Но вера для него началась не с вузовского курса религиоведения или «научного атеизма», а потому костяк его догматических убеждений не выпирал наружу. Он, очевидно, и здесь следовал апостолу Павлу: «Немощного в вере принимайте без споров о мнениях». Воинственной потребности первым делом задавать собеседнику вопрос: «Како веруеши?» — не испытывал. Считал, что яростные догматические споры начинаются там, где скудеет любовь, — и быть в них зачинщиком не хотел. Его «экуменизм» основывался исключительно на христианской любви и уважении к человеку любой традиции. Излагая конфессиональную «теорию ветвей», он разворачивал метафору: чем дальше от ствола, тем тоньше и слабее ветвь. Но корень христианства все–таки один. В Православии считал особо ценным бескомпромиссное и максималистское восприятие евангельского закона, стремление самого себя изменить согласно Евангелию, а не закон Божий приспособить к собственному несовершенству. «Мы можем перенимать что–то хорошее и у католиков, и у протестантов, и даже у буддийских монахов, — говорил он. — Но мы должны оставаться православными». Вопрос, какая вера истинна, для него не стоял, но, общаясь с представителями иных конфессий и религий, он признавал за каждым право быть верным своим корням, — да и просто был слишком интеллигентен и деликатен, чтобы как–то обнаруживать свое превосходство, — даже если ощущал его. Многим это не нравилось. После смерти Владыки, просматривая информацию в Интернете, мы наткнулись на сообщение не <65> первой свежести, где возмущенная группа каких–то защитников Православия (человек десять) требовала от Святейшего Патриарха извержения митрополита Питирима из сана, — на том основании, что он якобы сослужил с католиками во время своего визита в Ассизи. Естественно, всерьез этого заявления никто не принял: в Ассизи Владыка присутствовал как раз по поручению Патриарха, а не по собственной инициативе. Но сам факт такого «героического» выступления весьма показателен. Подобные «защитники Православия» прекрасно понимают, что им сейчас ничто за это не грозит — вот и проявляют «принципиальность». Интересно только было бы узнать, чем занимались эти «работники одиннадцатого часа» в советское время, когда другие — в том числе Владыка, «переносили тягость дня и зной».