Вдобавок к моим трудностям, я не могла найти себе партнера для одитинга. Одитировать и получать одитинг на протяжении программы ОПР было требованием для завершения, а мой напарник и я были просто несовместимы. В итоге стало ясно, что мы этот вопрос не решим, и по его просьбе его поставили в пару с кем-то другим. Я старалась найти другого партнера, но не могла. Я чувствовала себя опустошенной. Казалось, для меня не было надежды когда-нибуль выйти из ОПР. Помню, как однажды я полностью сорвалась. Я спустилась в нижний грузовой отсек, где располагался класс ОПР, и плакала так, как никогда в жизни раньше не плакала. Я думала, что никогда не смогу остановиться. Я чувствовала, что полностью потеряла над собой контроль. Наконец Рон Хопкинс сходил нашему медику и взял для меня немного кальмага17, который должен был успокоить меня, чтобы я немножко отдохнула. Похоже, это сработало на несколько часов, но на следующий день мое горе возвратилось. Несколько дней подряд я не могла прекратить плакать. Я была в глубочайшем трауре. Я потеряла гораздо больше, чем напарника для одитинга. На эмоциональном уровне я пришла к пониманию, что саентология была обманом, но лишь на эмоциональном уровне. В то время я не находила слов, чтобы описать свою потерю. Поблизости не было советника по выходу или депрограммиста, кто помог бы мне увидеть, что происходит на самом деле. Единственным, что я знала, было то, что хуже я себя в жизни не чувствовала.

Дэвид Мэйо заметил в каком состоянии я нахожусь, и по-видимому, очень обеспокоился, но даже старший кейс-супервайзер не мог исправить то, что было со мной не в порядке. Я чувствовала, что потеряла все. Я пришла в саентологию с грандиозными мечтами о будущем, и я упорно работала, чтобы осуществить эти мечты. На некоторое время мне казалось, что они сбылись. Менее года назад я была на вершине мира, и все плохое было уже позади. Затем у меня все забрали. Почему у меня это забрали? Потому что я утверждала свое человеческое право самостоятельно выбирать друзей, а друг, которого я выбрала, оказался сыном Рона Хаббарда. Я была бы благодарна Богу если бы это было не так. Хаббард, похоже, мог просто стереть человека; он мог сделать его, осуществить каждую его мечту, а потом внезапно – раз! – и забрать это. Я потеряла способность злиться, я могла лишь плакать.

В какой-то момент я сказала, что хочу уйти, но Дэвид Мэйо и Джеф Уокер смогли отговорить меня от этого. Дэвид говорил: «Ты разобьешь мое сердце», а Джеф попал прямо в цель, сказав: «Как только ты уйдешь из Морской Организации, о тебе забудут». Наконец я решила, что должна выдержать и остаться, неважно, что произойдет. Как бы несчастна я ни была, я верила, что жизнь вне саентологии будет намного хуже.

Я сделала одну финальную попытку самоутвердиться. Однажды я выполняла обязанности квартирмейстера18 и регистрировала сходящих и заходящих на корабль людей. ОПРовцам часто поручали эту обязанность. Один раз я была на дежурстве все утро и меня должны были сменить, чтобы я смогла пообедать, но никто не показывался. Наконец, я спустилась в кормовой зал, чтобы посмотреть что случилось с моим сменщиком. Рон Хопкинс и еще несколько ОПРовцев обедали и отказались помочь мне. Я просто взорвалась. Моя злость имела мало отношения к происходящему, я просто чувствовала, что должна предпринять последнюю попытку самутвердиться. Я сказала, что буду обедать и пошло все к черту, и в этот момент Рон ответил: «Все! Ты назначена в ОПР ОПР». Я никогда не забуду этих слов. Я знала, что зашла слишком далеко и попыталась извиниться, но это было бесполезно. Рон был непреклонен. Он сказал, что я могу сделать запрос в комитет по уликам, если желаю оспорить это назначение, но если я это сделаю, меня возможно вышвырнут из МО насовсем.

Итак, 26-го мая 1975-го года меня отправили в ОПР ОПР. Я проводила долгие дни в машинном отделении, вычищала омерзительно пахнущие отходы из трюмов, которые затем красила. К счастью, Рон Хопкинс проявил ко мне милосердие, и мне не пришлось спать в цепном ящике. Мне назначили состояние Врага, и чтобы выйти из него, я должна была выполнить формулу, состоявшую в ответе на вопрос: «Выясните кто вы на самом деле». Я выполняла формулу, передавала ее Рону, но он не принимал то, что я написала. Я не знала, как он хочет чтобы я ответила. Несколько дней я мучалась в поисках ответа, который удовлетворил бы его. Кем я была? В тот момент я действительно этого не знала. Если бы я знала, кто я на самом деле, я бы позволила им выгнать меня, и убралась бы как можно дальше от корабля и от всех, кто на нем был. Но я не желала рассматривать возможность ухода из саентологии. Джеф и Дэвид чуть раньше отговорили меня от этого, и в то время мне казалось, что покинуть саентологию было бы хуже любого ада, в котором я могла оказаться на корабле.

