Поэтому, когда в царствование Ивана Грозного Новгород лишился последних прав своей политической самостоятельности, и на этой почве, по-видимому, у некоторых из новгородского духовенства появилась мысль о возможности отмены соборных входов, то митрополит московский Макарий в 1551 году писал новгородскому архиепископу Серапиону: „а на выход священникам и вперед ходити по старине, а которой священник на выход не приидеть, И на том имети заповеди по гривне по новгородцкой. А скажет которой поп, на выход не поспел боля для или родильницы, или которые иные для нужи. Ино про него послать в улицу обыскать в его приходе людми добрыми. И обыщут про него, что он на выходе не был для нужи, и на тех священникех заповеди не имети, а которой солжет священник, прихожане по нем в обыску не молвят: и на том священнике заповедь имети по старине по гривне да хоженое“ [157] (т. е. судебные издержки. — Н. У.).

Обряд соборного совершения вечернего входа составлял общерусское, а не какое-либо местное явление. Его наблюдал в XVII веке спутник патриарха антиохийского Макария, диакон Павел из Алеппо, в московских храмах [158], в Киево-Печерском монастыре [159], в Густино-Троицком [160] и в Московском Новодевичьем монастыре [161]. В Москве, где все множество ее храмов административно делилось на „сороки“ и у каждого „сорока“ был свой собор, духовенство каждого „сорока“ собиралось на вход в свой собор, во входах же Успенского собора, главного храма столицы, участвовали „власти“, т. е. духовные лица, занимавшие в Москве высокое положение — епископы, архимандриты, игумены, протоиереи и „поповские старосты“ — должностные лица, близкие современным благочинным, а также причт этого собора [162].

Особенность русского вечернего входа составляло еще то, что шествие духовенства из алтаря на средину храма в преднесении светильников совершалось северной дверью при закрытых св. вратах. Когда диакон, придя на средину храма и совершив каждение св. врат и стоящих по сторонам их икон, а также священнослужителей, испрашивал у предстоятеля благословения „Благослови владыко святый вход“, то пономари толчком подсвечников открывали св. врата [163]. На первый взгляд это — мелкая деталь входа, но она была отголоском очень существенного момента древнепесненной вечерни. Последняя, как известно, начиналась на средине храма, и в алтарь никто из клира до вечернего входа не входил. Этот древний обычай, который был известен нашим предкам, когда-то совершавшим песненную вечерню, с распространением у нас на Руси нового монастырско-приходского чина вечерни, не был забыт. Вечерню начинали в алтаре, а св. врата открывали извне во время самого входа.

Надо заметить, что этой детали вечернего входа придавали важное значение, так что и после богослужебной реформы патриарха Никона и издания типикона 1682 года она соблюдалась в отдельных местах, и в чиновнике Холмогорского Преображенского собора, составленном в 1715 году, имеется категорическое указание: „На и ныне вход творят, дверей царских не отворяют“ [164].

После того, как были открыты св. врата, диакон кадил их, возглашая „Премудрость, прости“ [165], и запевал „Свете тихий…“ Певцы же продолжали гимн со слов „святыя славы…“ [166]. В видах создания большей торжественности входа гимн исполнялся на все восемь гласов, а именно:

на 1 гл. — Святыя славы Безсмертного Отца Небесного

на 2 гл. — Святаго Блаженнаго Иисуса Христа, Сына Божия

на 3 гл. — пришедшу солнцу на запад на 4 гл. — видевше свет вечерний на 5 гл. — Поем Отца и Сына и Святаго Духа Бога на 6 гл. — Достойно есть на вся времена пети Тя гласы преподобными на 7 гл. — Сыне Божий на 8 гл. — Живот даяй всему мiру, его же ради весь мiр славит Тя. Так изложен осмогласно этот гимн в крюковом ирмологии Лен. гос. публ. библ. шифр Кир. № 577, XVII в. [167]. Такая частая смена гласов в свете современного понятия о них, как многократном повторении двух-трех однообразных мелодических строк, как это сделано в обиходах издававшихся в XIX веке Петербургской придворной капеллой, может показаться не только немузыкальной, но и вообще неудобоисполнимой. Но нужно учитывать, что в то время, когда „Свете тихий“ исполнялось на все восемь гласов, под гласом подразумевалась совокупность мотивов-попевок различной величины и интонационнного характера. Один церковно-певческий сборник XVII в., когда-то принадлежавший Соловецкому монастырю, указывает для 1-го гласа 217 попевок, для 2-го — 280, для 3-го — 153, для 4-го — 254, для 5-го — 154, для 6-го — 172, для 7-го — 102 и для 8-го — 347, а всего для восьми гласов 1680 [168]. В свете этого можно представить, как могло быть разнообразно и музыкально содержательно „Свете тихий…“, поемое на восемь гласов.