водой и остается невидимой. Субъективизма в философии еще больше, чем в науке: каждый выдающийся философ стремится создать свою собственную школу. На что должен обратить внимание православный в беседе с агностиком и скептиком? Агностицизм и скептицизм есть уход от проблемы. Силы человеческой души, ее врожденные способности к познанию нельзя свести одному голому логизирующему рассудку. Нам известны такие виды гносиса (познания), как инстинкт и интуиция; нам известен эмоциональный гносис, являющийся основой искусства. Если одними лишь усилиями рассудка невозможно познать истину и он в этой попытке терпит поражение, то надо обратиться к другим возможностям души. Если для скептика и агностика одинаково недостоверно существование и несуществование Бога, то можно посоветовать ему обратиться к условной форме молитвы, хотя бы к такой: "Господи, я не знаю, существуешь Ты или нет, но я хочу знать истину. Если Ты существуешь, то открой мне это". Если он будет искренен в такой молитве и будет вести жизнь, сообразную заповедям Евангелия (высоту которых большинство агностиков признает), то ему будет дан ответ, по слову Божиему: просите, и дано будет вам (Мф. 7, 7). Надо посоветовать скептику и агностику обратиться к собственному сердцу, начать развивать мистическое чувство, которое хотя бы в самой слабой степени, но присуще и его душе, - почти так же, как реанимируют, возвращают к жизни человека, чье дыхание уже едва слышно. Сомнение может быть этапом незаконченного поиска, но сомнение может быть и догматизировано в своеобразное мировоззрение; тогда оно становится бегством от истины: человек, еще не окончив битвы за свою собственную душу, спешит выбросить белый флаг капитуляции. Слова "не знаю" могут иметь два продолжения: "не знаю, но хочу знать" и "не знаю и не хочу знать". На что должен обратить внимание православный в беседе с индуистом? Высшая форма бытия - это бытие личностное. В брахманизме Бог как Живая Личность, с Которой можно входить в общение, отсутствует. Гималайский пантеон - это персонификация и олицетворение космических сил. Индуистский Абсолют - Брахман - безлик и бескачественен. Индуистское тримурти - это три ритма бытия: создание, сохранение и разрушение. Человеческой личности здесь не существует, теория о перевоплощении расчленяет личность на дхармы - психические элементы, которые, вновь соединяясь, образуют новый индивидуум. В конечном итоге все индивидуальные формы бытия растворяются в космическом бытии, а космическое бытие исчезает в сознании Брахмана. Вечность мыслится как два сменяющих друг друга состояния Абсолюта: Абсолют в себе и Абсолют в космосе. Творение заканчивается разрушением, которое ничего не прибавляет к бытию Абсолюта. Таким образом, мироздание представляется как бесцельный круговорот. Всякое множественное бытие - иллюзия. Существует лишь один Брахман, который непрестанно творит и разрушает миры. Человеческий дух - Атман - единосущен абсолютному духу - Брахману; внешнее представление о множественности бытия является плодом иллюзии, миража и невежества. "Я есть ты, ты есть он (Брахман)", - то есть существует лишь один Абсолют, а история мира - космическая трагикомедия, автором, актером и зрителем которой, выступает сам Брахман, под множеством масок и личин. Это мировоззрение подрывает самые основы морали: этика проявляется в человеческих взаимоотношениях, а в индуизме само понятие о множественности, о том, что существуют реально "я" и "ты", отличные друг от друга, считается иллюзорным. Будем ли мы любить свою иллюзию, будем ли мы ненавидеть представший перед нашими глазами мираж? Поэтому мудрец любит только свой собственный атман, мир для него вообще не существует. Это теория крайнего эгоцентризма, и только непоследовательность самих индуистов дает им возможность говорить о таких общественных категориях, как справедливость, и таких нравственных категориях, как любовь. Какая может быть справедливость и любовь у теней, возникших в сновидениях, которые исчезнут с пробуждением без следа и остатка? Индуизм подчиняет "божество" каким-то надбожественным законам ритма, который заставляет Абсолют повторять работу паука: то выпускать из себя нить миров, то снова вбирать ее в себя. Индуизм превратил человека в фикцию. Человек воображает, что он есть, но на самом деле его нет - существует только один Брахман. Индуист лишен высшей радости - личной любви к личному Богу, своему