Таким образом, католичество не только сблизило римлян с франками в самом королевстве Хлодвига, но и помогло ему справиться с варварами арианами. Однако, чтобы понять причины победы франков, полезно отметить и другое обстоятельство. — Почти все германские народы скоро отделились от своих соплеменников; других — бургундов, позднее лангобардов — отрезали от родины вторгшиеся франки. Но первые завоеватели империи были не слишком многочисленны. Около 60.000 вандалов вторглись в Африку; висиготов в Галлии и Испании было не более 100.000; бургундов в Галлии, несомненно, гораздо меньше. Теодорик вторгся в Италию с 20.000 воинов; стало быть, с ним пришло около 100.000 человек. Поскольку войны не прекращались, а сородичи убывающего народа не пополняли, восточные германцы скоро ослабели и стали романизироваться. Этой опасности избежали франки, распространявшиеся не только в романизированной Галлии, но и в самой Германии. Вплоть до времен Карла Великого, покорителя саксов, франки не теряли связи с примитивной, зато национальной Германией и, так сказать, компенсировали каждый шаг на запад и юг шагом на восток. Их государство было подлинно римско–германским.

При поддержке рипуарийского конунга Хлодвиг (496–497 гг.) отобрал у разбитых им аламаннов долину верхнего Рейна (впоследствии покорил и придунайских аламаннов). Однако куда важнее для короля франков было одержать победу над бургундами и самыми могущественными своими врагами висиготами, завоевав всю Галлию. Оба эти народа объединял с остроготами заключенный Теодориком союз. Расторгнуть его и было первейшей задачей Хлодвига, опиравшегося на поддержку величайшего противника Теодорика и его политики — византийского императора; последний не представлял для франков никакой опасности и расчетливо почтил их конунга консульским титулом. Еще раньше, в 502 г., Хлодвигу удалось склонить на свою сторону бургундского короля. При поддержке этого короля, рипуарийцев и —косвенно — византийцев Хлодвиг (507 г.) начал новую войну с висиготами. Разбив их при Vougli (Вугле), он дошел до реки Гарумны, взял Бурдигалу (Bordeaux) и занял выданную ему епископом Гераклианом столицу висиготов Толозу (Toulouse); пожалуй, и вовсе положил бы конец власти висиготов в Галлии, когда бы на защиту их не выступила армия Теодорика.

Как бы то ни было, весь замысел Теодорика пошел прахом. Хлодвиг сделался самым могущественным германским правителем. Оставалось лишь навести порядок в германской части новой империи, где помимо Хлодвига были и другие самостоятельные конунги. Теперь, благодаря своей великой мощи, он без труда мог справиться с ними; однако, вел себя коварно, прикидываясь защитником народа и справедливости. Сам подстрекал сына рипуарийского конунга убить своего отца, сам же и приказал его за то казнить; потом, собрав рипуарийцев в их столице Кёльне, присягнул в своей невиновности и предложил им перейти под его покровительство (mundium). Народ рипуарийцев признал его своим королем. «Ибо Бог, — пишет епископ Григорий Турский, — ежедневно повергал врагов Хлодвига и расширял его государство, поскольку Хлодвиг был человеком доброго сердца; а это весьма угодно Богу». Одного салийского конунга с сыном Хлодвиг хитростью взял в плен и постриг обоих в монахи, потом убил, поймав при попытке к бегству… Зная о том, что Рагнахар, внук короля Хлойо, не очень любим его людьми, Хлодвиг послал им однажды всяческих драгоценностей (лишь со временем стало известно, что все они из позолоченной меди), чтобы они выдали своего короля. «Зачем же ты, — говорил Хлодвиг плененному Рагнахару, — позволил себя связать? Ты унизил весь наш род. Лучше бы тебе умереть!» И творя месть за честь своего рода, собственной рукой убил Рагнахара, следом и его брата, за то, якобы, что тот не выручил Рагнахара. Потом был убит и третий брат и «множество конунгов и ближайших сородичей». Земли и богатства, естественно, попали в руки Хлодвига. Но, устранив по меньшей мере семерых «конунгов и сородичей», он во всеуслышание жаловался, что вынужден жить, как чужеземец, ибо нет у него больше сородичей, которые могли бы, если понадобится, отомстить за него. «Доброго сердца» король на самом деле желал узнать, не осталось ли еще неведомых ему родственников, скорее всего — его врагов.

