Бога, Которого я вам буду проповедовать». Силуан снова спросил: «А что тогда

случается?» —«Они меня бьют и выкидывают вон из храма». Силуан тогда

посоветовал: «Знаешь что, ты достиг бы большего, если бы постоял, послушал, как

они молятся, посмотрел на их благоговение, а потом пригласил бы нескольких из

них посидеть на ступеньках храма и сказал бы: вот я видел, как вы молились, как

вы себя держали в присутствии Бога, расскажите мне о своей вере… И каждый раз,

когда кто-то из них скажет что-нибудь, что очень близко к истине, скажи ему:

как это прекрасно! Но знаете, одного не хватает в вашем представлении…— иприбавь одну крупицу христианского мировоззрения. Тогда они обогатятся ираскроются».А когда человеку говорят: «Все, что ты говоришь, вздор» или: «Нечего мне оттебя узнавать», конечно, он закрывается. И я думаю, что часто с детьми такбывает. Я видел очень многих детей, которых именно так осаживали: «Какуюбелиберду ты несешь!» Ребенок никогда не несет белиберду, ребенок всегда оченьсерьезен. Но родители думают большей частью, что если он не говорит их языком,не выражает их взглядов, то это вздор. Я не говорю, что ребенок всегда прав,—конечно, нет. Я говорю о том, что часто его вопрос или несовершенноепредставление, или то, как он видит вещи,— это дверь куда-то, а незапертая дверь.Я думаю, что можно, не ставя вопросов, а просто сидя вместе, рассказатьчто-нибудь о себе, можно раскрыться сколько-то. Если ребенок, подросток на этоотзовется критически или просто не захочет слушать, это не важно. Ты с нимподелился, он тебя будто не послушал, но он не мог не услышать, и где-то впамяти это задерживается. Я глубоко уверен, что в памяти задерживается такое, очем мы не имеем даже представления. Я вам дам пару примеров. Я в детстве жил вПерсии и говорил по-персидски. Уехали мы, когда мне было почти семь лет, попалина Запад, и через два года я не понимал и не мог сказать ни одного слова по-персидски.Меня отдали жить в лицей, и когда я ночью бредил вслух, сны видел, я бредил наперсидском языке, на котором говорить не мог и которого не понимал. Значит, онгде-то во мне был.И другой пример, более для меня значительный: как то, чему научаешься вдетстве, в течение жизни отлагается в человеке и не покидает его. Я помнютакого певца Федорова, баса. Он умирал от рака, я его навещал каждый день, икаждый раз сестра милосердия мне говорила: «Зачем вы пришли? Он без сознания».Я шел к нему в палату, становился около него и— ну, слово «петь» ко мнене подходит, но каким-то образом производил звуки, которые были направлены ктому, чтобы молебен спеть. Каждый раз он немного приходил в себя и к концумолебна еле слышным образом в нем участвовал. Потом пришел день, когда я егопосетил, и по одну сторону кровати сидела его жена, по другую— дочь. Онитолько что приехали из Японии, не видели его в течение нескольких месяцев. Онивидели его в последний раз здоровым, а теперь он умирал, был без сознания. Я имсказал: «Сядьте рядом, я попробую его вернуть к жизни». Я встал на колени рядом