Спасителю, - и богообщения, которое начинается здесь, на земле, и продолжается в вечности. На что должен обратить внимание православный в беседе с буддистом? Буддизм представляет собой не религию, а скорее нравственно-прикладную философию. Религия - это союз человеческой души с Высшим духовным Существом. Буддизм игнорирует все кардинальные вопросы и принципы религии: существование Бога, бессмертие души, средства общения души с духовным миром и т. д. Религия - это союз между человеком и Божеством. В буддизме Божество отсутствует, а человеческая индивидуальность подлежит уничтожению в нирване. Если для христианина мир в наличном существовании представляет собой арену борьбы добра и зла, то для буддиста само существование является злом, ловушкой, из которой нет выхода, кроме самоуничтожения, погружения в нирвану, где гаснут чувства, мысли, желания, где ум, отвлекаясь от внешнего и внутреннего, погружается в бездонную пустоту, как труп погружается в могилу. Учение Будды дало беспощадный и глубокий анализ противоречий и трагизма земного бытия. Но оно не нашло выхода, так как обратилось не к Богу, а к заблудившемуся в лабиринте противоречий человеку. Буддизм дошел в своем абсолютизировании зла до края бездны, перейти которую он не смог. Он как бы анатомировал психическую жизнь человека и увидел перед собой труп, от которого с отвращением отвернулся. Единственным спасением от страданий для буддизма представляется самоуничтожение. Но это не физическое самоубийство, так как буддизм унаследовал от брахманизма метемпсихоз - теорию перевоплощения, согласно которой элементы души образуют новую душу и она приходит на землю в новом теле. Буддизм хочет уничтожить жизнь через уничтожение самого желании жизни, через отрешение себя от всех психических переживаний, через небытие нирваны. Поэтому буддизм представляет собой наиболее последовательно и беспощадно выраженную философию смерти. Цель христианской жизни - богообщение. Цель буддизма - покой смерти. Буддист не понимает, зачем пришел в этот мир, кто бросил его в море зла и страданий, что это: насмешка или трагическая ошибка? И поэтому буддист с гордым презрением уходит из жизни еще живым. На что должен обратить внимание православный в беседе с мусульманином? Ислам проповедует фатализм, при котором свободное самоопределение личности превращается в фикцию. Всё обусловлено и предрешено. Божество поглощает человека, не оставляя места для его свободной воли. Промысл Божий в исламе превращается в непреодолимый рок, а жизненный путь человека - в осуществление заранее намеченного плана: всё, случающееся с человеком, воспринимается как неизбежность. Такой взгляд в его логическом завершении должен привести к мысли о том, что возможности для нравственного выбора человек не имеет. Но ислам не доходит до этого. Его теологи разработали концепцию параллелизма, который допускает нравственную свободу, но не нравственную автономию. Этот взгляд похож на концепцию блаженного Августина, отвергнутую Церковью, и на учение кальвинистов. Противоречие между нравственной ответственностью и ограниченной свободой воли исламские теологи пытаются снять учением о спасении всех мусульман. По их закону справедливости, согрешающие мусульмане должны понести соответствующее наказание в загробном мире, но по молитвам Магомета и имамов ислама и всего исламского мира, даже самые грешные из мусульман в конце концов будут прощены. Следует обратить внимание на то, что в исламской религии нет посредника между Богом и человеком, а Магомет - только посланник, так что между трансцендентным Божеством и миром лежит непроходимая пропасть. Если Евангелие монолитно, то в сурах Корана, особенно между сурами меккийского (раннего) и мединского (позднего) периода, имеются противоречия. Мусульмане объясняют это тем, что Магомет имел право изменять или отменять свои постановления, а также заменять их другими. Вообще для мусульманина одним из характерных свойств истины является ее внутренняя противоречивость. Следует указать и на своеобразную "двойственность" мусульманской религии, которая предписывает своим последователям разные правила и обязанности в отношении к мусульманам и к немусульманам. Следует особо отметить заповеданные исламом религиозные войны с иноверцами. Можно сказать, что мусульмане находятся в состоянии перманентной войны с немусульманскими народами, войны, в которой могут быть временные перемирия, но