Творения

Беседа на слова Евангелия от Матфея: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею (Матф. 19:3)?

Прекрасно у христиан и трудолюбцев это сочетание двух дней, — разумею — субботы и дня Господня (т. е. воскресенья), — которое еженедельно повторяется в круговороте времени; ибо как матери или кормилицы Церкви, они и народ собирают и священников заставляют выступать в качестве наставников, а учеников и учителей вместе руководят к попечению о душах. У меня, например, все еще звучит речь вчерашняго дня и засело в памяти то, чем (вчера) мы занимались. Взираю на крест, водруженный пророчеством Исаии, и на одежды Господа, обагренные кровию как у того, кто выжимает виноград (Ис. 63:2–3), — и на Спасителя, несущего скорое искупление в деснице Своей. И Соломона созерцаю, производящего пред нами суд и правду во всей возможной строгости (3 Цар. 3:24). Жалею и о должнике евангельском, который не оказал подобному себе рабу человеколюбия, коим сам воспользовался от Господа (Матф. 18:28), но по безразсудству и жестокости снова навлек сам на себя беду. Вот какими главными предметами занимались мы в прошедший день, как знаете все вы, если только слушали не без надлежащего внимания.

Сегодня опять многое и все — прекрасное предложил нам Дух Святый на сей видимой трапезе. Но я обратил внимание на пустословов и вместе искусителей — фарисеев, и очень пожалел их за испорченность нравов, причем они замышляли перехитрить (самый) Источник мудрости своими вопросами, но потерпели неудачу в предприятии, так как Божество Единородного всегда обращает (подобные) вопросы в противное для них. О сем, мне кажется, и Исаия пророчески говорил: (Господь) отвращаяй мудрые вспять, и советы их обуяяй, и уставляяй глагол раба Своего (Ис. 44:25–26), — и затем Давид: языки своими льщаху: суди им Боже, да отпадут от мыслей своих (Псал. 5:10–11). Впрочем, благодарность нужно воздать им, хотя и врагам, что подвигли Премудрость к ответу, дабы нам, рабам Ея, оставить в нем письменное научение полезному: ибо вот канонизуется брак — главное дело жизни человеческой, — законополагаются точные пределы как (для) заключения, так и расторжения (его), которые пусть выслушают со всем тщанием оба пола, дабы и женская половина научилась свойственному ей, и мужская обязывалась к назначенному для нея.

Позволительно ли человеку разводиться с женою своею по всякой причине? Таково предложение евреев. Я же с другой стороны смотрю на цель вопроса. Так как женский пол способнее к доверию и скорее склонялся к величию чудес, к восприятию и вере в Божество Христа (так и в конце, — когда человекоубийцы по своему определению влекли Господа на крест, толпа женщин и страдание оплакивала, и, следуя за Спасителем, жалобно проливала слезы — Лук. 23:27): то, дабы устроить некое затруднение и неприятность Ему через коварный вопрос, они, как это думалось им, разставили сети и силки своими речами; Господь же, силою Божества усматривая готовящееся злоумышление, а вместе с тем определяя человеколюбивое постановление для жизни и соделывая тщетными козни их, предлагает ответ в защиту женщин, отогнав ни с чем волков — фарисеев, напрасно открывших рты свои для вопроса. Само творение, говорит Он, указывает цель в соединении, а не в разделении; и первый устроитель брака есть Творец, сочетавший первозданных людей брачными узами и будущим поколениям давший непререкаемый порядок сожительства, который они должны были чтить как закон Божий. Соединенные же друг с другом уже не двое, но одна плоть; итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Это было сказано тогда фарисеям. Но и теперь послушайте вы, приспешники их, которые легкомысленно переменяете жен, как одежды, — устрояете брачные чертоги так часто и быстро, как ярмарочные палатки, — женитесь на имениях и берете жен для своей прибыли, — даже при небольшом раздражении немедленно пишете разводное письмо и еще при жизни оставляете многих вдовами. Уверьтесь, что брак расторгается только смертию и прелюбодеянием. Ведь в том, что совершается по закону и установлению, бывает не так, как в отношении к блудницам, (с коими) сожительство ограничивается небольшим числом дней и при этом преследуется одно только плотское наслаждение; но совершенно напротив, о человекъ! происходит некоторое единообщение тела и души, так что и нрав с нравом вместе соединяется, и плоть с плотью некоторым образом связуется. Как же ты отторгаешься безчувственно? Каким образом столь легко и без страданий разлучаешься, хотя ты взял себе союзницу жизни, а не служанку на несколько дней, — сестру и жену? — Сестру — по творению и происхождению (ибо из одной стихии земли и одинакового вещества состоите вы); жену же — благодаря единению супружескому и закону брачному. Какие же поэтому узы расторгнешь ты, будучи связан и законом и природою? Как отвергнешь обеты, которые принял на себя при совершении брака? О каких это (обетахъ), думаешь, говорю я? — о тех ли, которые ты, при переписи здесь приданого, засвидетельствовал собственноручною подписью к книге, скрепляя печатью совершаемое? И это, конечно, крепко и имеет достаточную твердость; но я уношусь (мыслию) к изречению Адама: это плоть от плоти моей и кость от костей моих; она будет называться женою моею (Быт. 2:23). Это изречение не напрасно сохраняется в Писании; оно есть общее исповедание мужчин, от одного первого лица того высказанное всей совокупности женщин, по закону сопрягаемых с мужьями. Не удивляйся, что сказанное одним служит обязательством и для другого: ведь все, что случилось с первозданными в начале, стало природою и для последующего поколения.

