совершается по образу Церкви, а вместе с этим осуществление этой любви в Церкви

осуществляется по образу семьи.

Подавляющее большинство церковной литературы относится к отдельной

личности, более того, в основном к монашествующим. Что вы скажете о христианской

семье?

Возможно, что сказанное будет звучать по-язычески, но я думаю, что в первую

очередь христианская семья должна быть счастливой. Это не значит, что надо

потакать друг другу во всем. Но если христианская семья представляет собойкартину несчастливого сочетания двух, трех, четырех людей, то всякий неверующийили полуверок, глядя на нее, скажет разочарованно: ну, если это— все, чтоБог может сделать, то мне Он не нужен! Или еще хуже: если вторжение Бога вотношения двух людей приносит такие плоды, то лучше без Него… И мне кажется (яговорю не о всяком счастье, не о гармонии во зле, а о серьезном отношении), чтов центре семьи должна быть любовь, должна быть радость, а не постоянная мука воимя какого-то идеала, часто выдуманного. Христианская семья могла бы быть самымубедительным доводом в пользу того, что, если Бог входит в какую-то обстановку,приходит к какой-то группе людей, Он вносит что-то, чего нигде нет, и что этоможно назвать счастьем, а не разбитостью. Я поэтому говорю о счастье как опервом и очень важном условии. Счастье, конечно, должно быть нравственновыдержанное, то есть должна быть подлинно христианская любовь между мужем иженой, и когда я говорю «христианская», я не говорю— что-то экзотическоеи странное, а просто то отношение, в котором человек почитает, любит другого,считается с ним, считает, что он или она (это относится к тому и другому) срадостью пожертвует чем-то желанным ради другого, что дети тоже воспитываются вправде, в любви, что им стараются внушить, что добро приносит радость, а нетолько натугу. Мне кажется, что счастливая семья— убедительноедоказательство того, что, приди Бог в человеческую обстановку, она можетрасцвести так, как никакая другая не может.Можно порой— но тогда это должно быть сделано всеми сообща—пожертвовать очень многим, что составляет обыкновенное мирское счастье, радичего-то более возвышенного. Помните, Иоанн Кронштадтский сказал своей жене, чтоони будут служить Богу, а счастье успеется— пусть другие будут счастливы.Если это взаимно, если оба или вся семья готовы отдать некоторые свои радостидля других, это дело иное. Но против чего я протестую, это против идеи, чтоодин имеет право загубить чужую радость, отнять радость у других, чтобы куда-тоунести ее на сторону, пойти утешать кого-то на другом конце города, тогда каксобственная семья остается без радости, без утешения.В наше время развод стал повседневным фактом,люди относятся к этому вопросу очень легко. Церковь смотрит иначе…Развод— одна из самых больших трагедий, какая может настигнутьчеловека. Он представляет собой конец не только той любви, которая обусловилабрак, но конец надежды на целую жизнь, полную радости и глубины. И вот в этом