есть в меру Бога.

Смерть— подруга, сестра? Это— поэтические выражения, а я не

поэт. Франциск Ассизский называл смерть сестрой48.

Быть может, позволительно сказать (но боюсь, это неудачная шутка), что,

поскольку мы полны жизни, постольку и смерть становится близкой, дружеской,

становится не врагом, а именно как вторая сестра, в свое время возьмет нас

нежно в свои руки и унесет в Царство Божие.

Как стать живым, «ожить из мертвых», когда нет хороших корней, когдазнаешь только человеческую злобу? Как найти любовь Божию, когда не зналматеринской любви и место матери занимала личность скорее отрицательная?Я хотел бы сказать две вещи. Первая (повторюсь): подобная ситуация—как раз предмет коллективной ответственности. Да, возможно, отца, материнедоставало, и те, кто был призван их заменить лаской и любовью, возможно, былижестоки и не способны давать. Но куда смотрели окружающие? Что делалисоседи, друзья, школа, приход, что делала Церковь? Вот где наша коллективнаяответственность. И эту ответственность можно пронести: есть множествослучаев, когда оставленные близкими люди находили любящее сердце, котороеоткрыло им, что можно встретить любовь и, значит, можно жить.Но есть и личная сторона— и тут, думаю, я обращаюсь к человеку спризывом вырасти в героическую меру. Принять свое прошлое, принять бросившихнас родителей и тех, кто их недостойно заменил, не сумев полюбить нас, можночерез прощение. Но прощение надо понимать несколько иначе, чем это делаетсяобычно. Слишком часто мы считаем, что простить означает «забыть»,«зачеркнуть», «навсегда изгладить» какое-то событие. Мне думается, это не так.Прощение начинается гораздо раньше, оно не устояло бы, если бы речь шла простоо том, чтобы «зачеркнуть» нечто. Прощение начинается в момент, когда человеку,который всей своей тяготой, своей жестокостью, своей безответственностьюраздавил нас, мы говорим: «Я тебя принимаю. Я тебя принимаю, я тебя беруна свои плечи, как Христос взял крест. Я тебя принимаю, каков ты есть, каккрест, на котором я, быть может, умру, но тогда получу право сказать: Отче,прости ему, он не знает, что делает». Прощение начинается в момент, когда япринимаю виновного, ничего не требуя, не говоря ему: я тебя отброшу, если ты непеременишься, не спрашивая его: переменился ли ты достаточно, чтобы заслужитьмое прощение? Мы можем взять на себя— словно крест, который нес Христос,—тяготу тех, кто раздавил нас, и на этом пути к Голгофе, через наше соучастие вСтрастях Христовых, через наше собственное крестоношение, наше прощениеполучает преображающую силу. Жан Даниелу как-то сказал, что страдание—единственная точка соприкосновения между злом и его невинной жертвой. Когдазло, словно нож, врезается в душу или тело человека, жертва, страдая,приобретает подлинную божественную власть простить, сказав Богу:«Господи, по Твоему примеру, по Твоему учению я простил. Тебе нечего взыскать снего». В этом— сила прощения, которое принадлежит нам, когда мы являемся