Противостояние нацизму началось у матери Марии не со статей против нацистской расовой теории ("Расизм и религия"(1938)), а с полемики против того типа духовности, который культивировался среди нацистской элиты (элементы его мать Мария обнаруживала даже в христианской среде). Впрочем, и в"Расизме и религии"мать Мария ссылается на то, что Розенберг противопоставляет любви, которой учит христианство, честь[362]. Из этой статьи видно, что она была знакома с"Моей борьбой"Гитлера, с писаниями А. Розенберга и некоторых других идеологов нацизма.

С"нордической духовностью"у матери Марии были старые счеты. Во"Встречах с Блоком"(1936) она упоминает о своем споре в кружке Вяч. Иванова, когда, пытаясь"защитить Блока", выступила против антропософии Штейнера:"Я спорила против обожествления и абсолютизации человеческой природной силы"[363]. Речь, очевидно, не только о"жизненной силе", но и об абсолютизации человеческой природы, человека как такового. В этих же воспоминаниях описывается, как по просьбе Кузьминой–Караваевой Блок разорвал портрет Штейнера. Теперь, когда мать Мария писала о духовности нацизма, она заметила, что"несомненно влияние (на эту духовность – Г. Б.) штейнерианской антропософии"[364]. Сегодня можно сказать, что хотя штейнерианство – не единственный"оккультный корень"нацизма, но его влияние на нацизм несомненно[365].

Вряд ли оставили мать Марию равнодушной и выпады Розенберга против идей Достоевского о"всеобъемлющем человеколюбии"русских и их"любви к страданию"[366], что, по его замечанию, обернулось русской революцией. Впрочем, мать Мария уже и сама писала, что сатане больше не обмануть ее"слезинкой ребенка"(132). В статье"Страдание и Крест"она предупреждала:"Совершенно неприемлемо превозношение страданием, гордость им… Скорбящий не имеет преимущества пред радующимся"[367].

Изжив в себе самой"искушение жалостью"(которая, будучи неочищенной, оборачивается саможаленьем), мать Мария могла совершенно свободно судить и о другом искушении – "духа"в отношении плоти. Оба искушения – две стороны одной медали:"Душевности грозят две противоположные опасности: с одной стороны, – она широкая дорога для страстей, а с другой – по ней идет смерть в человеческую душу. Чтобы не дать власти страстям, человек в области своей душевной жизни не должен себе позволять никакого культа"своего", исключительного, якобы самого главного. Чтобы избежать второй опасности, он не должен убивать душевности, а всю ее претворять в орудие любви к другому"[368]. Речь идет о преодолении эгоизма и эгоцентризма во всех их аспектах.

Исходя из этого понимания,"нордическая духовность" – это"убитая душевность", такая установка духа, которая ставит в центр себя, свое Я, свою свободу от всего"чувственного". Парадоксальным образом, как показывает мать Мария, таким духом достигается власть над миром,"потому что это то, что покоряет и пленяет мир, спящий мягко и одевающийся пышно, и пьющий и ядущий"[369]. Власть над миром, над всякой плотью, желание контролировать ее зачастую и является внутренней силой такой"духовности". В момент, когда мир поражается"внутренним и внешним неблагополучием"(что случилось в Европе, особенно в Германии, во время экономического кризиса), нашлись те, как заметила мать Мария, кто принял установку на"отрешение"от этого разлагающегося мира[370]. Это прямо соответствовало тому, что писал А. Розенберг о приходе"аристократического идеала личной духовной замкнутости и отрешенности"[371].

Мать Мария отдает себе отчет в том, насколько привлекателен этот идеал:"Соблазнительность его в его безграничной чистоте, огромном напряжении, во всем этом обманчивом и влекущем виде святости. В самом деле, что тут скажешь? Как противопоставишь свою теплохладность, свое отсутствие подвига этому огромному и напряженному духу, шагающему уже по вершинам? Как не соблазнишься?"[372]. Ответ матери Марии известен – соблазн преодолевается только другим подвигом не во имя себя (своей души), а во имя Христово – подвигом любви к Богу и ближним. Именно такой подвиг дает истинную свободу в отношении мира.

