Вообще, нужно заметить, что мудрые советы отца Илариона, если только они были исполняемы в точности, всегда имели благие последствия.

Воронежский почетный гражданин Капитон Иванович Сахаров, человек благочестивый, бездетный и богатый, страдал хроническим катаром легких. Под старость, покончив дела с винокуренным заводом, Сахаров продал его, а в городе Лебедяни купил себе дом и в нем поселился, чтобы ближе быть к Троекурову, так как он и жена его Варвара Васильевна очень были преданы отцу Илариону и свято веровали в благодатное действие его молитв.

Однажды сидел Капитон Иванович в зале с гостями, в числе которых был и доктор его, а Варвара Васильевна сидела в гостиной также с гостями. Вдруг неожиданно входит в залу келейник отца Илариона. На вопрос Сахарова - здоров ли старец, келейник отвечал: «Слава Богу!». А потом говорит: «Капитон Иванович! Батюшка приказал вам доложить: будет вам лечиться! Пошлите за отцом Феодотом, исповедуйтесь и приобщитесь Святых Таин». Когда келейник вышел, между гостями поднялся ропот на старца - как можно так пугать больного? А доктор, уверяя, что Капитон Иванович вне всякой опасности, более всех вопиял против совета отца Илариона. Сахаров сделал вид, что согласен с мнением гостей, а между тем старался скорее от них отделаться. Когда все гости разошлись, он призвал духовника, который тут же вечером исповедал Капитона Ивановича, а приобщиться Святых Таин посоветовал ему утром в раннюю обедню. Приобщившись Святых Таин, Сахаров после обедни приехал домой, выпил чашку чая, почувствовал себя нехорошо, а через час скончался.

Приехал некогда к отцу Илариону богатый купец города Козлова Феодул Петрович Вагин с женой своей. Они намеревались построить себе новый дом, уже все материалы для которого приготовили, и приехали просить у старца благословения начинать постройку. Вместе с тем Вагин просил еще совета, принять ли ему должность церковного старосты, на которую он был избран. Старец сказал: «Должность церковного старосты прими, а новый дом строить до времени погоди». Скоро после этого случился в Козлове ужасный пожар, во время которого церковь, где Вагин был старостой, сильно обгорела внутри и снаружи, а старый дом его и совсем сгорел. Вагин и жена его опять поехали к отцу Илариону посоветоваться - что делать с церковью, а вместе и поблагодарить его, что не позволил им строить новый дом, который непременно сгорел бы. Отец Иларион велел им прежде всего приложить попечение об исправлении церкви и колокола перелить в Москве, где у него было много знакомых богачей. Старец обнадеживал Вагина, что они помогут ему в исправлении храма Божия. И действительно, по молитвам и предсказанию отца Илариона, Вагину оказана была помощь, и не прошло года, как церковь была отделана, колокола перелиты и все приведено в порядок. Затем Вагины опять приехали к отцу Илариону просить его благословения на освящение церкви. «Освящайте Божий храм,- сказал отец Иларион,- Господь вас благословит. А потом принимайтесь и за постройку своего дома». Так святой старец всегда верно определял всему свое время.

Монахиня Троекуровского монастыря Онуфрия в 1870 году была в Петербурге за сбором подаяния на обитель. Для этого она должна была обходить загородные дачи, и на одной из них она встретила женщину, которая, узнав, что мать Онуфрия из Троекуровского монастыря, очень обрадовалась, пригласила ее к себе в дом, угостила чаем и обедом и рассказала о себе следующее.