Хлодвиг, хоть и вел себя с нечеловеческой жестокостью, был человеком остроумным, во всяком случае, хорошим политиком. Он не только соединил в единый народ племена франков и других германцев, но, распространяя христианство и единообразно устраивая свое государство, начал сознательно объединять германцев с римлянами. Разумеется, в походах и войнах Хлодвига участвовал не весь народ, а одно только войско; поэтому на востоке германцы жили относительно густо, а чем дальше к западу и югу, тем чаще проникали в среду туземных жителей, присваивая оставленные беженцами земли или попросту захватывая римские поместья и деревни. Земельными собственниками, крупными помещиками в центральной, западной и южной Галлии были главным образом сам король, его соратники и франкские магнаты; новых франкских крестьян здесь было немного, а франкских деревень, думаю, не было вовсе. В отдельных местах завоеватели сталкивались с германскими колонами, получившими землю германскими солдатами, а в висиготском государстве — с рассеянными повсюду в римской среде висиготскими крестьянами и магнатами. Во всяком случае, никакого передела земель не было; и вообще, франки не заменили существовавший экономический и социальный строй другим, германским. Кроме того, социально–политический строй самих германцев, как сказано, принципиально (не в правовом и техническом отношении) не слишком отличался от римского.

В итоге король приобрел огромное множество земель, унаследовав отчасти поместья римских императоров. Франкские магнаты также изрядно разбогатели. Они и составили правящий слой новой империи. Это были, прежде всего, дружинники короля, его антрустионы, затем — люди, признавшие короля своим патроном и находившиеся под защитой его «слова» (verbum, mundium). Так их и называли — пребывающие в слове короля (in verbo regis), королевские «словники». Но и римлянину ничего не стоило признать короля патроном, — и даже следовало это сделать, чтобы защитить свое состояние и социальное положение. В результате среди «людей» короля (его «словников») оказались не только германцы, но и римляне, прежде всего, римские магнаты, поскольку простолюдины, понятное дело, не слишком занимали короля. В то время как старая франкская знать начала срастаться с римской, рядом с ней, отчасти и из нее, произошла новая римско–германская аристократия, образовавшая войско и администрацию самого короля.

74

Ни Хлодвиг, ни его преемники не разрушили основ римской политической системы. Крупные помещики издавна были, в известном смысле, государственными чиновниками, правившими своими людьми и вершившими над ними суд. Положение епископов благодаря заступничеству короля даже окрепло, и городской дефенсор (defensor civitatis) и курия попадали во все большую от них зависимость. Ибо «куриалы» и «сенаторы» — иначе именуемые honorati, priores civitatis, primi civitatis, boni homines — не изчезли еще в городах. Одна «formula» середины VIII века гласит: vos honorati, que curas publicas agitis assidue [вы, сенаторы, которые постоянно осуществляете общественное попечение]. Тем временем городской дефенсор cum honoratis principalibusque suis [со своими сенаторами и первейшими людьми] заправлял gesta municipalia [муниципальные дела].

