Еще об одном осеннем празднике Преподобного

8 октября

Во всех записях одно — вечная спешка, занятость текущими делами. Иногда небольшая возможность выбора: успеть на акафист перед всенощной или пройтись одну остановку пешком. Выбираем последнее. Очень хочется взглянуть на красоту природы не только из окна электрички, но и собственными ногами пройтись по еще не везде жухлой траве, посмотреть на краски осени и вдохнуть ее запахи. Хочется увидеть безвременник кавказский — и он мягким сиреневым огоньком вспыхнул на чьей-то клумбе среди опавших листьев и еще свежей зеленой травы. Такие маленькие радости, слава Богу, еще способны приятно волновать. Это несколько утешает, особенно среди переживаний, о которых говорить не стоит, а забыть нельзя. Много приходится встречать такого, что по справедливости можно назвать вражьим делом, можно жалеть всех, попадающих в его сети, из которых так непросто выбраться. Конечно, все это из-за недостатка смирения и по немощности нашей молитвы. Но вернусь к дороге.

Стелется кое-где дым. Это жгут кучи опавших листьев, ботву и хворост. Тихо и спокойно вокруг. В первый раз в этом году увидели пару снегирей, вроде бы рано им еще быть в наших краях. Синицы нас не удивляют, шныряют в кустах, звонко посвистывая. Совсем редкость: две-три ягоды малины заждались нас, высунувшись между досок забора. Впереди сияют купола Лавры. Если на душе мирно, если тепло от сознания, что идешь к Преподобному, если кругом такое «благорастворение воздухов», такая щедрая напоенность каждого закутка теплым солнцем, такое разнообразие оттенков, такое ясное небо, то можно поверить святым, говорившим, что рай и ад начинаются здесь. Что ад — всем известно, а вот рай — это реже, этого еще дай Бог! И дает по Своей великой милости и предстательству преподобного Аввы. Вот мы уже в ограде. Как и следует, народу много. Идем в Смоленский храм. Обычно он закрыт, а по случаю ремонта Академического Покровского храма служат в Смоленском. Он много меньше закрытого Покровского, но в нем свояудивительная атмосфера: ребята, учащиеся Духовных школ, стоят вместе с народом, хор тут же. Все и всё рядом. Когда поют в алтаре и на клиросе, кажется, что весь мир погружен в море церковных песнопений, что ничего больше нет, кроме праздника в Лавре. Возглавлял службу владыка Анатолий (Кузнецов)CXXXVII. Он постарел, изменился внешне, но глаза и голос остались прежними. Хорошо очень звучали стихиры Преподобному: «Мира мятеж, Преподобне, оставив...» и еще две на «Господи, воззвах». Служба быстро кончилась. Опять бегом на электричку, чтобы утром, еще при луне, выйти и снова направиться туда же.

За окнами электрички занимается заря. С низин поднимается пар и тает в лучах восходящего солнца. Мы успели к литургии в Смоленском храме. Служил владыка Анатолий, говорил «слово». Вкратце: преподобный Сергий за долгие годы подвига так мог сочувствовать всем, любить всех, болеть душой за всех, что к нему тянулись не только окрестные жители, но и князья, страдающие от междоусобиц. Теперь многое в жизни не так, но и теперь много скорбей, многое разделяет людей, многие страдают от притеснений и страха. Тогда, при жизни, преподобный Сергий возвел простой деревянный храм в честь Святой Троицы, чтобы укоренилась мысль о величии, силе, любви взаимной всех Лиц Святой Троицы и при воззрении на Нее побеждался страх розни... Теперь стремясь в обитель Святой Троицы, мы должны, начиная каждый с себя, стремиться одолеть все недобрые мысли, недостойные христиан желания и тем паче — поступки...

О проповеди, о празднике, о себе надо бы подумать, но это легче в тишине, одиночестве, лучше на природе, но у нас нет такой возможности. Еще и то хорошо, что мы видим в пути, опять из окна электрички, желтые березы, золотые от солнца, желтеющие лиственницы, бронзовые дубы. Кое-где и совсем голые деревья. Небо светлое, голубое. Только бы молиться, глядя на такую красоту. Но... разговаривая или слушая, не помолишься, а не говорить и явно молиться на людях—нагрешишь больше, да и не по мне это. Дай Бог хотя бы помнить в душе о празднике, не раздражаться на все помехи, которые, как сговорившись, так и норовят испортить все, что можно, только бы заслонить собой и праздник, и Лавру, и красоту... Слава Богу, что хоть как-то, но сто!ит в памяти светлый осенний праздник Преподобного, с годами теряя исключительность каждого отдельного празднования, но оставаясь общим ощущением чуда и жаждой как-то выразить благодарность, но чем и как?

