Итак, многострадальный и благодарный[83] бедняк лежал, не имея ног (разве бы он не убежал от этого злодея и гордеца, избрав другое место, взамен разбойнических ворот[84], запертых для бедняков), лишенный рук, не в состоянии будучи и ладони протянуть для просьбы (милостыни), не владея даже органами речи и испуская какой-то хриплый и странный звук из груди, изувеченный во всех вообще членах, останок злой болезни, жалкое доказательство человеческаго безсилия. Но и такое количество бед не склоняло высокомера к призрению (несчастнаго). Проходил он мимо человека, как мимо камня, совершая грех без всякаго предлога. Обвиняемый, он не мог ведь сказать этих общеупотребительных и благовидных (отговорок): «не знал, не ведал, неизвестным мне остался просящий нищий» — который лежал пред воротами, как зрелище для всякаго входящаго и выходящаго, дабы неотвратимым соделать осуждение высокомера, — желал даже крох со стола, и не получал. Так, один от пресыщения разрывался, а другой от нужды таял. Посему благопристойно и справедливо поставить ту Хананейскую Финикиянку учительницею человеконенавистному богачу, говорящею такия слова: «о злодей и презритель! и псы едят от крох, падающих со стала господ их!» (Матѳ. 15, 26; Марк. 7, 28). Ты же брата своего единоплеменнаго не удостоил сего дара. Но собаки заботливо кормились, — особо сторожевыя, отдельно ловчия, — удостоивались и крова и ложа, — и прислужников имели, старательно отобранных: а образ Бога брошен на-земь, презираемый и попираемый, который собственноручно создал Художник и Творец всего, — если для кого достоверен Моисей, засвидетельствовавший о происхождении людей (Быт. 2, 27).

Но если бы на сем и кончилось повествование о Лазаре и такова была бы природа вещей, чтобы неравенством этого (земного) жития ограничивалась (и вся вообще) жизнь наша: то я испустил бы громкие вопли негодования изъ-за того, что, созданные равночестно, мы столь неравную с единоплеменниками (своими) проводим жизнь. Поелику же оставшееся[85] для слушания прекрасно, то, постенав в прошедшем, возблагодушествуй, бедняк, в последующем[86], узнав блаженное наслаждение сотоварища твоего по нищенству[87]. Обретешь ты верный суд Праведнаго Судии, в коем стенает сладострастник и блаженствует страдалец. Каждый из обоих получает возмездие по достоинству.

И вот умер нищий и отнесен был в лоно Авраама. Видишь ли попечителей[88] праведнаго бедняка и исполнителей преставления его? — Ангелы были охранителями, взирая на него ласково и кротко и своим видом предъуказуя ожидающее его попечение и успокоение. Унесенный, он был положен в лоне Патриарха, — чтó для любителей изследовать глубины Писания представляет повод к недоумению. В самом деле: если бы всякий умирающий праведник уносился в одно и тоже место, то обширным какимъ-то и в безконечность простирающимся было бы лоно это, так как оно должно будет служить вместилищем всего множества святых. Если же это совершенно невозможно (ибо полое лоно с трудом и одного взрослаго человека и двух младенцев вместить может), то здесь мы имеем иносказание[89], под образом чувственнаго лона руководствующее к некоему духовному умосозерцанию. Что же означает изречение это? — Авраам, говорится, приемлет тех, кои вели благоустроенную жизнь. Итак, скажи же, богодухновенный Лука (как к присутствующему и видимому обращаюсь со словом к тебе), почему ты, при существовании многих (других) праведников и старейших Авраама, сию честь уделил человеку последующаго поколения, умолчав об Енохе, Ное, — или (будь это) и другой кто, следовавший им по жизни? Но я, кажется, уразумеваю тебя[90] и мои мысли не удаляются от цели (Евангельскаго повествования). Поелику Авраам был слуга Христов и преимущественно пред другими людьми он приял откровение касательно явления Христа, и тайна Троицы достаточно была прообразована нам в шатре сего старца, когда он угощал трех Ангелов, как мужей путешествуюших, — и вообще по многим таинственным прообразам он стал свой человек (у) Бога, облекшагося впоследствии времени плотию, и чрез посредство этого человеческаго покрова ясно беседовавшаго с людьми: то посему лоно его, говорится, есть как бы некая тихая пристань и место невозмутимаго упокоения праведников, ибо во Христе спасение всех нас и надежда будущаго века, — во Христе, произшедшем от плоти Авраама по человеческой последовательности. И мне кажется, что честь этого старца имеет отношение[91] к Спасителю, Судие и Мздовоздаятелю за добродетель, попечительным гласом призывающему праведников и говорящему: приидите, благословенные Отца Моего! наследуйте уготованное вам царство (Матѳ. 25, 34).

