Два первых века по Рождеству Христову были временем апогея не только для Римской империи, но и для эллинистической культуры. А как раз в пору апогея, в момент столкновения разрушительных тенденций с творческими, каждая культура являет свою индивидуальность и начинает клониться к упадку. Именно тогда органическое сознание культуры превращается в рационалистическое самосознание: в литературе и философии приходят в движение вопросы о смысле и цели культуры и человеческой жизни в целом. — Пока стоики и теософы боролись со скептицизмом и релятивизмом, эллинистическая культура сформулировала свое миропонимание, бывшее и подлинным принципом этой культуры, составляющим множественное единство ее образующих различных народов. Это новое мировоззрение, проявившееся, прежде всего, в христианстве, имело вселенский смысл, поскольку, понимая себя самое, эллинистическая культура затронула принцип каждой культуры и истории всего человечества. Здесь эллинистическая культура явилась выразительницей всего человечества, так что все человечество познало основы своей жизни и свое миропонимание.

В христианстве эллинистическая культура скрестилась с новыми культурами. Зная, что христианство есть прекраснейшее явление эллинистической культуры и ее миропонимания, нельзя забывать, что христианство вместе с тем — и новое, возродившееся человечество, и, стало быть, система иных, новых культур. Сама эллинистическая культура могла до некоторой степени понять, по крайней мере, выразить свой принцип и миропонимание, но не могла уже действительно их оценить и осуществить. Час ее самосознания был ее смертным часом. Поэтому исследователю Римской империи интереснее всего, а историку Европы — всего важнее заметить, как произросла новая христианская культура.

На Востоке языческая империя и культура превратились в культуру и империю Византии, где христианское миропонимание соединило государство с Церковью и сочетало различные народы. На Западе такого синтеза долгое время не было. Здесь отмежевывавшаяся от угасающего государства Церковь некоторое время сотрудничала с ним и поддерживала его; тем временем сама организовывалась, обретала экономическое, социальное и политическое значение и собирала эллинистическо–римскую культуру. И вот — гибнущая культура неожиданно возрождается в виде культуры церковной. Западная империя неуклонно слабела, пока не исчезла вовсе, а на ее месте не возникли варварские государства. Церковь унаследовала вселенскую идею Рима и основание вселенской политической организации. Отношения Церкви с государством на Западе в корне отличались от политически–церковного уклада Византии, — не только сама Церковь, но и эмпирическая, в известном смысле политическая, ее организация признавалась более важной, нежели civitas terrena. До политического же первенства папскому Риму было далеко.

Будучи сильнейшей социально–политической организацией, Римская Церковь оказалась все же слишком слабой для управления западными землями, особенно когда пришлось столкнуться с варварами арианами и Византией. Если Церковь была ядром новой культуры, немало в ней было и людей культуры старой, умирающей, людей уже недеятельных и не понимающих исторической задачи Церкви. В то время как христианство созидало новую культуру, преобразуя старую, эти люди чуждались культурной работы в аскетическом стремлении избавиться от эмпирической жизни или попросту не могли уже отказаться от миропонимания и традиций поздней империи. Латинизированная Церковь единство нередко понимала сверх меры абстрактно и формально — по–латински, путая единство веры и культуры с единообразием языка, ритуала и организационных форм. Миссионерская деятельность Григория Великого — один из первых симптомов новой политики и нового мировоззрения. Однако папские миссионеры, — архиепископ Кентербюрийский Августин и его воспитанники, англосаксонские священники, — папу поняли весьма посредственно.

Для достижения эмпирических целей и организации новой культуры Церковь нуждалась в новых элементах. Не только в политическом, но и в религиозном отношении Церковь не могла уже окрепнуть и распространиться на Западе без помощи обосновавшихся на землях империи германцев. Германцы же эти, эти новые этнические элементы, обладали уже собственной своеобычной культурой и преследовали собственные политические цели. Кроме того, не одни германцы составляли население Запада.