не мир. Следует также отметить рекомендуемые Кораном принудительные, насильственные меры по отношению к побежденным народам для обращения их в ислам. Мы считаем, что всякое насилие во имя религии является прежде всего оскорблением для самой религии. Мы не можем согласиться с допускаемым в исламе многоженством, так как считаем брак союзом любви двух личностей и их единством. Мусульманская мистика наиболее ярко выражена в суфизме, который оказал глубокое влияние на литературу и искусство Средней Азии и Ближнего Востока. Это учение вобрало в себя многие представления и идеи индуистских мистических школ и сект и потому колеблется между монотеизмом и пантеизмом. Суфистская поэзия широко использует аллегории и эротические образы для выражения мистических переживаний. К исламской мистике относятся многочисленные дервишские ордена; они основаны на заповедях, отчасти напоминающих монашеские обеты, но глубоко отличных от них внутренне. Выход из дервишского ордена свободен и никем не порицается. Большинство уставов дервишских орденов содержат в себе указания на такие аскетические методы, как пост, ночные бдения, послушание наставнику - имаму и т. д. Но обычно высшим духовным состоянием считается здесь экстаз, который достигается ритмическими движениями, пляской, а в некоторых случаях - приемом наркотиков. У шиитов религиозные праздники сопровождаются театрализованными представлениями и уличными процессиями. Впрочем, надо сказать, что несмотря на принципиальное различие между православной мистикой Божественного света и искусственной экзальтацией мусульманских дервишей в целом ислам сохранил больше элементов аскетизма, чем современное нам католичество, а тем более протестантизм. На что должен обратить внимание православный в беседе с католиком? Апостольская Церковь по своей структуре и самовыражению является Церковью Соборной. Собор как высшее представительство всех членов Церкви осуществляет принцип ее единства. Уже в апостольские времена разномыслие в некоторых вопросах, касающихся миссионерства среди язычников, было решено не единоличным голосом апостола Петра, которого католики считают "князем апостолов", а Собором. Характерно, что на первом Апостольском Соборе в Иерусалиме председательствовал не апостол Петр, а местный епископ Иаков, который в заключительной речи подвел итоги Собора. Сам факт и характер Апостольского Собора свидетельствуют о том, что в древней Церкви соборное решение стояло выше авторитета любого из апостолов. Если бы в древней Церкви существовал принцип екклезиологического монархизма - примат безгрешного в делах веры вождя, то идея Собора, как таковая, была бы ненужной и бессмысленной: со всеми вопросами догматического и нравственного характера достаточно было бы обратиться к римскому папе - "епископу епископов, наместнику Христа на земле". Наделяя римского папу сверхчеловеческими свойствами безгрешности в делах веры и нравственности, католики не могут объяснить противоречий в буллах пап и таких явлений, как отречение от Христа одного из пап (впоследствии он покаялся и стал мучеником) и как принятие папой Гонорием ереси монофелитов (за что он и был осужден на VI Вселенском Соборе как еретик). Церковь не знает "интеллектуальной безгрешности", которая зависела бы от сана и географического расположения. Дух Святый устами пророка Давида свидетельствует, что всякий человек ложь (Пс. 115, 2). В полноте истина дана Вселенской Церкви, выражаемой через соборное единство. Другими словами, чистота веры - в единстве любви. Филиокве, с догматической точки зрения, - ересь (двуначалие Духа Святаго); с екклезиологической - нарушение соборного единства; с нравственной - проявление духа гордыни. Символ веры был утвержден на I и II Соборах как незыблемое основание христианского вероучения. Вселенские Соборы запретили изменять, сокращать Символ веры или вносить в него добавления. Римская Церковь совершила грех против вселенского единства, изменив Символ веры, и тем самым противопоставила себя Соборной Церкви. Провинциализм заключается в том, что часть ставит себя над целым, например, провинция выступает от имени всего государства. Римский патриархат односторонним актом догматического диктата поставил свои решения выше решений Вселенских Соборов и от принципа любви перешeл к принципу вождизма. В своем историческом бытии католицизм производит непрестанную модернизацию самой католической