Жизнь изменилась только в двух отношениях. Во–первых, государство не требовало уже денег и повинностей в таком количестве, как Римская империя, и люди получили наконец возможность перевести дух: всем, даже крестьянам и горожанам жить стало легче. Во–вторых, король посылал теперь в каждый округ государства, т. е. в город и городскую территорию, своего уполномоченного, комита (comes), или графа (grafio), который и стал самым крупным гражданским и военным чиновником. Графу подчинялись tribuni, vicarii и — в германских землях — centenarii. На востоке граф скоро заменил прежнего председателя пага (Gau), которого Тацит называет принцепсом, а франкский Lex Salica — тунгином. Поскольку в каждом германском паге была крепость (бург) или хотя бы судное место (mallus, mallobergus), эта крепость или этот mallus сделались со временем графской резиденцией; впоследствии они нередко перерастали и в подлинный город (oppidum, civitas). К примеру, название нынешнего Детмольда есть не что иное, как старинное Theot–Malli, а название упомянутой части современного Ганновера — Тигислеге — в XI веке означало место тинга (т. е. народного собрания, того же mallo, mallis).

Центром всего этого нового графского чиновничества был, разумеется, королевский двор (palatium, Pfalz). Здесь из антрустионов и германских и римских магнатов со временем вышли крупнейшие чиновники королевства: сенешал (Seneschall), маршал (Marschall), казначей, виночерпий, референдарий или канцлер, и великий судья (Pfalzgraf comes palatii)', позднее величайшее значение приобрел управляющий домом и хозяйством майордом (major domus). При дворе короля, как и в городах, чиновничество срасталось с церковной иерархией, поскольку франкский король, опять–таки уподобляясь римским императорам, относился к епископам как к своим чиновникам и обсуждал с ними — даже на церковных соборах — не только церковные, но и государственные дела. Он мог позволить себе обходиться с епископами подобным образом и даже назначать епископами бывших своих чиновников, потому как римские папы в то время не пользовались заметным влиянием в крайне рыхлой организации Галльской Церкви. Только при поддержке короля епископ мог управлять своим диоцезом и своими землями; увеличивал их опять–таки король. Понятно поэтому, что, желая усилить свою власть, Меровинги перестроили церковную организацию, образовав государственную Франкскую Церковь, связанную с королем теснее, нежели с Римом.

Тем не менее, политическая деятельность первосвященства была выразительницей традиций Римской империи. Традиции эти отовсюду проникали в политический строй франкского государства, — в большие поместья, города, графские округа и центральные учреждения. Короли устраивали свой двор по образцу императоров; разумеется, наивно и по–варварски. Уже Хильдерих облачался в пурпурное одеяние подобно императорам и консулам. Получив титул консула, Хлодвиг показался перед народом в таком же облачении, увенчанный диадемой и, как новый консул, бросал собравшимся золотые и серебряные монеты. Притом, что он, как и все Меровинги, был крайне скуп.

Множество всяческих богатств, прежде всего земель, скопили Меровинги; имели великое множество рабов, клиентов, дружинников, составляющих настоящую армию. Правили они при помощи сильного и послушного чиновничества, опираясь на церковную иерархию. Сделавшись абсолютными монархами своих римских подданных, они и в населяемых германцами землях не были уже подобием прежнего конунга, которого крепко держало в кулаке народное собрание. Теоретически право этого собрания (т. е. самого народа) — Volksrecht — было источником королевского права (Konigsrecht): король лишь представлял интересы народа. На практике же народное собрание лишилось прежнего своего значения; правду говоря, совсем перестало созываться. При всем желании невозможно было уже собрать всего рассыпавшегося по Меровингскому государству народа, не то что всех франков. В такой относительно небольшой области, как паг, не фиктивным собранием населения было лишь собрание части пага, сотни, представлявшее интересы всего населения пага (§ 65). Но и в этом собрании, периодически созываемом для судебного разбирательства, власть прибрали к своим рукам помогавшие графу и центенарию вершить суд знатоки права, так называемые рахинебурги. Когда король созывал весь народ, собирались — в зависимости от места собрания — в одном месте одни, в другом — другие люди. Постоянными участниками таких «народных» собраний были только магнаты; и знать, таким образом, начала выступать представительницей всего народа: слова «государство» (regnum), «франки» и «оптиматы» (или nobiles), в конце концов, стали синонимами. Дольше народные собрания просуществовали как собрания ежегодно в марте созываемого войска (мартовское поле, Marzfeld), поскольку войско, по мнению германцев, и было самим народом. Однако влиятельны и многочисленны эти собрания были только во время больших войн, вообще же собрания народа слабели и превратились, в конце концов, в собрания знати.