Жизнь изменилась только в двух отношениях. Во–первых, государство не требовало уже денег и повинностей в таком количестве, как Римская империя, и люди получили наконец возможность перевести дух: всем, даже крестьянам и горожанам жить стало легче. Во–вторых, король посылал теперь в каждый округ государства, т. е. в город и городскую территорию, своего уполномоченного, комита (comes), или графа (grafio), который и стал самым крупным гражданским и военным чиновником. Графу подчинялись tribuni, vicarii и — в германских землях — centenarii. На востоке граф скоро заменил прежнего председателя пага (Gau), которого Тацит называет принцепсом, а франкский Lex Salica — тунгином. Поскольку в каждом германском паге была крепость (бург) или хотя бы судное место (mallus, mallobergus), эта крепость или этот mallus сделались со временем графской резиденцией; впоследствии они нередко перерастали и в подлинный город (oppidum, civitas). К примеру, название нынешнего Детмольда есть не что иное, как старинное Theot–Malli, а название упомянутой части современного Ганновера — Тигислеге — в XI веке означало место тинга (т. е. народного собрания, того же mallo, mallis).Центром всего этого нового графского чиновничества был, разумеется, королевский двор (palatium, Pfalz). Здесь из антрустионов и германских и римских магнатов со временем вышли крупнейшие чиновники королевства: сенешал (Seneschall), маршал (Marschall), казначей, виночерпий, референдарий или канцлер, и великий судья (Pfalzgraf comes palatii)', позднее величайшее значение приобрел управляющий домом и хозяйством майордом (major domus). При дворе короля, как и в городах, чиновничество срасталось с церковной иерархией, поскольку франкский король, опять–таки уподобляясь римским императорам, относился к епископам как к своим чиновникам и обсуждал с ними — даже на церковных соборах — не только церковные, но и государственные дела. Он мог позволить себе обходиться с епископами подобным образом и даже назначать епископами бывших своих чиновников, потому как римские папы в то время не пользовались заметным влиянием в крайне рыхлой организации Галльской Церкви. Только при поддержке короля епископ мог управлять своим диоцезом и своими землями; увеличивал их опять–таки король. Понятно поэтому, что, желая усилить свою власть, Меровинги перестроили церковную организацию, образовав государственную Франкскую Церковь, связанную с королем теснее, нежели с Римом.Тем не менее, политическая деятельность первосвященства была выразительницей традиций Римской империи. Традиции эти отовсюду проникали в политический строй франкского государства, — в большие поместья, города, графские округа и центральные учреждения. Короли устраивали свой двор по образцу императоров; разумеется, наивно и по–варварски. Уже Хильдерих облачался в пурпурное одеяние подобно императорам и консулам. Получив титул консула, Хлодвиг показался перед народом в таком же облачении, увенчанный диадемой и, как новый консул, бросал собравшимся золотые и серебряные монеты. Притом, что он, как и все Меровинги, был крайне скуп.Множество всяческих богатств, прежде всего земель, скопили Меровинги; имели великое множество рабов, клиентов, дружинников, составляющих настоящую армию. Правили они при помощи сильного и послушного чиновничества, опираясь на церковную иерархию. Сделавшись абсолютными монархами своих римских подданных, они и в населяемых германцами землях не были уже подобием прежнего конунга, которого крепко держало в кулаке народное собрание. Теоретически право этого собрания (т. е. самого народа) — Volksrecht — было источником королевского права (Konigsrecht): король лишь представлял интересы народа. На практике же народное собрание лишилось прежнего своего значения; правду говоря, совсем перестало созываться. При всем желании невозможно было уже собрать всего рассыпавшегося по Меровингскому государству народа, не то что всех франков. В такой относительно небольшой области, как паг, не фиктивным собранием населения было лишь собрание части пага, сотни, представлявшее интересы всего населения пага (§ 65). Но и в этом собрании, периодически созываемом для судебного разбирательства, власть прибрали к своим рукам помогавшие графу и центенарию вершить суд знатоки права, так называемые рахинебурги. Когда король созывал весь народ, собирались — в зависимости от места собрания — в одном месте одни, в другом — другие люди. Постоянными участниками таких «народных» собраний были только магнаты; и знать, таким образом, начала выступать представительницей всего народа: слова «государство» (regnum), «франки» и «оптиматы» (или nobiles), в конце концов, стали синонимами. Дольше народные собрания просуществовали как собрания ежегодно в марте созываемого войска (мартовское поле, Marzfeld), поскольку войско, по мнению германцев, и было самим народом. Однако влиятельны и многочисленны эти собрания были только во время больших войн, вообще же собрания народа слабели и превратились, в конце концов, в собрания знати.Собравшийся народ не имел уже и того голоса, каким обладал во времена Тацита, — выслушивалось и утверждалось все, что король обсудил уже с главными своими чиновниками и теми же магнатами и что он предлагал утвердить. Не решение уже, но согласие (consensus) народа означало, что король, единолично или совместно с магнатами, принял решение и что народу его решение известно. Все права народа сосредоточились во власти короля, который правил страной, вершил суд и издавал законы (leges, edicta). Но желая, чтобы все знали и исполняли его закон, король объявлял его в собрании «народа». Так в 508–517 гг. был публично оглашен кодекс законов — Lex Salica.Каждый народ во франкском государстве жил согласно собственному праву. Поэтому еще висиготами и бургундами (завоеванными преемниками Хлодвига) были выпущены конспективные кодексы римского права, так называемые Lex Romana Visigotorum (Breviarium Alarici) и Lex Romana Burgundionum. Издатель последнего, конунг Гундобад (умер в 516 г.), опубликовал и кодекс бургундского права Lex Burgundioпит; висиготский конунг Эйрик опубликовал сборник висиштских законов (Codex Euricianus, или Antiqua). По своему, пусть и неписанному праву, жили аламанны, баювары [бавары], франки рипуарийцы и другие. (Lex Alamanorum и Lex Baiuvariorum относятся к VIII веку, Lex Ripuaria — только к IX). Таким образом, каждый человек жил и судился согласно праву своего народа, которое он словно носил с собой, куда бы ни направлялся (Personalrecht, Stammesrecht). Разумеется, все эти разновидности варварского права походили друг на друга; все они представляли собой перечни штрафов и вергельда людей разных сословий. Однако деньги, размеры штрафов и вергельды у разных народов были разные. Поэтому на практике трудно было вести судебное разбирательство, особенно между варварами и римлянами. Все нуждались в общем праве.Меровинги не могли и не хотели изменять римское или варварское право и не помышляли даже о написании нового единого права, ограничившись указанием, чтобы при разборе дел во внимание прежде всего принималось право ответчика. Но в правовом отношении они не отличали римлянина от германца. Свободный человек, все равно — германец или римлянин, назывался франком (homo francus) и за его убийство нужно было платить одну и ту же сумму вергельда, две части которого получала родня, а третью — король. За убийство «римлянина» (romanus) выплачивалась половина вергельда — только потому, что в то время словом «romanus» называли не римлян, а несвободных людей, каковых было много на завоеванных землях. Издавая новые законы (leges и edicta), Меровинги имели в виду всех своих подданных, независимо от национальности. Полагаю, что даже Салическое Право (Lex Salica) предназначалось не только франкам, но и римлянам.