Всей своей духовной установкой, еще до начала Второй мировой войны, мать Мария противостояла нацизму не столько как идеологии, сколько как"цельному мировоззрению", основанному на определенного рода духовности. Отсутствие духовного сопротивления нацизму, мы полагаем, привело многих русских эмигрантов к сотрудничеству с Гитлером, но не потому, что им была близка нацистская идеология (хотя были и такие), а потому, что лежащий в основе этой идеологии"нордический дух"не был им абсолютно чужд. Эта часть эмиграции (по большей части православные), надеялась, что Гитлер освободит Россию от коммунизма, а потом можно будет освободить ее и от немцев. Сталин воспринимался при таком взгляде как большее зло, чем Гитлер. Возможно, он и был"большим злом"(Сталин уничтожал Церковь, сталинизм пережил нацизм и на его совести больше жертв). Однако, ошибкой, как показала история, был сам выбор между двух зол, идея использовать одно зло против другого, которую разделяла часть эмиграции[373].

Имея в виду ее эсеровское прошлое и общение с левой интеллигенцией (Бердяев, Федотов), можно было бы предположить у матери Марии другой уклон – предпочтение коммунизма (как меньшего зла) нацизму, но такого уклона не было. Когда Г. Федотов в статье"Пассионария"(при всех оговорках) написал, что он не с Франко, творящим злодеяния именем Христовым, а с"Пассионарией", которая не ведает, что творит[374], в эмиграции, особенно в среде Богословского института св. Сергия, его подвергли острой критике, но в той полемике, как писал Федотов, он"видел со стороны матери Марии равнодушие"[375]. Мать Мария поддержала Федотова лишь в другом конфликте, в 1939 г., когда из‑за сотрудничества в левой прессе он чуть было не лишился кафедры, но здесь она защищала не его политические взгляды, а свободу совести, впрочем, и эта"защита"тут же перешла в иную плоскость.В 1939 г., во время конфликта вокруг Г. Федотова, у него, матери Марии и Н. Бердяева возникла так и не осуществившаяся идея создать"Лигу в защиту свободы". В связи с этим проектом были написаны три статьи:"О свободе"Г. Федотова,"Существует ли в православии свобода мысли и совести"Н. Бердяева и"На страже свободы"[376] матери Марии. При этом мать Мария далеко уходит в своей статье от повода (личного конфликта Г. Федотова) и даже от темы свободы совести. Собственно, тема свободы рассматривается ею в более широком контексте – это одна из христианских ценностей, которые надо защитить от коммунизма, нацизма и фашизма:"Три кумира требуют себе человеческих жертв: это класс, раса и государство… Любовь объявляется слабостью. Смирение становится презренным. Свобода топится в насилии. Личность обесценивается. Кумиры могут… стремиться к взаимному истреблению, нам, христианам, ясно, что они являются различными изображениями одной и той же силы, действующей в мире, – силы антихристовой"[377].Никакого"перекоса"в пользу одной из идеологий у матери Марии не было. Объективный взгляд на тоталитаризм (и на западную демократию) мы находим и в статье"Четыре портрета"(1939). Три тоталитарных идеологии представляются матери Марии в образе трехголового дракона. Объединяет их то, что они дают,"пусть отравленное, питание жажде человека иметь целостное религиозное мировоззрение"[378]. Целостное мировоззрение тоталитарных идеологий творит чудеса (мать Мария называет это"злым чудом"). Вслед за Н. Бердяевым[379] она говорит о религиозном смысле коммунизма:"Христианские мученики современной России… ведут сейчас борьбу не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных". Церковь оказалась сейчас перед лицом не какой‑то кабинетной доктрины, марксизма, скажем, а перед лицом антицеркви"[380].