нуждаются в том, чтобы горе их пробудило, чтобы воспоминание иного времени в

них воскресло и они смогли бы тоже двинуться в путь. И это является как бы

коренным, абсолютно необходимым условием, потому что Царство Божие— это

Царство взаимной любви. Нам не может быть места в Божием Царстве, если в нас

остаются безразличие, холодность, отсутствие любви или тем более отвержение

другого. И в момент, когда мы называем Бога— Отцом, мы должны усилием

веры, усилием воли, усилием всего своего существа признать, что все мы—

братья и сестры. Да, есть братья близкие и сестры близкие, есть и далекие, ноне нам судить. В начале книги Бытия мы видим, что одного брата звали Авелем, адругого— Каином. Каин убил Авеля, но Авель не противился… И в течениевсей истории нашей христианской веры у всякой жертвы, у всякого мученика былавласть именем Божиим прощать. Как Христос сказал: Прости им, Отче, они незнают, что творят…Вот начало, два первых слова, с которыми мы приступаем к нашему Богу и Отцу.И то, что мы будем говорить дальше об имени Божием, о Царстве Божием, о волеБожией, имеет настоящий смысл, только если мы взываем изнутри хотя бызачаточного сыновства, хотя бы стремясь соединить свою волю с волей СпасителяХриста, свои мысли и чувства с мыслями и чувствами Христа, Сына Божия, ставшегоСыном Человеческим.Да святится имя Твое: пусть Твое имя, Господи, будет предметомпоклонения, пусть это имя будет святыней в сердцах, в мыслях, на устах людей,пусть Твое имя, как пламя, зажигает человеческие души и превращает каждогочеловека во всем его существе— духом, душой и телом— как бы вкупину неопалимую (Исх3:2), которая горит Божественным огнем, сияетБожеством и остается несгораемая, потому что Бог не питается веществом, котороеОн претворяет в Божественную жизнь.Почему же мы говорим об имени, а не о Боге? Потому что имя—единственное, что нам доступно. В еврейской древности считалось, что имя и тот,кого оно отображает, тождественны: знать имя означало понять самое существоданной твари или, сколько возможно, и Творца. В Ветхом Завете имя Божие непроизносилось, оно обозначалось письменно четырьмя буквами ()213, которые мы произносим для удобства какЯхве, но прочесть их, произнести их мог только ветхозаветныйПервосвященник, который знал тайну этого имени. И Маймонид, еврейский богословXIIвека в Испании, писал, что, когда собирался народ в иерусалимскомхраме, когда пели Богу и молились Ему, Первосвященник перегибался через крайсвоего балкона и тихо, неслышно ни для кого, кроме Бога, произносил это священноеимя, которое, словно кровь, вливалось в эти молитвы, давало им жизнь, как кровьдает жизнь живому организму, и возносило эти молитвы до Престола Божия. Имясчиталось чем-то настолько святым, что его нельзя было произнести214. Мы знаем, что и в некоторых сибирскихплеменах Бог не имел имени. Когда они хотели Его обозначить в своей речи, онилишь поднимали руку к небу, указывая, что это Тот, имя Которого нельзяпроизнести и Который превыше всего.