церкви, приспособление ее к изменяющемуся миру, его культуре и идеологиям, представлениям и вкусам. Оттого католическая церковь все более и более принимает характер утилитарной организации. Мистика здесь вырождается в эстетизм, а аскетизм заменяется благотворительностью и социологией. На что должен обратить внимание православный в беседе с иудеем? Центральным вопросом должен быть вопрос о Мессии. Здесь общим источником служат книги Ветхого Завета как богооткровенная истина. Следует на основании библейских текстов указать, что пророчество о Мессии исполнилось в лице Иисуса из Назарета. Следует также указать, что у пророков Мессия являлся Спасителем всего человечества - как иудеев, так и народов, пребывающих в язычестве, и только постепенно образ Мессии принял в синагогиальном мышлении образ национального вождя и основателя хилиастического царства на земле. Следует указать, что после Иисуса из Назарета в Израиле появлялся целый ряд лиц, объявлявших себя мессией, которые ничего не принесли своему народу, кроме страданий и разочарований (например, Бар-Кохба, которого один из авторитетнейших раввинов - Акиба - признал за Спасителя Израиля). Следует опровергнуть ложное и тенденциозное мнение, бытующее среди иудеев, что антисемитизм - это явление, возникшее в христианском мире и характерное для христианских народов. На самом деле, антисемитизм существовал еще в древнем мире, о чем свидетельствуют античные историки и поэты. Антисемитизм существует среди мусульман и среди представителей других религий; многие идеологи атеизма были антисемитами; фашистская партия, враждебная по своей идеологии христианству, приняла антисемитизм как свою политическую программу. Мы воздерживаемся от анализа этого явления и только указываем на факты. Следует обратить внимание на то, что идея построения на земле хилиастического царства во главе с вождем - Мессией - и столицей в Иерусалиме послужила причиной материализации духа народа. Если древний Израиль, сплоченный около Иерусалимского храма, видел свою главную миссию в сохранении единобожия среди языческого мира и царство Мессии воспринимал как царство всех народов, познавших истинного Бога, то теперь положение изменилось: народ, приняв оземленную идею теократического государства, развил бурную деятельность в этом плане. Если древний Израиль не дал миру великих философов и ученых, не оставил практически никакого следа в светской литературе, то современный Израиль проявил себя во всех видах науки, искусства и литературы. Но является ли это духовным возрождением или же это лишь трансформация прежнего духовного потенциала на более низком, душевном уровне? Мы склонны думать, что, изменив понятия и представления о Мессии, иудейский народ вырвал из себя главный стержень Библии и стал мыслить материализовано, в земных категориях. Антисемитизм как историческое явление был неизвестен во времена израильских царей и вавилонского плена. Иудеи занимали значительные посты в ассиро-вавилонской империи и египетском царстве Птолемеев. Но со времен раввинизма нарастает антисемитизм. Что это - совпадение или психологический фактор? Следует отметить двойственность в морали талмуда, которая рекомендует одни нормы взаимоотношений между иудеями и другие - между иудеями и остальными народами. Следует сравнить это с требованием Евангелия не только быть справедливым и милостивым к людям, независимо от их нации и вероисповедания, но и любить своих врагов. Евангелие дает общенравственное основание для жизни человека и при этом старается пробудить его внутреннее моральное чувство - голос его совести. Иудаизм регламентирует жизнь человека целой системой предписаний, поэтому этику и нравственность из внутреннего чувства, из потребности самого сердца он делает схоластической системой, основанной на казуальном принципе (ответы на всевозможные случайности). Но, пожалуй, самой главной, мы бы сказали, трагической ошибкой раввинизма является талмудо-каббалистическое представление о том, что Бог создал иудеев, а 72 низших духа - остальные народы мира. Это позднее предание, противоречащее духу и букве Библии, ведет к догматизированию национализма. Человек, принявший идею превосходства и избранничества, теряет самую большую ценность своей жизни - способность любить всех людей как детей единого Отца и видеть в каждом человеке образ Божий. Любовь, замкнувшаяся в своей семье, своей нации, приобретает эгоцентрический характер, теряет мистическую глубину.