Религиозный смысл (хотя и от противного) имеет и фашизм. Раннее христианство победило языческий этатизм (культ государства) Рима, а итальянский фашизм пытается его возродить. Но из всех тоталитарных идеологий эта – самая слабая[381]. Намного ярче и сильней"религия расы", проповедуемая в Германии. Мать Мария отмечает, что эта религия (творимый в Германии миф) по своей основе менее универсальна, чем коммунизм, ибо коммунизм находит сторонников среди пролетариев всех стран, а расизм – это идея превосходства одной расы. Для человека другой национальности здесь открываются две возможности. Либо он примет расизм в его германской редакции и уверует в особую"мессианскую избранность"германской расы (но в народах такой взгляд вряд ли приживется), либо, приняв основной принцип расы, создаст свою собственную расу–избранницу, но тут возможна лишь борьба всех против всех[382].В этой мысли есть два интересных момента. Во–первых, мы встречаем понятие мессианства, которое сравнительно недавно использовалось самой Е. Скобцовой. Расизм – это извращенное мессианство. Сама идея избранности одной нации по сравнению с другими матерью Марией отвергается. С другой стороны, анализируя существо расизма, она замечает, что нацизм"провинциален", ограничен каким‑то одним регионом мира, и восстанавливает против себя все остальные. В статье"Размышления о судьбах Европы и Азии"(1941) (далее"Размышления") мать Мария, отправляясь от этой особенности немецкого нацизма, предсказывает его неизбежное поражение.Как коммунизм и фашизм, нацизм есть явление в первую очередь религиозное – это религия расы. Антихристов характер тоталитарных идеологий проявляется в том, что во всех них попирается человеческая личность, образ Божий, совесть. Кажется, для одной личности там все же есть место – для личности вождя, но это неверно. Гитлер – это не личность (в христианском смысле), он"ипостасное проявление безличной священной германской крови"[383]. Иными словами, вождь – это воплощение той идеи, которую он олицетворяет и которая сплачивает воедино ее сторонников. Это касается всех трех видов тоталитаризма, но особенно интересно мать Мария написала в"Размышлениях"о Гитлере. Он предстает как антипод Христа:"Народ по отношению к Гитлеру является даже в каком‑то смысле абсолютно безгрешным, – ведь если он совершает грехи, то только потому, что так велит единый. Грех на нем, но и святость на нем, потому что и на подвиг люди идут по воле единого, не они совершают подвиги, а ими он их совершает"[384]. Гитлер в некотором роде берет грех немцев на себя. Но человек – не Христос, он такой ответственности выдержать не может:"Самый страшный грех – это само согласие принять на себя живую душу народа, само согласие на собственное обожествление", карой за что, по словам мать Марии, является гибель души, превращение человека в оглашающего весь мир воем зверя. Человек, отдавший Гитлеру свою волю и как бы освобождающийся от грехов, совершает самый страшный грех – отрекается от своей свободы, своей совести, предает ее не Богу, а человеку и тем самым из образа Божия становится слугой Сатаны[385].Здесь мы вновь встречаем одну из главных тем Кузьминой–Караваевой – принятия на себя грехов других, которая пришла к ней от Достоевского (Легенда о Великом Инквизиторе). Она развивает эту идею как в негативном аспекте (исследуя дух антихристов), так и в позитивном. Право брать на себя ответственность за других имеет тот, кто сам целиком предался Богу, кто не ищет ничего своего, в противном случае это не образ Христов, а его противоположность. Германский расизм и"нордическая духовность"тесно связаны друг с другом. Как пишет мать Мария в"Расизме и религии", для нацистов Гитлер – это"ипостасное воплощение германской избранности… Его устами говорит самое священное, что есть в мире, – германская кровь, он почти что уже и не человек, а… просто бог, воплощение всей божественности космоса"[386]."Нордический дух", таким образом,"приподымается"только над своей плотью (германской), становится ее"богом". Такой"бог"целиком зависит от своей"природы", воплощенной в тех, кто ему поклоняется, и поэтому он не Бог.