Однажды надворный советник Феодор Захарович Ключарев послал в Усмань за доктором, приказав посланному привезти хоть фельдшера, в случае если доктора нет в городе или ему нельзя будет поехать. Посланный, не застав доктора, привез лекаря, бывшего военного фельдшера Леонтия Павловича Ждановского, вовсе неизвестного господину Ключареву. Это было 4 ноября, вечером. Ждановский ночевал у Ключарева, а на другой день оба они вместе слушали литургию в приходской церкви и затем панихиду по отцу Илариону, так как это был день его памяти. Возвратившись из церкви, Ждановский за чайным столом при воспоминании об отце Иларионе рассказал о себе Ключареву следующее.

«Полк Рязанский, в котором я был старшим фельдшером, в 1842 году квартировал в городе Лебедяни Тамбовской губернии. Доктор, у которого я состоял под начальством, был человек дерзкий и крутого нрава. Не проходило дня, чтобы он не нанес мне оскорбления, без всякого с моей стороны повода. И странно: чем больше я старался быть исправным и угодить ему, тем больше он оскорблял меня. Сначала я терпел, а потом стал выходить из терпения и наконец так озлобился, что решился его погубить. Несколько ночей я караулил его на улице с заряженным пистолетом, но всякий раз Господь отводил мою руку от преступления.

По обязанности своей службы мне пришлось как-то быть в Троекурове. Я остановился у фельдфебеля, человека доброго и набожного, и вечером в разговоре позволил себе быть с ним откровенным - рассказал ему все и не скрыл даже о преступном замысле моем против полкового доктора. Фельдфебель с участием выслушал меня и предложил мне вместе с ним сходить к отцу Илариону. Я принял это предложение с большой радостью и благодарностью, и наутро мы пошли к нему. Старец принял нас благосклонно и, обратившись ко мне, спросил: "Что тебе нужно от меня?". Я не хотел, да и не смел что-либо утаить от святого человека, а потому искренно сознался ему во всем. Старец снисходительно выслушал меня и спросил: "Сколько лет ты не был у исповеди и Святого Причастия?" - "Пять лет",- отвечал я. "Это плохо,- сказал батюшка.- Всякий человек склонен ко греху; а потому, если он себя не укрепляет верой и исполнением установлений Божественных, то через это сам себя отдает в руки диавола. Постарайся как можно скорее исполнить долг христианина - поговей, исповедуйся и причастись Святых Таин".- "Этого я не могу сделать,- возразил я,- здесь нет ксендза[

5]: я ведь католик, батюшка".- "Можно бы съездить туда, где он есть; а лучше прими-ка Православие". Я изъявил готовность на предложение старца и, поблагодарив его за совет, принял от него благословение на предположенное дело и старался как можно скорее принять Православие, так что недели через две я уже помазан был миром, исповедан и приобщен Святых Христовых Таин.

После сего я опять был у отца Илариона, который принял меня очень ласково, наставлял меня, говорил, что более всего нужно стараться о спасении души. С тех пор я почувствовал необыкновенную радость в душе моей, я как будто обновился и на все смотрел другими глазами. Да и отношение полкового доктора ко мне с того времени совершенно изменилось - тот же доктор, да не тот стал человек. Вместо прежнего его обращения со мной, я стал пользоваться его расположением, и когда я окончил срок службы, то он представил меня к награде чином и званием лекаря. Много раз и после бывал я у отца Илариона. Он, вероятно, молился за меня, и по его молитвам жизнь моя была самая счастливая. Со времени же кончины блаженного старца я поставил себе за правило в день его памяти всегда бывать в храме Божием и служить по нему панихиду. Я считаю особенной милостью Божией, что Господь привел мне сегодня быть у вас. И раз вы собираете сведения о жизни и подвигах отца Илариона, для издания полного его жизнеописания, то благоволите занести в ваши тетрадки и мой рассказ».

Преподавая полезные и спасительные советы, отец Иларион, по данной ему от Господа мудрости духовной, разъяснял некоторым непонятные для них случаи и предостерегал впредь осторожнее к ним относиться.

Владелец Троекурова Иван Иванович Раевский, в имении которого жил отец Иларион, шел однажды к нему из своего дома. День был июльский, жаркий. Раевскому нужно было проходить мимо пруда. Вдруг он видит, что к пруду бежит какой-то крестьянин в тулупе, подбежал и, не раздеваясь, бросился прямо в воду. Сначала Иван Иванович испугался, подумав, что, вероятно, какой-нибудь пьяный или сумасшедший захотел утопиться. Но когда увидел, что крестьянин начал в воде окунаться, плескаться и кувыркаться на разные манеры, опасение Раевского заменилось сильнейшим смехом. Пришедши к отцу Илариону, он рассказал ему все, что видел, и добавил, что очень смеялся над этим странным происшествием. «Напрасно ты смеялся,- сказал ему старец,- это не пьяный и не сумасшедший, а враг в образе человека, ему только и нужно было заставить тебя посмеяться».Не лишним будет после сего предложить вниманию читателей письмо из Петербурга одной госпожи, Марии Феоктистовны Ивановой, к теперешней настоятельнице Троекуровского монастыря матушке Анфисе:«Честнейшая матушка! Спешу исполнить желание ваше - знать подробно о свидании моем с досточтимым старцем Иларионом.Я была с сестрой. С нами была послушница Свято-Духова монастыря и еще четвертая - знакомая соседка наша, которая на вопрос келейника, как о нас доложить, отвечала: "Просто скажите - четыре сестры из Петербурга". Келейник через несколько минут воротился и, тревожно глядя на нас, говорит: "Я доложил батюшке, а он мне сказал: там только две сестры, пусть сестры и войдут". "Старцев обманывать нельзя,- прибавил он.- Сами знаете, которые сестры, те и идите к батюшке". Послушница усердно просила благословения старца. И на возвратном пути он сам вспомнил и приказал с келейником Спиридоном: "Пусть все четыре придут". Не зная моего имени, назвал меня, сказав: "Марья! Я тебя благословляю образом". Послушница, бывшая с нами, еще жива и теперь монахиня. Я писала к ней, и что она мне сообщит из утраченного по долгому времени из моей памяти, я вам напишу. А теперь только могу сказать, что старец в беседе своей советовал принимать странников, молиться и соблюдать посты, без которых человек спастись не может, как птица без крыльев летать не может. Вид его был - как Ангела Божия. Я даже не могла думать, чтобы Господь на земле давал такую красоту Своим рабам. Ему тогда было почти девяносто лет, а казался он как в первой юности и редкой красоты. Глядя на него, невольно приходило на мысль: Дивен Бог во святых Своих[