Я провела пять дней в ОПР ОПР, но казалось, намного дольше. Мне не позволялось общаться ни с кем, кроме Рона Хопкинса. Однажды Дэвид Мэйо нарушил правила и заговорил со мной. Я напомнила ему, что этого делать нельзя, но он сказал, чтобы я не беспокоилась об этом. Я никогда не забуду, что он сделал для меня в тот день, просто нарушив правила и поговорив со мной. Не помню что именно он сказал, но он подбодрил меня и помог мне почувствовать, что я переживу этот ужас. Он проявил ко мне сочувствие, когда я больше всего нуждалась в этом. Я решила держаться за ту толику здравого смысла, что у меня осталась. Я сделала это, заткнув все свои эмоции. Это было вопросом выживания.

Наконец я написала формулу, которая понравилась Рону, и я вышла из ОПР ОПР. После долгой борьбы я была сломлена. Когда 26-го мая 1975-го года в кормовом зале Рон Хопкинс сказал: «Все! Ты назначена в ОПР ОПР» что-то щелкнуло во мне, и я потеряла всякую волю к сопротивлению.

Я больше не была злой, я больше не была грустной, я больше не была счастливой – я больше ничего не чувствовала. Я просто делала, что мне говорят. Потребовалось много времени, но я наконец выучила урок ОПР. Хочу объяснить, что не виню Рона Хопкинса, Дэвида Мэйо, Джефа Уокера, Кэти Кариотаки, Джил Гудмэн или любого другого саентолога или члена Морской Организации за то, что я пережила на корабле. Они все были под влиянием Рона Хаббарда и делали то, что считали лучшим в том время. Мы все старались выжить. Я лишь надеюсь, что они свободны сейчас и понимают что там на самом деле происходило со всеми нами, что они смогли разобраться с этим и продолжить свою жизнь. Вплоть до настоящего момента я не испытывала недостатка в словах для описания своих переживаний, но сейчас я чувствую, что мало могу сказать о последовавшем за моим выходом из ОПР ОПР периоде. Возможно, это оттого, что в то время мало что от меня осталось. Мое культовое «я» победило, и я стала рондроидом, роботом ЛРХ. Я перестала нарушать спокойствие и делала, что мне говорят. В течение лета 1975-го ЛРХ начал выходить на берег для фотосессий. Он брал с собой людей из ОПР и использовал нас как моделей. Я оказалась на нескольких из этих фотографий, предназначенных главным образом для рекламы саентологии. Никогда не видела конечного результата и не знаю, опубликовали ли где-нибудь эти снимки. На одном из них я изображала женщину, которая была очень больна, получала одитинг и становилась олицетворением здоровья. В снимке «до» мое лицо раскрасили бледно-серым гримом и я выглядела ужасно. Затем меня изобразили получающей одитинг, а для снимка «после» использовали розовый грим и красную помаду, так что я выглядела светящейся здоровьем. Я помню, Хаббард подробно инструктировал меня как нужно стоять. Он подошел ко мне и изобразил, чего он добивается. В отличие от рассказов о его последующей деятельности в качестве режиссера кинофильмов, он был очень милым на этих фотосессиях, от которых получал удовольствие. После всего, что произошло между мной и Хаббардом на корабле, это был первый раз когда он общался со мной лично, без посланника, если не считать тех случаев, когда он кивал мне при встрече. Те, кто был в ОПР стали проводить все больше и больше времени на фотосессиях и все меньше и меньше в ОПР. Хаббард в итоге создал организацию, которую назвал «Фотостудия ЛРХ», состоявшую по большей части из членов ОПР. По какой-то причине я лишь периодически оказывалась на этих фотосессиях и не попала в штат фотостудии. ОПР постепенно сокращался, пока не остались только мы с Хопкинсом. Наконец, ОПР был полностью распущен, и меня отправили искать ошибки в одитинге, что состояло в просматривании папок преклиров и выписывании совершенных ошибок, а также указывать наличие или отсутствие прогресса в кейсе в связи с этим. Мне все еще нельзя было одитировать, но я уже не была в ОПР.