И когда каждый год, на Пасху, он приходил в Иерусалим, в храм на поклонение святыне, его молитва была все о том же — об этом будущем счастье и уюте, спокойном и мирном.

Может быть, потому он и любил так эти ежегодные паломничества, что связывались они в его сердце с этой молитвой.

Впрочем, конечно, он молился не только об этом. Ведь он был иудей, настоящий иудей, трепетно и кровно любящий свой народ, его прошлое, настоящее и будущее. В нем всегда жила и, кажется, по мере его роста росла и крепла мечта и надежда на грядущего Мессию. И его молитва была об этом пришествии, о желанном избавлении родины от ненавистных осквернителей–язычников.

И как любил он там, в храме, бродить в толпе, переходить от одних к другим, прислушиваясь к затаенным вздохам надежд, к сладким для сердца словам мечты и к длинным речам учителей, пытающихся определить подлинный смысл пророчеств о времени Грядущего.

Так протекали его дни — спокойно и мирно. Каждодневная работа в винограднике нарушалась только ежегодными паломничествами. Иуда был доволен своей жизнью в ожидании того, что было ее последним смыслом, — брака…

Только иногда, это бывало очень редко, его посещали часы какой‑то странной, почти непреодолимой тоски, и тогда, случалось, он лежал целые ночи без сна на земле в винограднике, смотря на прозрачное звездное небо, или целыми днями почти совсем забрасывал работу.

В те часы мечта о жене и семье вдруг угасала и становилась пустой и скучной.

Иногда тоска приходила в храме. Кадильный дым и возгласы священников казались тогда ненужными, толпа отвратительной, мудрые учителя глупыми и смешными.Иуда боялся этих часов и, когда в обычном состоянии вспоминал о них, старался объяснить их тем, что слишком долго откладывает брак.И вот все переменилось.Это случилось сразу, в один день.В тот день Иуда впервые увидел Его. Иуда никогда не забудет этой минуты, прозрачного воздуха, солнечных палящих лучей, заливавших раскаленный песок дороги, высокую фигуру в длинной белой одежде, на которой так ярко вырисовывалась темная, почти лиловая от загара кожа.Он не забудет этих услышанных впервые звуков Его голоса — от них сразу так затрепетало сердце.В этот день Иуда не отходил от Него и не переставал слушать и смотреть.Точно где‑то в нем, в его глубине зазвучала новая, иная Песнь песней, и та, что читал в винограднике, показалась теперь только слабым предчувствием и намеком.С того дня он уже не возвращался домой, и, вероятно, теперь его виноградник совсем зарос и одичал…Каждое утро, когда, еще в холодной прозрачности, просыпался Иуда где‑нибудь под чужим, предоставленным из любви к его Учителю кровом или прямо под открытым, небом он чувствовал острую радость от сознания, что вот он опять сейчас увидит Его Лицо, услышит Его голос, какие‑то новые необычайные слова, от которых опять все существо будет пылать и содрогаться.Он начинал день с молитв благодарности за совершенный дар посетившего его блаженства.Молитва его со времени встречи стала совсем новой.С тех пор как из уст Учителя он услышал слова о Боге, имя — Отец Небесный, точно Бог пришел к нему из какой‑то заповедной глубины, из сокровенной тьмы Святого Святых, и, такой Далекий, Страшный и Неприступный, стал так близко, совсем рядом. Он чувствовал так часто эту близость, точно самый воздух кругом него и в нем самом был напоен Богом.И это чувство достигало в нем иногда такой остроты, что, беседуя с кем‑нибудь, он останавливался на полуслове, чтобы отдаться вполне захватывающему ощущению таинственной близости.