Итак, если жена, без причины оставленная, взяв книгу Бытия, повлечет тебя к судии (а судия есть вместе и свидетель), скажи, что ты ответишь? Как изгладить словесное свое заявление, которое ты сделал перед Богом, и которое записал не какой–нибудь ничтожный писец, а Моисей, слуга Божий? Не имевшую отца и матери жену передал Бог Адаму, и тем как заботливый опекун обезпечил сироту; теперь же дочери твердо ограждаются законными правами матери (Евы) против безчестных и неверных мужей, так что ни с какой стороны невозможно тебе презирать супругу, когда связан ты и древними божественными и новыми человеческими законами.

Но да внушит тебе стыд (перед разводомъ) и польза (отъ) жены для жизни. Она есть член (твой), помощница, сотрудница в провождении жизни, в рождении детей; она — поддержка в болезни, утешение в скорбях, страж дома, сокровищница имущества. Она печалится твоими печалями и радуется твоими радостями. Вместе с тобою владеет она богатством, если есть таковое, тяготу бедности облегчает экономией; искусно и твердо противостоит неприятностям, на нее (направляющимся); постоянно трудится над воспитанием детей, закрепощенная сожительством с тобою. А если случится какое–либо несчастное стечение обстоятельств, она погружается в скорбь и заботу; между тем как те, кто считаются друзьями, измеряя дружбу временем счастия, отстают в опасностях, а слуги — бегут и от господина вместе и от беды. Остается только жена, член страждущей половины; в худых обстоятельствах она прислуживает и заботится о муже, отирая слезу, залечивая раны, если оне нанесены ему. Она следует за ним, когда его ведут в темницу: и если дозволят ей войти (туда) вместе с ним, она охотно разделяет заключение; если же и запрещают ей это, она остается при дверях тюрьмы, как собачка, привыкшая к хозяину.Знал я женщину, и притом цветущую, которая и волосы остригла и переоделась в мужскую одежду, чтобы не разлучаться с мужем, находящимся в бегах и укрывательстве. Рабом представляясь (по внешности), она действительно рабствовала любви (к мужу); — и такую жизнь вела в течение многих лет, странствуя из места в место, из пустыни в пустыню. Таковою же находим мы и жену терпеливейшего Иова. Ведь и его оставили все: и льстецы утекли вместе с богатством, и друзья соразмерили дружбу только с временем счастия, — а если когда и являлись, то их присутствие было укоризною, а не посещением больного, — прибавлением несчастия, а не облегчением (Иов. 16:2), потому что и утешители в бедах все негодовали против него. Одна только она, некогда знатная, сидела при муже на навозе, соскабливая гной и извлекая червей из ран. Так (поступила) подруга жизни, а не соучастница только в счастии, неразлучный друг, а не льстец при наслаждениях, — единственный добрый остаток от всего благополучия, всего самого дорогого и родного. От этой крайней и чрезмерной любви к мужу, впала она даже в грех богохуления, посоветовав ему сказать некое слово хульное на Бога и ускорить кончину, чтобы не терпел он дальнейших наказаний и она не видела (его) в безпрестанных скорбях (Иов. 2:9). О собственном затем несчастии вдовства она не размышляла; об одном только заботилась, чтобы муж избег невыносимой жизни. Вот чему вместе с новым опытом научает презрителя брака и воспоминание о древнем.Что же подлежащий обвинению мог бы сказать против этого? какую–бы представил благовидную защиту своего легкомыслия? Нрав жены, скажет, злой и ненавистный, язык необузданный, поведение не домовитое, хозяйство не экономное. Допустим, что так: я убеждаюсь, и принимаю слова твои подобно тем судьям, кои не очень разборчивы на слухи и легко увлекаются порицаниями обвинителей. Но ты скажи: начиная дело с нею, разве ты не знал, что вступаешь в союз с человеком? А услышав кто о человеке, разве не увидит тотчас и неизбежного греха? — Ведь только Богу свойственна непричастность злу.Когда ты по бедности или скупости не доставлял необходимого для житейского обихода, она в печали не укоряла тебя. Когда ты возвращался с пирушки, иногда нагруженный вином и лишенный смысла, она, ненавидящая пьянство, не отвергала тебя, но принимала, извиняя по–человечески, вела тебя за руку, не смотря на сопротивление, и освежала твою голову, качающуюся от винных паров, отводила даже на брачное ложе, — одна только сочувствуя тебе, тогда как слуги смеялись и издевались над помешательством твоим от опьянения. А ты расхаживаешь по улицам и за ничтожные вины преувеличенно хулишь свою жену, чтобы снискать себе сочувствие в легкомысленном разводе.