Великие иконописцы Руси

Во второй половине XIV века на Русь прибыл великий Феофан , «родом грек, книги изограф нарочитый и среди иконописцев отменный живописец». Греческий мастер не оставил после себя ни последователей, ни иконописной школы (Русь искала свой собственный духовный путь), однако именно он познакомил русских с высочайшими достижениями Византийской культуры.

На современников грек производил сильнейшее впечатление. Писатель Епифаний Премудрый, ученик Сергия Радонежского, был хорошо знаком с Феофаном. В письме архимандриту Кириллу Епифаний подробно рассказал, как работал знаменитый мастер: «Когда он все это изображал или писал, никто не видел, чтобы он когда-либо взирал на образцы, как делают некоторые наши иконописцы, которые в недоумении постоянно всматриваются, глядя туда и сюда, и не столько пишут красками, сколько смотрят на образцы. Он же, казалось, руками пишет роспись, а сам беспрестанно ходит, беседует с приходящими и умом обдумывает высокое и мудрое».

Палитра Феофана была скупа и сдержанна, в ней преобладал оранжево-коричневый цвет, соответствующий напряженному духовному состоянию. Манера письма отличалась экспрессивностью и темпераментом. Приглушенный общий тон росписи контрастировал с одухотворенными ликами святых, словно бы озаренными вспышками молний. Феофан создавал образы, исполненные клокочущих страстей и трагической обреченности. В его творениях выразился ужас художника перед будущим: Феофан Грек словно бы предчувствовал скорое падение Византии. Его героям земля, на которой безраздельно царит зло, представляется адом.

«Живопись Феофана – это философская концепция в красках, притом концепция достаточно суровая, далекая от обыденного оптимизма, – пишет В. В. Бычков. – Суть ее составляет идея глобальной греховности человека перед Богом, в результате которой он оказался почти безнадежно удаленным от него и может только со страхом и ужасом ожидать прихода своего бескомпромиссного и безжалостного судьи».

В 1405 году судьба свела византийца с гениальным русским иконописцем Андреем Рублевым – два мастера вместе расписывали Благовещенский собор московского Кремля. Удивительно, но великому Феофану пришлось смирить свой пыл. Под влиянием Рублева и еще одного мастера, Прохора из Городца, патетика в живописной манере грека сменилась строгим величием. Святые Феофана глядели без прежней византийской суровости – в них было больше человечности и доброты. Преподобный Андрей Рублев , инок Андроникова монастыря, по преданию был человеком незаурядного ума, но спокойным и кротким, и его существование было занято только монастырской службой, молитвой, искусством, размышлениями. Беспокойная манера «неистового Феофана» совсем не находила отклика у преподобного Андрея. Его иконы от начала и до конца были чисто русскими – Рублев писал намного лиричнее, мягче и душевнее, чем знаменитый грек. По словам В. Лазарева, Рублев брал краски для своих образов «не из сумрачной византийской палитры, а из окружающей его природы с ее белыми березками, зеленеющей рожью, золотистыми колосьями, яркими васильками». Рублев выразил в своем творчестве народный оптимизм, запечатлел время, когда уже началось падение монгольского ига, когда народ жил предощущением радости освобождения. Как отмечает М. Алпатов, «люди угадывали в его работах ни с чем не сравнимое очарование, которое составляет удел только созданий гениев. Гордились Рублевым, ценили его шедевры, радовались тому, что владели ими, и через него приобщались к высокому художественному созерцанию. Своим искусством Рублев поднимал человека». С поразительной смелостью русский мастер вводил в композицию новые элементы, однако при этом не упразднял каноны, а поднимал их на новую, более высокую ступень. «В иконах и росписях Андрея Рублева наметился отход от византийской традиции и зарождение традиции чисто русской, для которой характерен не ужас перед Страшным судом, а надежда на переход из земной жизни в светлую и вечную загробную жизнь и упование на милосердие сострадающего Иисуса Христа», – отмечает Э. Кузнецов. Рублев был не просто гениальным иконописцем – он был святым, и его иконы отмечены невиданной глубиной богопознания. Образы «Господь Вседержитель» («Спас Звенигородский»), «Спас в силах», «Апостол Павел», «Троица» и другие разошлись в огромном количестве списков. На все последующие века они стали ориентиром и недосягаемой вершиной иконописного мастерства. В середине XVI века Стоглавый собор возвел его иконы во всеобщий образец, предписав писать образ «Троицы» так, «как писал Андрей Рублев». В Строгановском иконописном подлиннике (конец XVI века) о Рублеве было написано так: «Преподобный отец Андрей Радонежский, иконописец, прозванием Рублев многия святые иконы написал, все чудотворные». На миниатюрах того времени Рублев изображался с нимбом. Третьим знаменитым иконописцем Руси считается Дионисий , уже в юности заслуживший репутацию «мастера преизящного». Дионисий был отроком, когда в Москве в 1430 году умер преподобный Андрей. Мастер, конечно же, хорошо знал иконы Рублева, но шел по своему собственному пути. В 1481 году Дионисий пишет образы для Успенского собора московского Кремля, и его иконостас признается «вельми чудесным». Дионисий становится любимым иконописцем князя Ивана III.