В пять часов мой автобус отъехал из Голливуда в Лос-Анджелес, где я должна была сделать пересадку. У меня раскалывалась голова, и я все еще беспокоилась, что меня найдут. Это прекратилось лишь когда мой автобус наконец выехал из Лос-Анджелеса, и только тогда я смогла расслабиться, почувствовав самое сильное облегчение за всю жизнь. Я чувстовала себя так, словно с меня сняли огромную тяжесть, и я наконец стала свободна.

Я начинаю новую жизнь

На протяжении девяти месяцев я никуда не выходила из дома, пытаясь найти какой-то смысл в том, что я пережила, и приспособиться к новой жизни. Через неделю после своего ухода я начала записывать мысли о том, что со мной произошло, в дневник, который сохранился до сих пор. Я была в растерянности. Несколько месяцев я виделась только со своими родителями и ощущала уединение.

Через шесть месяцев после ухода я предприняла попытку в своем журнале проанализировать эту группу, и посмотреть, смогу ли я разобраться что с ней не в порядке. Я написала: «Есть что-то очень неправильное в том, как руководят этой организацией, что-то фундаментальное, на что я пока не могу указать». В этот момент я была еще не готова винить ЛРХ в такой ситуации и ничего не знала о контроле разума. Однако, одно наблюдение, которое я сделала, которое, по моему мнению, было для меня бесценным озарением: о людях мало или совсем не заботятся. На людей смотрят с точки зрения пользы для коллектива.

Примером может послужить одна девушка из Голландии, которая обучалась на Флаге на одитора. У нее все еще были трудности с английским, вследствие чего возникали проблемы с пониманием материалов курса, а позднее, в ее попытках одитировать. Она так и не смогла подняться выше самых основных уровней в одитинге из-за проблем с языком. Когда она совершала ошибки, ее отправляли на этику, и одной из первых ее поместили в ОПР. Похоже, никому не приходило в голову, что ее проблемой были не «злые намерения по отношению к группе», а простое недопонимание английского. Никто не побеспокоился о ней в достаточной мере, чтобы увидеть очевидное. Замечали лишь то, что она не выполняет своих обязанностей как одитор, а следовательно, должна иметь злые намерения, и к ней применялись соответствующие дициплинарные меры. Если бы хоть кто-нибудь позаботился о ней как о человеке, а не как о товаре, он мог бы легко увидеть, в чем заключалась ее проблема и помочь ей выучить английский, но так дела в Морской Организации не делались.

Я начала понимать, что, по большому счету, в Морской Организации не было настоящей заботы и любви. Вся «любовь» была обусловлена производительностью, а стандарты производительности зачастую были нелепы. Конечно, были исключения, иногда между людьми вопреки всему возникала подлинная дружба, но это было как раз исключением, а не правилом. Часто, когда такая дружба возникала, прилагались все усилия, чтобы разъединить людей, как это произошло со мной и Квентином. Настоящей угрозой Хаббарду было не то, что между нами мог быть секс, а дружба и эмоциональная близость, развивавшаяся между нами. Это разделение с друзьями заставляет людей чувствовать себя изолированными, хотя они могут быть окружены сотнями человек в среде культа. По моему мнению, самое эффективное, что может сделать советник по выходу при работе с саентологом, это отнестись к нему с искренней заботой. Саентологи, особенно штатные сотрудники, жаждут такого рода сочувствия. Я не могу подчеркнуть это достаточно сильно. Сочувственное, заботливое отношение с большей вероятностью поможет человеку освободиться из их умственной тюрьмы, чем любая информация о группе. Если вы просто будете давать человеку информацию, это не сработает, потому что он отмахнется от нее, как ото лжи «воговской прессы». Я знаю это, потому что прожила в этой среде свыше пяти лет. Главный ключ к освобождению человека из этого культа, это сочувствие. Это верно в отношении всех культов, но особенно в отношении саентологии, где в верхних эшелонах нет даже намека на подобные чувства. Проявление сочувствия может оказаться ключом к тому как пробиться через культовое «я» к настоящей личности. Когда эмоциональная связь установлена, вы можете дать им факты и помочь увидеть выход из ловушки. Дружбой, которую церковь саентологии так и не смогла уничтожить, была дружба между мной и Квентином. Мы продолжали писать друг другу. В сентябре я получила от него письмо, в котором говорилось, что у него тяжелый период. Его сняли с одитинга за «ошибки», совершенные с преклиром у которого был рак. Квентин отчаянно пытался помочь этому человеку, но ничто не работало. Письмо было написано в очень подавленном тоне. Он прислал мне фотографию, сказав, что это на память. Я очень беспокоилась, что он может снова попытаться совершить самоубийство и немедленно написала ответ. Я написала, что меня беспокоит, что он может быть чувствует, что должен себя убить, и если в его мыслях есть что-то подобное, он может звонить в любое время и поговорить об этом. 12-го октября я получила последнее письмо от Квентина. Он просил меня не беспокоиться, он больше никогда не будет пытаться совершить самоубийство. Дела у него вроде как пошли в гору. Он написал предложение отцу, в котором просил о неограниченном отпуске, чтобы он мог поступить в летную школу и выучиться. Мне показалось, что это если эта просьба не будет одобрена, он уйдет из саентологии, что будет трудно для него. Ему придется отрезать себя от своих родителей и единственной жизни, которую он знал. Я была полна решимости поддержать его как только смогу, если он примет такое решение. Еще раз я ответила на письмо немедленно. На этот раз я не получила ответа. В последующие восемь месяцев я продолжала посылать письма, надеясь, что они попадут к нему. Я думала, что, может быть, его родители узнали, что он пишет мне, и сделали так, что он перестал получать мои письма. Поскольку я покинула саентологию, я считалась подавляющей личностью, и ни одному саентологу на хорошем счету нельзя было общаться со мной, но это не останавливало Квентина. Мне пришло в голову, что могло случиться самое худшее, и Квентин совершил самоубийство, но я продолжала писать. Мне снилось много снов о Квентине и саентологии. Целый год каждую ночь мне снились кошмары об этой группе, в которых я убегала от саентологов, пытавшихся меня вернуть. Иногда мне снилось, как я сбегаю из тюрьмы. Через год такие сны стали мне сниться все реже и реже. В июне 1977-го мне позвонил Чак Ол, работавший в офисе хранителей. Он сообщил мне, что Квентин в октябре умер. По его словам, Квентина нашли в коме в своей машине возле аэропорта в Лас-Вегасе. Причина смерти «неизвестна», а Мэри Сью распорядилась провести полное расследование его смерти. Чак хотел знать, звонил ли мне Квентин или пытался вступить в контакт со мной. Я была ошеломлена. Я давно чувствовала, что что-то произошло, но сообщение просто шокировало меня. Я сказала Чаку, что Квентин писал мне незадолго до гибели, и что я пошлю ему копии писем и сделаю все, чтобы помочь расследованию. Я чувствовала, что его мать имеет право знать, что случилось с сыном. Я знала, что она очень любила его. Я сделала копии писем и отправила их Чаку.