Истерия и страх

Во время одной из наших бесед он упомянул о нескольких книгах по истории, которые недавно приобрел, и я сказал, что хотел бы их прочитать. Хуан-Антонио ответил, что сейчас он очень занят и что до нашей следующей встречи, возможно, придется подождать несколько дней; а книги он даст своей матери, которая мне их передаст в Зале Царства в следующий четверг.

В этот четверг, минут за десять до собрания, мать Хуана-Антонио молча подошла ко мне, а затем прошептала несколько слов. Сперва я подумал, что у нее, возможно, болит горло (дело было зимой), и что она не может говорить громче. Так я ей и сказал, но она мне сделала знак замолчать и добавила, что у нее для меня что-то есть. Я спросил ее, что это, но она сказала, что нужно дождаться конца собрания. Поистине, я не понимал, почему она вела себя столь таинственно.

В конце собрания я подошел к ней и спросил, что у нее есть для меня? И снова она мне сделала знак хранить молчание, глядя при этом по сторонам, а потом показала мне, что выходит и отдает мне все на улице.

Я надел свое пальто, все боле заинтригованный этой сценой, подходящей скорее для какого-нибудь шпионского фильма, чем для той любви, которая, как предполагалось, царила между всеми нами. Но и выйдя на улицу, она не отдала мне пакета; мне пришлось идти рядом с ней добрый десяток минут, пока мы не свернули на улицу, довольно далекую от Зала. Тогда она внезапно остановилась (за что я ее поблагодарил, ибо шла она слишком быстро), потом сунула руку в свою сумку и вынула пакет, завернутый в газету.

Я его взял, еще более заинтригованный, и попробовал развернуть, но она взмолилась, чтобы я не стал этого делать, пока не приду домой. Чтобы исполнить ее желание, причины которого я совсем не понимал, я пробежал еще несколько улиц до дома и там наконец раскрыл пакет. Многократно завернутые в бумаги, чтобы непонятно было, что внутри, там лежали книги, которые Хуан-Антонио обещал мне одолжить.

Бедная женщина действовала таким образом из страха быть изгнанной. Поскольку она была родственницей дезертировавшего из рядов “свидетелей Иеговы”, она была помещена под особый надзор. Ни под каким видом она не хотела быть заподозренной и изгнанной, вот почему она прибегла к таким таинственным приемам. Какой же страх должно было оказывать на своих членов общество “Сторожевой башни”, если они были вынуждены вести себя таким образом! До какой степени их принуждали к подчинению, лишь бы не утратить шанса достичь нового порядка вещей! Случай с этой женщиной хорошо это показывал. В этом и в следующем году мне пришлось видеть людей, предававших членов своей семьи, друзей, шпионивших друг за другом, пресвитеров, которые подобно полицейским агентам надзирали над членами объединения. Все мнения, отличающиеся от официальных представлений, немедленно контролировались, подвергались допросу и осуждению. Трагично порой бывало видеть женатых людей, таящихся от своих жен и дочерей из страха быть выданными пресвитерам, и сыновей, скрывающихся от своих матерей, опасаясь изгнания. Последствия всего этого трудно себе представить. Целая система доносов, шпионажа, заискивания сплеталась вокруг пресвитеров и их жен; то же происходило со странствующими служителями. Доносить, информировать, шпионить сделалось добродетелью, приносившей дивиденды, и что еще более важно, спокойствие при мысли, что за тобой-то теперь шпионить не будут. Навасеррада поздравляет меня Этот год, сверх того, был отмечен еще двумя важными для меня событиями. Первое произошло летом. Испанский журнал Blanco i negro (“Белое и черное”) напечатал статью католического священника Сальвадора Муньоса Иглесиаса о “свидетелях Иеговы”. Я воспользовался этим, чтобы немедленно написать редактору журнала, опровергая то, что утверждал автор статьи. Мое письмо, целиком напечатанное в журнале, нашло значительный отклик среди “свидетелей Иеговы”. В первый раз нам удалось выразить то, что мы думаем, в издании, которое принадлежало не нам. Этим летом в городе, где я проводил каникулы, пресвитеры местного Зала Царства расточали обильные хвалы моей статье, и официальный представитель “свидетелей” в этом объединении Антонио Навасарреда лично поздравил меня за это публичное свидетельство.