О культуре общенияОдним из важных аспектов религиозной нравственности является культура общения. Это умение спокойно выслушать другого, хотя бы его мнение не совпадало с твоим или даже противоречило ему. Присутствие благодати Божией в душе человека делает для него невозможным оскорбить или унизить ближнего. Этика проявляется в уважении друг к другу. Слово "культура" происходит от слова "культ", что значит "уважаю" и "почитаю". В данном случае высота культуры, в том числе духовной культуры, заключается в умении видеть в каждом человеке образ и подобие Божие - личность, которая обладает своим мировоззрением, своими нравственными критериями, своим духовным миром. Когда два собеседника говорят о религии и мировоззрение их не совпадает, разговор должен принять форму совместного поиска истины: сначала выяснить, в чем они соглашаются во взглядах и в чем расходятся. Затем должен быть найден общий критерий истины и спокойно рассмотрены недоумения, вопросы, проблемы, пункт за пунктом, не сходя с этой платформы. Такой платформой могут быть все учение Церкви, текст Библии или только Новый Завет. Если религиозные убеждения основываются на разных книгах Библии, ведах, Коране, то следует выявить основные признаки истинности, каковыми, очевидно, должны служить: внутренняя непротиворечивость текста, высокое учение о Божестве и соответствующая этому учению мораль; следует рассмотреть историю создания этих книг и т.д. Чтобы ответить своему собеседнику должным образом, надо уметь выслушать его спокойно, понять, что он хочет, выявить главное положение его мировоззрения. Затем спросить, правильно ли он понят, не приписываем ли мы ему того, чего он не думал и вовсе не хотел говорить. А если он подтвердит, что мы поняли его правильно, то должны вначале отметить, в чем мы согласны с ним, что мы одобряем в его позиции. Пожалуй, нет человека, который был бы во всем не прав (преподобный Макарий Египетский похвалил за трудолюбие идольского жреца, когда увидел, что тот куда-то несет на своих плечах тяжелое бревно). Отметив точки сближения, то есть создав определенную психологическую связь, когда собеседник воспринимает нас не как противника, а как дружественное лицо, стремящееся понять его, надо очень корректно коснуться пунктов расхождения и предложить вместе рассмотреть первоисточники. Большой этической и психологической ошибкой является вывод априори, прежде доказательств, когда место доказательств занимает собственный авторитет, вовсе не обязательный для других. Затем сам собеседник должен сделать вывод, а если он затрудняется, то не следует настаивать: человек сам вернется впоследствии к тем же проблемам. Если даже под действием неопровержимых фактов оппонент будет вынужден согласиться, как бы выбитый на турнире из седла, то это согласие обычно бывает непрочно, и он захочет взять реванш за поражение и найти (после беседы) новые доводы и факты, опровергающие ваше мнение. Сила Сократа была не только в его уме, но и в методе. Он не говорил за собеседника, а, предоставляя ему свободу делать собственные выводы, задавал наводящие вопросы и приводил соответствующие примеры. Критические замечания собеседника надо принимать спокойно, и если они справедливы, тотчас соглашаться. Беседа становится бессмысленной, если мы позволяем ей превратиться в спор, в своеобразный словесный поединок, в котором мы наносим и получаем удары, не приобретая ничего. Тогда диалог превращается в два монолога - каждый говорит, не слушая собеседника, а если слушает, то с одной установкой: во что бы то ни стало опровергнуть его. Свидетельством духовной и нравственной неразвитости человека служит его неправильная позиция, или, проще, "поза" в беседе. Поза "учителя" - человек говорит с другими с чувством превосходства. Он не сомневается в том, что знает больше своих собеседников, что умнее их, что лучше знает то, что нужно человеку. Ему кажется, что его обязанность учить, а других - учиться. Такие люди говорят со странной самоуверенностью, даже не понимая, что апломб, который звучит в их словах, отталкивает от них сердце собеседника. Поза "прокурора" - человек считает себя высшей инстанцией в судьбе другого. Он постоянно указывает на недостатки собеседника, ловит его на противоречиях, как вора, который залез в чужой карман, обличает, негодует и выносит "приговор", совершенно не сознавая, что тот ему не