Умер нищий. Двоякое значение имеет нищенство: оно указывает, во-первых, на недостаток необходимаго (для жизни) и, во-вторых, на смиренномудрие и скромность нрава. Посему имеющий недостаток в средствах, нуждающийся в деньгах и одетый в жалкое рубище да не присвояет себе похвалу добродетели и да не думает, что для спасения ему будет достаточно (одной) бедности. Бедный по неволе не заслуживает похвалы, но добровольно умеряющий свои помыслы, вызывает удивление к себе; так как для просто лишь бедствующих, а нрав имеющих безпорядочный и неисправный, подневольная бедность бывает средством ко многим и дурным делам. Все подкапывателей стен и работорговцев, также грабителей и воров, даже самых человекоубийц видал я, когда присутствовал на суде архонта, — из бедных, незнатных, бездомных, безприютных. Из сего, таким образом, явствует, что Писание теперь ублажает такого нищаго, который несет нужды любомудрою душею, обнаруживая благородную твердость к обстоятельствам жизни и не совершая ничего дурнаго для того, чтобы доставить телу наслаждение роскошью. Такого (нищаго) яснее описывает Господь в первом блаженстве, говоря: блаженны нищие духом (Матѳ. 5, 3).

Итак, не всякий нищий праведен, но такой как Лазарь; и не всякий богач отвержен, но живущий с таким настроением, какое имел современник Лазаря, — и (когда) такой его жизни на самом деле существуют очевидныя свидетельства. Что богаче божественнаго Иова? Однакож огромное имущество не отвратило сего мужа от праведности и, вообще сказать, не отдалило от добродетели. Что беднее Искариота? Ничем не воспользовался он от бедности для спасения, но живя с одиннадцатью бедняками и любомудрыми, даже с Самим Господом, добровольно обнищавшим ради нас, — увлеченный злою волею к сребролюбию, он вследствие сего и предание совершил легкомысленно.

Достойно благоразумнаго изследования и погребение[92] обоих умерших. Нищий почивший имел ангелов (своими) охранителями и попечителями, ведшими его с доброю надеждою в место упокоения. Богач же умерший[93], сказано, погребен был[94]. Ничего нет лучше, как воспользоваться изречением самого Писания, в одном слове достаточно раскрывающаго безславную кончину богача. Да, умирающий грешник действительно погребается, будучи перстным по телу и земным по душе, — сочувствием к телу естественное достоинство ея (души) низводя к материи, не оставляя никакого полезнаго памятника своей жизни, но покрываясь безславным забвением и кончаясь смертию скотов. Гроб овладевает телом, а ад — душею: — две темныя тюрьмы, уделяемыя нечестивцу в наказание.

И кто не упрекнет несчастнаго (богача) в безразсудстве? Когда он был на земле, то чванился, величался, презирал всех сожителей и единоплеменников своих, обращавшихся с ним чуть не обзывал муравьями и червями, терзался пустыми помыслами о кратковременной славе. Когда же он отторжен был от жизни и как негодный раб отстранен от чужаго имения, котораго владыкою он, по глупости, считал себя: то спускается до равносильнаго (прежнему) высокомерию унижения и, расточая сетования плачущейся старухи, долго и безполезно взывает к Патриарху, говоря: Отче Аврааме! смилуйся надо мною и пошли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и прохладит язык мой, ибо я мучусь в пламени сем, — ища милости, которой не дал, когда имел легкую возможность благодетельствовать, — упрашивая, чтобы помощником к нему против огня прибыл Лазарь, — умоляя обсосать перст прокаженнаго, немного орошенный водою. Таковы безумства плотоугодников! Вот конец любостяжательных и сластолюбивых!

