что наше, является не чем иным, как даром Божественной любви или человеческой

любви, которая изливается на нас. И мы все это принимаем, порой даже

благодарим: на одно мгновение останавливаемся вниманием и говорим Богу:

«Спасибо Тебе, Господи!» или человеку: «Спасибо тебе за любовь, за дружбу, за

то, что ты для меня сделал». А потом все, что нам дано и Богом, и людьми, берем

и уносим с собой.

Как бы мы ни старались, мы все время находимся на положении блудного.

Поскольку в нас есть раздвоенность, пока мы не цельны, пока мы не всецело какбы вкраплены в Божественную жизнь, пока она не бьет ключом в нас, исключаявсякую другую жизнь, мы на положении блудного сына или блудной дочери. И говоряБогу нашему, Творцу, Промыслителю, Спасителю, Жизни нашей: Отче!— мыдолжны отдавать себе отчет, что еще не выросли в ту меру, изнутри которойХристос называл Бога Своим Отцом— и нашим Отцом. Ведь в Евангелии отИоанна Он говорит: иду ко Отцу Моему и Отцу вашему, Богу Моему и Богу вашему(Ин20:17).Где же мы находимся? В тот момент, когда мы обращаемся к Богу и называем ЕгоОтцом— где мы? Не только ли что мы вырвали у Него Его достояние, чтобыуйти и прожить его согласно нашей злой или безумной воле? Или мы ужеопомнились? Правда, мы, может быть, еще находимся в далекой стране,далеко-далеко от Бога, так далеко, что только минутами воскресает в насвоспоминание о том, Кто такой наш Бог, наш Отец, где родной дом— вглубинах моей души и там, где меня так любят. А может быть, мы уже опомнилисьглубже и не только плачем о своем сиротстве, о своей обездоленности, о своейбедности, но уже вспомнили, что у нас есть Отец… Это парадокс: как это можетбыть? Это возможно только потому, что Он нас любит никогда не колеблющейсялюбовью, и ничто не может нас вырвать из любви Господней. Потому что, когда мыдоходим до предела падения, Бог, Сыном Своим, приходит в мир жить, учить и умиратьза нас нашей смертью. Значит, действительно, как бы низко мы ни пали, мы можемсказать: Отец!— потому что Отец у нас есть.Или мы, может быть, уже на пути? Может быть, мы уже отвергли своеодиночество, свою обезбоженность, свое бесславие и уже начали идти кБогу— возможно, еще нерешительными, испуганными стопами, неуверенно: авдруг нас не примет Отец?— но все-таки идем и готовим нашу исповедь:Отче! Я согрешил против неба и перед Тобой (Лк15:21). Я согрешил передБожественной правдой и перед человеческим чувством, перед любовью. Я недостоинназываться Твоим сыном или дочерью; может, найдется мне уголок в Твоем дометам, где живут слуги, рабы, там, куда простирается Твоя забота и любовь, дажеесли это не Твои кровные сыновья и дочери?А может быть, мы уже видим, как у дверей родного дома— рая—стоит Отец, как Он уже нас увидел, уже движется к нам, спешит старческойпоступью, чтобы нас обнять, утешить о том, как мы согрешили, как мы себяунизили, до чего мы себя довели, как мы недостойны себя самих, не говоря о Нем,