подвластен. Думает, что приносит благо человеку, открывая ему глаза на самого себя. Он считает, что бедный грешник должен только благодарить его за нравоучение. Желание исправлять других часто принимает характер устойчивого зуда, как при мучительной накожной болезни. Поза "всезнайки" и "советчика" - человек готов дать совет и "рецепт" на все случаи жизни. Обычно это очень недалекие люди, которые много говорят потому, что мало знают и еще меньше думают. Они готовы давать советы, так как не чувствуют ответственности за свои слова. Эти люди вмешиваются в чужие дела, мешают другим в полной уверенности, что оказывают им большую помощь. Сами они чужих советов не воспринимают. Когда их собственные дела заканчиваются неудачей (а это бывает часто), то они обвиняют всех, кроме самих себя. Поза "начальника" - человек говорит так, как будто дает приказы своим подчиненным. Он хочет быть маленьким "царьком" в своей семье, среди друзей или просто с собеседником. Такие люди не терпят противоречий. Этих людей характеризует уважение к своей собственной персоне и неуважение ко всем остальным. Они бесстыдно хвалят самих себя, рассказывают о своих собственных добродетелях, чаще всего несуществующих. Одну и ту же фразу повторяют несколько раз для того, чтобы запечатлеть ее в памяти собеседника. В отношении к другим они проявляют черствость и неблагодарность. Они, кажется, искренне считают, что для прочих людей дышать с ними одним воздухом - великое счастье. Собеседника они не слушают и могут перебить его вопросом, совершенно не относящимся к делу. Я остановился на этих нескольких психологических типах только потому, что мы сами нередко, не контролируя себя, проделываем то же самое. Поэтому в беседе необходимо помнить, каким не надо быть и чего не надо делать. Гордыня способна разрушить все психологические мосты между беседующими и разбить их как бы на враждебные лагеря. Человек должен быть корректным, тем более - при беседах на религиозную тему. Наша ревность о Божественной славе должна выражаться в нашей жизни посредством исполнения воли Божией, то есть заповедей, а не через нетерпимость к инакомыслящим и инаковерующим. Грубость часто скрывает под собой слабость или отсутствие аргументов, а гордость и высокомерие - низкий интеллектуальный уровень. Есть английская пословица, в которой говорится о том, что пустоты, образовавшиеся в черепной коробке, заполняет гордость. Если беседа принимает некорректные формы по вине собеседника, надо сделать замечание, что о серьезных предметах необходимо говорить серьезно, а если оно не будет принято, то отказаться от беседы, потому что некорректность в таких случаях часто переходит в непристойность и может кончиться взаимной обидой и разрывом.Больше думать и меньше говоритьПремудрый Соломон в одной из своих притч сказал: При многословии не миновать греха (Притч. 10, 19). Здесь дело не только в том, что неуправляемый язык обязательно допускает ошибки и ляпсусы, но еще и в другом: многословие - это порождение гордости и незнания. Человек гордый умственно ограничен. Для него вся мудрость мира заключается в его собственной черепной коробке. Поэтому он считает своим долгом одарить и осчастливить окружающих его людей щедрой россыпью, разумеется, не золота, а слов. Гордый человек не представляет, что за пределами его малого и кичливого рассудка простирается необъятная область невидимого и непознанного, как за пределами островка - простор океана. Высокая культура мысли доходит до границ самоотрицания, не как скепсис и агностицизм, а как реальное видение своих возможностей. Поэтому чем более культурен человек, тем осторожнее обращается он со словом, тем яснее видит всю шаткость и условность наших обобщений и заключений, всю ограниченность и неточность получаемой нами информации. Поэтому он сначала думает и уже потом - говорит. А так как думать тяжелее, чем говорить, то для обдумывания и предварительной мысленной проверки своих суждений необходимо время. Поэтому в разговоре такой человек делает паузу, прежде чем ответить, и вообще в беседе более старается узнать что-то новое, нежели переубедить другого. Человеку гордому кажется, что узнавать ему нечего, он уверен в непогрешимости своих мнений, он негодует в душе, что ему смеют возражать, и обычно продолжает развивать свою мысль, даже не стараясь понять оппонента, поминутно перебивая его. Обычно у таких людей твердая логика отсутствует. Они не