Сергиев день 8 октября 1991 года В этом году нам удалось перед праздником преподобного Сергия побывать в Дивеево. Когда вернулись оттуда — а были мы там всего два дня — еще острее ощущалось то, что вот здесь мы, тем более в Лавре, дома. К этому дню мы все получили подарок: ко всенощной на фасаде вокзала укрепляли щит, где крупными буквами, немного стилизованными под славянскую вязь, было написано: Сергиев Посад. Нельзя не вспомнить при этом наших русских монахов на Афоне, борющихся за особое внимание к звучанию дорогого Имени. Пусть они не сумели оформить это строго по форме, но смысл их стремлений понятенCXXXVIII. Поневоле в звучании дорогого имени слышится особая глубина. Даже в электричке услышанное объявление: «Поезд следует до Сергиева Посада» радует. И пусть никто в Лавре не ждет, не встретит, не приветит, но от самого Аввы вопреки здравому смыслу ждешь чего-либо хорошего, какого-либо подарочка в утешение. Утешения хочется, чтобы хоть немного приподнять крылышки, отяжелевшие от налипшего мусора ежедневных огорчений, переживаний, назойливых печальных воспоминаний. Чтобы от всего оторваться, переключиться, забыть текущее, несколько километров до Лавры иду пешком. Местами удивительно хорошо, особенно там, где озеро. Народу мало, лесная дорога пустынна. Зеленые ели приветствуют тишиной и запахом хвои, синички — радостным писком и неунывающим характером. Все кажется сказкой, особенно приятной, если долго не видишь эти края. К пяти часам со всех концов собираются богомольцы в тесную кучку у входа в Троицкий собор. Снова та же тревога: пустят — не пустят. Хочется не думать об этом, но трудно отвлечься, ведь в этот день особенно хочется к Преподобному. Вскоре стали пускать понемногу. Опять душа неспокойна: успеешь ли просочиться? В любой момент может прийти другой распорядитель и приказать закрыть дверь, чтобы никого не пускать. Так и было, но, слава Богу, уже после того, как мы попали в притвор и даже, к великому нашему удивлению, в сам храм, как всегда в такие дни защищенный громоздкой стасидией. В этот вечер, может быть, еще и после фанерного, без икон, иконостаса в Дивеево наш, Троицкий, заиграл таким богатством красок, от которого захватывает дух. Не устаешь удивляться, как щедро и продуманно, ненавязчиво оформлены тябла иконостаса, как гармонирует с его серебром сияние разноцветных лампад. И еще одна особенность замечена: в момент прилива грустных мыслей, горестных воспоминаний те же, бесчисленное число раз виденные иконы в иконостасе начинают ярче светиться, будто они действительно окна, через которые проникает к нам свет незримый. Когда об «окнах» пишут в умных книгах, этому веришь, но умом, а вот сердцем увидеть дается, видимо, в утешение... Пока не начали праздничную вечерню, думаю, что не столько видеть глазами, сколько всей душой ощущать красоту,— дар Божий. Можно смотреть и не видеть, не отзываться ни на какое проявление красоты. Это так знакомо, видимо, большинству. Когда читали шестопсалмие и погасили свет, я обратила внимание на то, что и тогда краски икон не подернулись серой пеленой полумрака, но продолжают гореть удивительно слаженно, гармонично, радостно. Какое это благо всем верующим — Лавра! Служат в праздничные дни особенно быстро, после помазания тоже быстро выпроваживают на площадь. Мы к этому приучены и потому тянем, жмемся в углу сколько можно, чтобы подольше побыть на всенощной. Но дошла очередь и до нас, и мы оказались за дверью. Идем в Трапезный храм. Там только еще читают канон. Решили заглянуть в Успенский. Из собора валит толпа. Значит, могут скоро начать общую исповедь. И начали. Вышел иеромонах и стал очень тихо читать молитвы перед исповедью. Хорошо, если они знакомы, а то не услышишь ни слова и, значит, не поймешь ничего. Пристраиваемся к единственному аналою, у которого стоит священноинок. Он отпускает своих «чад», которые, разумеется, подходят и подходят, не считаясь ни с кем. Возможно, пришли и другие отцы, но всех теперь окружает плотная толпа, так что надо ждать, терпеть, не теряя надежды. Дошла очередь, «простили» и нас. Мы выходим в ночь, идем Посадом. Погода на редкость хорошая для такого времени года. Чья-то или ничья большая собака холодным носом касается руки. В этом движении чувствуется доверие, и даже от этого собачьего доверия теплеет на душе. Нам обещали крышу, где вряд ли удастся заснуть, но можно будет хотя бы полежать, дать отдых ногам. Темно и тихо на окраине Посада. И пришли мы во тьме, и уходим так же. Надо успеть к ранней литургии, которая начинается в 4.45.