Но человеку разсудительному и пекущемуся о будущем, считая эту притчу как бы за предохранительное некое лекарство от болезни, надлежит избегать опыта подобных зол и оказывать сострадание и человеколюбие, как вину (или средство для достижения) будущей жизни. Как бы на действительном событии[95] и применительно к определенным лицам Слово Божие излагает нам это вразумление, дабы мы, живо и наглядно наученные закону благоустроенной жизни, никогда не пренебрегали заповедей Писания, как на слове только устрашающих, но не доводящих угрозу до (действительнаго) наказания. Знаю, что многие из людей, обольщаемые таковыми помыслами, предоставляют себе безпрепятственную власть грешить. Но всецело противоположному научаемся мы из предложеннаго места Писания, — (именно тому) что ни снисхождение какое-либо не облегчает наказания тамошняго суда, ни человеколюбие не уменьшает определеннаго возмездия, — если речениям Партиарха надо давать должное значение. После долгих молений к нему со стороны богача и выслушав многое множество жалобных воззваний, он не преклонился на эти сетования и терпевшаго тяжкое наказание не изъял от мук, но с строгою мудростию подтвердил праведный суд, сказав, что каждому но достоинству определил Бог участь (его); — и тебе, при жизни усладившемуся вопреки чужим бедам[96], (теперь) положено то, что терпишь, как наказание за прегрешение, — а измучившемуся там и попранному и переносившему горькую жизнь во плоти, назначено здесь некое сладостное и радостное состояние.При том же и пропасть, говорит, великая служит препятствием сообщению их друг с другом и разделяет наказуемых от награждаемых, дабы те и другие жили совершенно врозь друг от друга, отдельно вкушая блаженство и муки.Думаю, что чувственная притча служит прикровением[97] духовнаго созерцания. Не можем же мы на самом деле представлять там ров, выкопанный ангелами, подобно как в лагерях бывает среднее пространство между неприятелями. Но Лука употребил образ пропасти, описывая нам то разделение, каким отдалены друг от друга жившие согласно добродетели и жившие иначе. Размышление это нам запечатлевает и Исаия, говоря приблизительно так: неужели рука Господа не может спасти? или Он отягчил слух Свой, чтобы не услышать? Но грехи наши разделяют между (нами и) Богом (Ис. 59, 1-2).Похвальное слово в день святаго первомученика Стефана (27-го Декабря).Как по истине священен и прекрасен круг радующих нас предметов! Праздник следует за праздником и торжество сменяется торжеством! От молитвы мы призываемся к молитве и за Богоявлением[98] Господа следует чествование раба. Устремит ли кто взор свой к появлению в мир Рожденнаго вчера[99] плотию и всегда Cущаго по божеству, или же к мученичеству, какое претерпел сегодня[100] благородный слуга: тот найдет (в обоих событиях) хотя и многие и разнообразные предметы, но одну цель — чтобы мы научились благочестию. Так вчера ежегодный и обычный праздник научил нас тому, что родился Спаситель мира, Безплотный облекся плотию и Безтелесный оделся телом; потом — что за нас приял Он страдания и был вознесен на древо не ради чего либо иного, как ради промышления о нас[101]. Сегодня же взираем на благороднаго подвижника, побиваемаго камнями за Него, дабы кровью (своею) воздать благодарность за кровь (Его).Итак Стефан — виновник сего торжественнаго собрания, призвавший нас к видимой у всех радости, созвавший (нас) как единый город в собрание, муж — начаток мучеников, учитель страданий за Христа, основание добраго исповедания, ибо прежде Стефана никто не изливал крови (своей) за Евангелие. Но как Каин, тот (известный) братоубийца, — как научает меня Моисеево повествование (Быт. 4, 8 сл.), — совершил братоубийство, ибо, вместо естественной любви усвоив вражду, он первый обновил землю убийством: так и Стефан треблаженный первый своею кровью освятил землю посредством благочестиваго подвига (мученичества), — муж, по времени второй после апостолов, а по славным делам первый[102]. И не вознегодуешь на меня ты, Петр, — не оскорбишься ты, Иаков, — не опечалишься ты, Иоанн, — если я не только сравню сего мужа с вашим любомудрием, но и хочу усвоить ему нечто бóльшее. Напротив, возвеселитесь радостно, ибо вы — отцы независтливые, гордитесь успехами сынов и удовольствие испытываете при превосходстве чад ваших над вами в добродетели. Ведь если что хорошее и великое совершено Стефаном, то это есть конечно ваше, — его наставников и тайноводителей (дело). Так и отличие борцов служит к славе воспитателя. Посему, немного умилостивив вас, с дерзновением скажу, чтó даст мне предмет, в восхваление сего доблестнейшаго во Христе мужа. Старейший из учеников — ты, святый Петр, и прежде всех возвестил Иисуса Христа (Деян. 2, 14 сл.). Но когда еще ты проповедывал евангельское слово, переходил из города в город, путешествовал из страны в страну, нес труды проповеди: сей (Стефан), войдя в поприще[103] и быстро взяв венок за подвиг, перешел со славою на небо, между тем как ты еще вращался на земле; даже более (оказывается), если Сам Отец и Сын призывают его посредством чуднаго видения. Такъ-то даже Петр (удостоивается мученическаго венца после Стефана), — и сказаннаго достаточно, ибо крайне безразсудно состязаться в нервенстве с отцами. Посмотрим и на тебя, Иаков брат Иоаннов (Матф. 4, 21). Ты — благовестник Христов, вторая добыча после Петра. И кто не подивится твоей вере? Как только ты призван был, то, нисколько не умедлив, повиновался. Вместе с ладьею ты оставил отца Зеведея и последовал за Христом, как истинный ученик. Ты пострадал за благочестие охотно сознаюсь, ибо Ирод жестоковластный умертвил тебя мечем; но спустя уже много времени после Стефана (Деян. 12, 1-2). И зачем называть мне всех отдельно, когда он предвосхитил награду мученичества пред всеми вообще святыми, первый вступив в борьбу с диаволом и первый одержав победу, — став подражателем Давида, хотя и в обратном отношении? Камнями (Деян. 7, 58-59) Давид победил Голиафа, камнями и Стефан — диавола[104]; но один — такими, которые бросал, другой же такими, которые в него бросали. Мы же, народ Христов, подобно тогдашнему воинству израильскому (1 Цар. 18, 6 дал.), да вопием и воспеваем победныя песни, взирая (на него) как бы на присутствующаго (здесь), изумляясь как бы стоящему (среди нас).