Жесток образ мысли у таких мужей, звероподобен и необуздан, — ведет свое происхождение, по народному сказанию, от дуба или камня; потому что, изгладив из памяти решительно все, они равнодушно разводятся. Но кто отсекает больной член вместо того, чтобы лечить его, и притом — когда еще не поразило опасное страдание, а есть большая и почти несомнненая надежда на исцеление? Вскочил пузырь на руке, мы будем заботливо лечить его; тревожит опухоль ногу, мы будем уничтожать опухоль лекарством. Если же бы мы, пренебрегши врачебным уходом, при каждом заболевании обращались бы к сечению и железу, то в немалое время жизни обсекли бы у себя все члены. Но да не будет так, о мужи! Пусть остается некоторая память и о членах; пусть пристыдят вас услуги жен. Как бы не разгневались вы, но противопоставив причинам своего раздражения муку одних только родов, найдете совершенно ничтожными (в сравнении с этою последнею) все опечаливающия вас обстоятельства. Пусть здравое разсуждение выставит на вид и блага от расположения (жены): врачевания болезней, участие в несчастиях, слезы, пролитые за мужа перед кемъ–либо, оставление родителей и отчего дома и следование за чужим (человекомъ), продажу чего–нибудь из своей собственности, чтобы избавить мужа от позора и затруднения. Все это пусть воспитывает добрые отношения и пусть будет союзом любви, возбуждая и укрепляя душу, легко склоняющуюся к падению подобно какому–нибудь дому обветшавшему. Да преобладает милосердие и да не разрушается взаимная привычка и долговременное сожительство, которое даже неразумных животных заставляет держаться нераздельно друг с другом. Видел я вола, страшно мычавшего, когда отделившись от стада он остался одиноким, — (виделъ) и овцу, блеявшую в лесной долине и перебегавшую горы, пока не пристала к стаду, от которого отделилась на пастбище. А коза, оказавшаяся в таком же положении, хотя бы и много козьих стад встретила при своем бегстве, не прежде (однако) останавливается, как найдет то, с которым близко свыклась, и своего собственного пастуха.Да не окажемся же мы, одаренные разумом менее неразумных (тварей) чувствительными к дружбе. Не будем ценить супругу ниже какого–нибудь спутника, или вообще — подружившегося (с нами) не надолго по какому–либо незначительному поводу. Видишь, как люди, встретившись друг с другом на большой дороге и вошедши под одну крышу постоялогодвора или под развесистое дерево, дающее тень летом в жаркий полдень, делают этот случай поводом для себя к истинному благорасположению. И когда пойдут (затемъ) по разной дороге, то не без боли разстаются друг с другом, но останавливаются и начинают плакать, пристально глядя друг на друга, и каждый дает (другому) какие–нибудь знаки памяти для ношения (при себе); и несколько отошедши, опять оборачиваются и перекликаются, желая один другому благополучия. Короткое время завязывает столь пламеннейшую дружбу, что она становится для них трудно нарушимою и разставание — насильственным. А ты к сообщнице жизни относишься так презрительно, как к негодному сосуду, или — дешевой одежде, износившейся в путешествии, или — к мальтийской собаченке, отставшей от дома. Где же в начале образовавшееся (друг к другу) расположение? где возлежание на одном ложе? где узы закона? где сила большой и продолжительной привычки, которая, как говорят и как показывает опыт, — превращается в природу? Все расторг ты легче, чем Сампсон веревки иноземцев (Суд. 15:13 и след.).А между тем муж целомудренный и постоянный в расположении не легко забывает и об умершей супруге, но лелеет детей, как общий залог матери и природы. Он думает даже видеть в них отшедшую: ибо одно из детей сохраняет подобие материнского голоса, другое имеет в себе много одинаковых черт по наружности, иное складом характера сходствует с родительницею. И таким образом отец, имея много живых и наглядных образов супруги, представляет себе сожительство с нею безсмертным, и потому не имеет в себе сладострастных помыслов, — сегодня засыпав могилу, не готовит брачного чертога через малое время. Не спешит он от слез и воздыханий опять к брачному веселью, не переменяет черной и печальной одежды на светлое платье жениха, не ведет другую супругу к неостывшему ложу умершей, не дает детям мачиху, — это ненавистное имя; но подражает целомудренной чистоте горлиц, свойственной им не от разума, а от природы. Говорят, что эта птица, раз потерявши сожительницу, с любовию продолжает вдовую жизнь, и поступает совершенно иначе, чем голубь, который наклонен к многоженству.