Собравшийся народ не имел уже и того голоса, каким обладал во времена Тацита, — выслушивалось и утверждалось все, что король обсудил уже с главными своими чиновниками и теми же магнатами и что он предлагал утвердить. Не решение уже, но согласие (consensus) народа означало, что король, единолично или совместно с магнатами, принял решение и что народу его решение известно. Все права народа сосредоточились во власти короля, который правил страной, вершил суд и издавал законы (leges, edicta). Но желая, чтобы все знали и исполняли его закон, король объявлял его в собрании «народа». Так в 508–517 гг. был публично оглашен кодекс законов — Lex Salica.

Каждый народ во франкском государстве жил согласно собственному праву. Поэтому еще висиготами и бургундами (завоеванными преемниками Хлодвига) были выпущены конспективные кодексы римского права, так называемые Lex Romana Visigotorum (Breviarium Alarici) и Lex Romana Burgundionum. Издатель последнего, конунг Гундобад (умер в 516 г.), опубликовал и кодекс бургундского права Lex Burgundioпит; висиготский конунг Эйрик опубликовал сборник висиштских законов (Codex Euricianus, или Antiqua). По своему, пусть и неписанному праву, жили аламанны, баювары [бавары], франки рипуарийцы и другие. (Lex Alamanorum и Lex Baiuvariorum относятся к VIII веку, Lex Ripuaria — только к IX). Таким образом, каждый человек жил и судился согласно праву своего народа, которое он словно носил с собой, куда бы ни направлялся (Personalrecht, Stammesrecht). Разумеется, все эти разновидности варварского права походили друг на друга; все они представляли собой перечни штрафов и вергельда людей разных сословий. Однако деньги, размеры штрафов и вергельды у разных народов были разные. Поэтому на практике трудно было вести судебное разбирательство, особенно между варварами и римлянами. Все нуждались в общем праве.

Меровинги не могли и не хотели изменять римское или варварское право и не помышляли даже о написании нового единого права, ограничившись указанием, чтобы при разборе дел во внимание прежде всего принималось право ответчика. Но в правовом отношении они не отличали римлянина от германца. Свободный человек, все равно — германец или римлянин, назывался франком (homo francus) и за его убийство нужно было платить одну и ту же сумму вергельда, две части которого получала родня, а третью — король. За убийство «римлянина» (romanus) выплачивалась половина вергельда — только потому, что в то время словом «romanus» называли не римлян, а несвободных людей, каковых было много на завоеванных землях. Издавая новые законы (leges и edicta), Меровинги имели в виду всех своих подданных, независимо от национальности. Полагаю, что даже Салическое Право (Lex Salica) предназначалось не только франкам, но и римлянам.

