совершается по образу Церкви, а вместе с этим осуществление этой любви в Церкви

осуществляется по образу семьи.

Подавляющее большинство церковной литературы относится к отдельной

личности, более того, в основном к монашествующим. Что вы скажете о христианской

семье?

Возможно, что сказанное будет звучать по-язычески, но я думаю, что в первую

очередь христианская семья должна быть счастливой. Это не значит, что надо

потакать друг другу во всем. Но если христианская семья представляет собой

картину несчастливого сочетания двух, трех, четырех людей, то всякий неверующий

или полуверок, глядя на нее, скажет разочарованно: ну, если это— все, что

Бог может сделать, то мне Он не нужен! Или еще хуже: если вторжение Бога в

отношения двух людей приносит такие плоды, то лучше без Него… И мне кажется (я

говорю не о всяком счастье, не о гармонии во зле, а о серьезном отношении), что

в центре семьи должна быть любовь, должна быть радость, а не постоянная мука во

имя какого-то идеала, часто выдуманного. Христианская семья могла бы быть самым

убедительным доводом в пользу того, что, если Бог входит в какую-то обстановку,

приходит к какой-то группе людей, Он вносит что-то, чего нигде нет, и что это

можно назвать счастьем, а не разбитостью. Я поэтому говорю о счастье как о

первом и очень важном условии. Счастье, конечно, должно быть нравственно

выдержанное, то есть должна быть подлинно христианская любовь между мужем и

женой, и когда я говорю «христианская», я не говорю— что-то экзотическое

и странное, а просто то отношение, в котором человек почитает, любит другого,

считается с ним, считает, что он или она (это относится к тому и другому) с

радостью пожертвует чем-то желанным ради другого, что дети тоже воспитываются в

правде, в любви, что им стараются внушить, что добро приносит радость, а не

только натугу. Мне кажется, что счастливая семья— убедительное

доказательство того, что, приди Бог в человеческую обстановку, она может

расцвести так, как никакая другая не может.