стопой. Идут слепые— их ослепила земля, и они не сумели увидеть

неба— идут в сознании, что ничего у них нет: с чем же прийти, как их

примут? Символ их состояния— это лохмотья, которыми они покрыты; как же

их могут пустить в царские палаты грязными, вшивыми, в лохмотьях, проглядевшими

всю жизнь, растратившими все, что им было дано от рождения?

Верно, идут они с двоящимся чувством: с одной стороны, в сознании, что

никакого права на гостеприимство этого хозяина они не имеют, с другой

стороны— с мыслью: покажись они только в дверях дворца или зажиточногодома— их прогонят! Вся жизнь их этому научила, они знают, что таких, какони, гонят со двора,— чего же им ожидать? Заслуг нет, оправдания нет,ничего нет. Значит, единственная надежда— на милосердие, на то, что ихпожалеют и ради жалости пустят. Но— жалей, не жалей— как можно ихпустить? Ведь они все осквернят в этом доме!И вот они подходят к вратам; что дальше? В другом евангельском отрывкепритча продолжается рассказом о том, как все уселись у стола, вошел хозяин,окинул взором собравшихся и вдруг обнаружил, что один из пришедших не одет, каксказано, в брачную одежду, пришел на пир в своих лохмотьях. И хозяинразгневался и велел его прогнать (Мф22:11—13).И тут другой вопрос: как же так, как это может быть? Кто из этих нищих,хромых, убогих, слепых мог прийти на пир иначе как в лохмотьях? Что случилось сними— или с этим человеком? Каким образом они-то оказались облеченными вчистую, праздничную одежду, а он один в такое позорное рубище? Объясняется этотой обстановкой, тем временем и местом, где Христос говорил Свои притчи. НаВостоке, когда странники шли пешком, днями и днями, они приходили изнуренные,запыленные, в ободранной одежде в какое-нибудь местечко и искали себе приюта. Ивосточное гостеприимство было щедрым несмотря порой на большую бедность:странников принимали с благоговением, омывали их ноги, омывали их тело, даваличистую одежду— не для того, чтобы они не осквернили дом, а для того,чтобы они отдохнули телом, душой, чтобы они ожили к новой, иной жизни.Верно, так и случилось с теми, кого слуги хозяина привели к его вратам: ихприняли другие слуги— ангелы Божии, омыли их, одели, с честью, жалостью,лаской ввели туда, где был приготовлен пир. И все с радостью, с благодарностью,с трепетным сердцем, в изумлении принимали эти заботы, эту неожиданную,незаслуженную ласку. А один, видно, кого тоже хотели омыть, одеть, отмахнулсяот этой ласки и заботы и ответил: мне сказали, что здесь кормят, я есть хочу!Остальное мне не нужно: годами не мылся, всегда в лохмотьях ходил,— дайтемне попировать один раз в моей жизни! И вошел он как был, но хозяин велел егопрогнать,— не потому, что тот был в лохмотьях, а потому, что ему долюбви, до жалости, до милосердия хозяина не было никакого дела. Хозяин был емуне нужен, ему нужен был накрытый стол.И вот вопрос ставится перед нами очень круто: мы постоянно прибегаем к Богу—но в каком духе? Мы тоже нищие, мы тоже слепые, хромые, мы тоже износились и