В этом кодексе, безусловно, немало характерно германских особенностей. Его структура, предусмотренные организация и процедура суда — чисто германские. Жизнь древних германцев встает перед глазами, когда читаешь, как человек со своими соседями ищет и, обнаружив, отбирает украденного коня или другую какую вещь (— так называемый Anefang). Понятно, что этот раздел написан не для римлян, а для германцев. Также странно было бы, если бы римлянин, отказываясь от собственности, сыпал через голову землю, выкопанную у четырех углов хижины, и прыгал бы через забор. В салическом праве не было свидетелей, только присяга, подтверждаемая присягой других людей (родственников, соседей), и «Божий суд», или так называемые ордалии.Однако большинство разделов кодекса касались и римлян. К примеру, Titulus de migrantibus [Титул о переселенцах], до сих пор принимаемый некоторыми историками за свидетельство о германском Markgenossenschafi [товарищество мшрки] (§ 64), больше соответствует социально–экономическому укладу римлян. Вот этот (XLV) «titulus». — Si quis super alterum in villa migrare voluerit, si unus vel aliqui de ipsis, qui in villa consistunt, eum suscipere voluerit, si vel unus exteterit qui contradicat migranti, ibidem licentiam non habebit. — «Если кто желает поселиться на вилле (villa), на земле другого человека (super altегит), и если один или несколько проживающих на вилле согласятся его принять, или если хоть один против переселенца, то последнему там жить не дозволяется». «Villa» тогда называли большое поместье, а поскольку крестьяне такого поместья жили деревней, так можно было назвать и любую деревню (vicus).В некоторых местах германцы жили деревнями. Однако социалистического характера земельная община (марка, Markgenossenschaft), во–первых, не совпадает с деревней (в теории она больше деревни), во–вторых, марка, как мы видели уже, есть плод националистического романтизма немецких историков, а не подлинный исторический факт. Таким образом, цитируемый здесь текст никоим образом не может служить доказательством теории марки. Вполне вероятно, что живущие в деревнях германцы часто противились желающему купить в их деревне земельный участок, предпочитая продать его своему соседу, а не чужаку. Только нам ничего о том неизвестно. Зато хорошо известно, что крестьян римского господина всячески объединял общий план поместного хозяйства, и что они, как и земледельцы, живущие в свободной деревне, действительно имели право не разрешать чужеземцам покупать земли в их деревне. Салическое право только повторило имперский закон: proximis consortibusque concessum erat, ut extraneos ab emtione removerent (родственникам и близким позволено, чтобы они отстранили от покупки чужеземцев] (ср. § 8).75Сочетание германских и римских элементов и определило характер франкского государства. В известном смысле это было не столько германское, сколько остроготское государство — остроготский народ жил особняком от римлян, только поддерживая чтимую их конунгом, но чужую империю; Теодорику же так и не удалось осуществить своей мечты из двух народов образовать один. С другой стороны, франкское королевство и римским не было в той мере, в какой остроготским. Оно не отличало, правда, (как остроготы, висиготы и бургунды) подданных германцев от римлян, но и не следовало пока политическим и культурным идеалам Рима, по крайней мере, не следовало им сознательно. Франкское королевство романизировалось, но не утратило и германского своего характера, точнее говоря, оно стало государством совершенно нового типа — не римским уже и не германским. Его конунг был одержим стихией примитивной великодержавности и государственного инстинкта германцев. Однако имперская политика франков, хотя и уподобившаяся римской в большей мере, нежели имперские устремления висигота Аларика, не стала все же тем патриотизмом Романии, каким была политика Теодорика, по–прежнему оставаясь и германским патриотизмом, только отличным от германского же патриотизма Эйрика. Франкское государство сопоставимо с Англией и висиготским королевством в Испании, где принявшие католичество висиготы взялись организовывать своеобразное государство (§ 64). Только франки фактически всегда могли черпать силы из центральной Германии.После того, как Хлодвиг умер в новой своей столице Париже (Lutetia, Parisiis, 511 г.) государство, как частное владение, поделили между собою четверо его сыновей. Каждый из них был самостоятельным правителем и жил в своей столице (Мец, Орлеан, Париж и Суассон), но все именовались «королями франков» и сообща занимались внешней политикой, поддерживая союз с Византией и беспрестанно разоряя свое королевство. Так что regnum Francorum обладало и определенным единством. Сыновья Хлодвига завоевали Бургундию и Тюрингию, пытались даже покорить Италию, где последние остроготские короли — Витигис, Тотила (Badvila) и Тейя — ожесточенно боролись с византийцами. Наиболее энергичным в этом поколении Меровингов был старший брат Теодорик (511–534 гг.), правивший восточными землями, Овернью и, вероятно, землями салийцев; его нрав и политическое влияние унаследовал его сын Теодеберт I (534–548).Теодеберт сам писал императору Юстиниану, что правит всем франкским народом и северной Италией, землями от Северного моря до Паннонии (откуда Византии и Европе грозили авар ы). Он величал себя августом и чеканил золотые монеты со своим именем, чего, по свидетельству византийского историка Прокопия, не отваживались делать ни другие варварские правители, ни сам персидский царь. По правде говоря, могущественный франкский правитель был не слишком верным союзником Византии; в Италии он хотел воевать не в интересах Византии, а преследуя собственные цели. В последний год своей жизни он даже заключил союз с гепидами и лангобардами, желая отнять у империи Балканы. Но со смертью его сына (555 г.) род Теодорика I пресекся, и вновь франкское государство объединил юный сын Хлодвига, жестокий и развратный Хлотахар I [Хлотарь или Лотарь], но ненадолго — всего на три года (558–561).