стремятся к ней, и им кажется, что их личное превосходство над другими дает им право говорить автократически. Здесь место логики занимает уверенность в своей правоте, которая выражается эмоционально в неком театральном тоне. Так что кажется, что человек декламирует стихотворение Брюсова "Ассаргадон": "Я - вождь земных царей и царь, Ассаргадон. Кто превзойдет меня? Кто будет равен мне? И вот стою один, величьем упоен, я, вождь земных царей и царь - Ассаргадон". Для обдумывания, как мы сказали, необходимо время, то есть молчание. Слово, сказанное прежде времени, подобно кислому винограду, который не дает ничего, кроме оскомины. Поэтому наблюдается парадокс: кто много думает - мало говорит, кто мало думает - говорит много. Один обрабатывает слово, как металл. Другой пускает слова, как мыльные пузыри, никакого труда - была бы трубка и мыльная пена. Слово обобщает. Чем большей информацией обладает человек, тем больше времени нужно для ее обобщения. А чем меньше он знает, тем меньше у него тормозящих моментов. Человек, который много и постоянно говорит, постепенно разучивается думать. У Крылова есть басня "Две бочки". Одна катится по мостовой тихо, потому что наполнена до краев вином; другая громыхает, ударяясь о камни, потому что пустая. Эту басню болтуны считают личным оскорблением и вообще не особенно жалуют Крылова. Уже Кант с иронией говорил: "Самое большое изобретение XIX века - это умение рассуждать о книгах, не читая их". Болтун может не только рассуждать о чем угодно, но и спорить и доказывать, вполне полагаясь на свою проницательность. Если факты противоречат ему, то тем хуже для фактов… Говорят, что граф Хвостов не только издавал на свои средства обширные сборники своих же стихов, но и сам же их покупал. Все великое совершается в молчании. Молчание - это благоговение перед тайной. Религия как внутренняя жизнь - область безмолвия. Но даже в науке великим открытиям предшествовало молчание. Ньютон и Кеплер проводили отшельнический образ жизни. Менделеев на целые недели запирался в своей квартире и никого не принимал. Эйнштейн говорил, что создавал свою теорию, плавая в одиночестве на лодке по озеру. Люди, которые проводили свою жизнь в дебатах и спорах, по сути дела не совершали ничего. В лучшем случае они могли стать эпигонами и популяризаторами чужих мыслей и идей. Нам могут указать на пример античных философов, которые встречались для бесед у афинского Акрополя или устраивали публичные диспуты. Однако пифагорейцы и платоники учились не только говорить, но и молчать. Более того, у пифагорейцев трехлетнее молчание служило обязательным условием для вступления в их союз. Умный человек избегает споров. Он понимает, что идеи аксиоматичны, и человек должен быть внутренне подготовлен, чтобы воспринять их. Мудрый обдумывает слова, а говорливый сыпет их, как песок из мешка. Уже древний поэт сказал: "Бой барабана заглушает звуки флейты, а крики петухов - песни соловья". Не будем уточнять, из чего сделан барабан и из чего флейта… Многословие отнимает силы у молитвы, лишает мышление сосредоточенности и концентрации, надмевает душу человека. Часто необдуманные слова и насмешки лишают его друзей. Многословие опустошает душу, и, по выражению святых отцов, благодать покидает такого человека, как голубь улетает от жилища, где топится печь, чтобы не запачкать свои крылья в копоти и саже. А потеря благодати - самая большая из всех потерь. Святые отцы говорят: "Молчание собирает, а слова расточают". Молчание - тайна будущего века. В молчании происходит встреча души с Богом. Господь сказал: за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ (Мф. 12, 36), то есть за каждое лишнее и пустое слово, а в многословии сколько злых и лживых слов! Поэтому обличением человека на Страшном Суде станут его собственные слова. Святые отцы говорят: "Молчи о том, чего не знаешь. Не утверждай того, в чем не уверен. А о том, что знаешь, говори кратко. Даже мед вкусен в малом количестве, а в большом вызывает тошноту". Если бы мы знали, что слова возвращаются к нам, образно говоря, как пущенный бумеранг, то мы бы помнили, что человеку дан не только язык, чтобы говорить, но также и губы, чтобы сдерживать словесный поток. Молчать не легко. Один из святых говорит: "Несколько лет надобно человеку, чтобы научиться говорить. Но несколько десятилетий я учусь молчать. И еще не до конца освоил это искусство".Что хуже - шутка или брань