«Была я крепостная дворовая девушка, жила у господ в доме и ходила за барыней. Я была ловка и проворна, и барыня очень любила меня, потому что я всегда и во всем старалась угождать ей. Когда господа наши вздумали из деревни переехать на жительство сюда, в Петербург, мне хотелось узнать, возьмет ли меня барыня с собой или оставит в деревне. Барыня отвечала, что она без меня не поедет. Этот ответ привел меня в отчаяние. Расстаться с домом, бросить отца и мать, проститься навсегда с родной деревней, уехать в такую даль - невыносимо! Это было весной, а предположено было выехать в ноябре. Времени до отъезда было еще много, и я утешалась надеждой устроить дело так, чтобы меня оставили в деревне. Между тем со многими советовалась, не поможет ли мне кто в моем горе. Наконец я остановилась на одной мысли: буду так поступать, чтобы барыня разлюбила меня, буду ей грубить, все портить, во всем докучать. Из наших дворовых одна женщина собиралась в это время идти по обещанию в Воронеж на богомолье. Я упросила ее взять меня с собой, ожидая, что мое намерение идти в Воронеж раздосадует барыню. Этим я хотела положить начало моим дерзостям. Но вышло наоборот. Барыня отпустила меня с удовольствием.

Мы пошли, и так как путь наш лежал через Троекурово, то я и вздумала зайти к отцу Илариону - попросить его святых молитв, чтобы мне остаться в деревне. Подошли мы к его келлии, желая видеть его, но келейник сказал нам: "Сегодня батюшка принять никого не может, потому что готовится завтра приобщаться Святых Таин. А если хотите видеть его, то ночуйте и завтра после обедни станьте на дорожке от церкви сюда, к келлии, и когда батюшка пойдет домой, подойдите к нему, примите благословение и спросите, о чем вам нужно. А если пожелаете, то он после обедни, может быть, примет вас и в келлии". Мы так и сделали. Остались ночевать, на другой день пошли к обедне. Батюшка приобщался Святых Таин. После обедни мы стали на указанном месте. Отец Иларион вышел из церкви, мы подошли и получили от него благословение. О многом хотели мы спросить его, но растерялись и не сказали ни слова. Я очень хотела пойти за ним в келлию, но спутница моя заспешила в путь и не хотела меня дожидаться. Я поневоле уступила ей, и мы отправились в путь, и только выходим на большую дорогу, как вдруг услышали за собой голос: "Странницы, остановитесь!". Остановившись, мы увидели, что бежит к нам келейник отца Илариона с просфорой в руках. "Кто из вас,- говорит,- петербургская?" Мы сказали, что мы не петербургские, а что, может быть, я поеду в Петербург со своими господами, и хотела рассказать ему о себе все подробно. Но келейник не стал слушать меня, а, подавая мне просфору, сказал: "Значит, это тебе батюшка прислал на благословение в Питер. А тебя он просит купить там для него совершенно белую без всяких узоров чайную чашечку". Затем келейник побежал домой. Рассуждая дорогой о случившемся, я поняла, что должна беспрекословно ехать с барыней в Петербург. Итак, помолившись пред святыми мощами святителя Митрофана, возвратилась я к своей обязанности и стала опять усердно служить своей барыне, пока наконец не переехала с ней в Петербург.

Теперь я уже не крепостная, а вольная, живу у господ по найму, и, бывши прежде горничной, я теперь няня и экономка. Весь дом в моем распоряжении, всем я заведую, всем управляю. Поедут господа в Москву, а дом оставляют моему надзору. Родные пишут мне о своей бедности, о своих нуждах, а у меня всего в изобилии, так что и им часто помогаю. А за все это я обязана благодарить батюшку отца Илариона: если бы он меня не вразумил, Бог знает, что было бы со мной».Усманский помещик Дмитрий Петрович Бессонов[2] познакомился с отцом Иларионом в Колычеве у родной сестры своей Варвары Петровны Меньщиковой, часто бывал и в Троекурове и пользовался духовными советами и расположением старца. У Бессонова было много детей, и они все имели отца Илариона восприемным отцом[3] и по его молитвам жили и живут счастливо. Сам старик Бессонов до последних дней своей жизни непременно каждый год приезжал в Троекурово поклониться могиле старца и всегда со слезами выслушивал по нему панихиду. В семействе их хранится фотография старца, которую он сам им пожаловал.Госпожа А.В.Г.[