Рим полностью латинизировал Италию, включая и Ломбардию (так называемую Gallia Cisalpina). Однако со II века распространявший свои завоевания одновременно на восток и на запад, Рим не смог уже полностью романизировать Галлию, Испанию и Британию, не говоря уже об Африке. Только отдельные провинции — Ваейса в Испании, Narbonnensis в Галлии, Proconsularis в Африке — можно считать совершенно латинизированными. Иберы южной Галлии и северной Испании не забыли своего языка. В Британии, Арморике и некоторых областях центральной Галлии народ продолжал говорить по–кельтски. Правда, в целом, латинский язык, — хотя и подвергаясь постоянной варваризации, — заглушил другие языки. Однако в религии, литературе и искусстве во множестве присутствовали мотивы других, прежде всего кельтской и германской культур. В третьем и даже в пятом веке отчасти пробудился галльский сепаратизм. После распада империи вновь собрались с силами если и не древние культуры, то сильные их тенденции. Проблема общей западной культуры разрешима только при условии согласования этих тенденций с охраняемой Церковью культурой римскою.

54

Настоящая, относительно непрерывная история европейской культуры началась во времена так называемого неолита, шлифованного камня, т. е. около 3000 г. до P. X. Приблизительно в это время большинство современных народов Европы и отчасти Азии составляли определенное культурное и языковое единство. Это были так называемые индоевропейцы, или арии, жившие примерно на запад от линии Кенигсберг — Крым, т. е. в северной и центральной Европе. Неизвестно были ли арии людьми одной расы. Мы знаем только, что всем им свойственна была та же самая культура неолита, и что говорили они на одном языке, хотя, несомненно, всегда на множестве диалектов, из которых и произошли языки отдельных народов. Можно предположить, что индоевропейцы представляли собою большой союз разных народов или «империю». Этот политико–культурный организм существовал до периода меди, т. е. до 2500–2000 г. до P. X.Около 2500–2000 г. честь индоевропейцев двинулась на восток по долине Дуная и далее в Азию, где обосновались, наконец, иранцы (мидяне, персы) и индийцы. В это время на территории современной Франции были возведены так называемые мегалитические памятники — дольмены, менхиры и кромлехи, и жили среднего роста брахицефалы. Эти неолитийцы особыми чертами своей материальной культуры ясно отличались от ариев северной и центральной Европы; с началом периода меди они распространились, как кажется, в северном поморье (до Эльбы), в южной Германии, Богемии, Моравии и в Венгрии. Их вторжение и послужило, возможно, началом брожения индоевропейцев, поскольку как раз после 2500 г. арии пришли в Индию и Грецию.Возможно, теснимые неолитийцами Франции, жители северного поморья отступили к югу и востоку. Одни из них, идя по долине Эльбы, очутились в Богемии и создали там бронзовую культуру Унетика или Аунетика, проникшую в Италию вместе с самими италийцами. Путь других лежал по обоим побережьям Рейна до Тюрингии и Констанцского озера, где они столкнулись и смешались с жителями швейцарских «палафиттов» (т. е. поселений, построенных на озерах) и с теми же французскими неолитийцами. Это были народы бронзовой культуры и так называемых «tumuli» (курганов). Греческие и римские писатели называли эти народы лигурами.Даже сама Италия во времена империи прекрасно еще помнила первых жителей полуострова — лигуров. Примерно в XIII веке до P. X. лигуры проникли в Италию; помимо Италии они заняли всю Галлию от Альп до океана и от Пиренеев до Рейна, часть Испании, острова в Тирренском море и океане, возможно, даже Британию. Похоже, что их язык, от которого осталось несколько корней и суффиксов (прежде всего — asca, asco, osco, usco; к примеру, в названии городов: Manuasca — Маnosque, Tarusco — Tarascon, Annevasca — Nevache), тоже принадлежал к индоевропейским языкам. Эту гипотезу могут поддержать выводы археологов, если лигуры действительно возводили свои поселения на озерах в Швейцарии и Савойе и так называемые террамары в северной Италии. Египтяне, критяне, финикийцы и этруски (— этруски жили в Тоскане и Умбрии, некоторое время господствовали даже в Лации) с незапамятных времен торговали на галльском морском побережье, поднимаясь по рекам вплоть до центральной Галлии. Как и иберские купцы Испании, они плавали далеко на север — в Британию за оловом и Фрисландию за янтарем. Сперва финикийцы и карфагеняне, затем и греки начали основывать в южной Галлии фактории и колонии. В седьмом веке приобрела известность колония фокидцев (фокидских греков) Массилия (Marseille), скоро ставшая большим морским государством; однако, в VI веке здесь утвердились карфагеняне и этруски. Все эти народы имели контакты с лигурами.Материалы раскопок позволяют предположить, что лигуры занимались и торговлей; иначе трудно объяснить единообразие их оружия, украшений и других предметов. Торговля и объединяла, главным образом, различные мелкие лигурийские народы, хотя единого сильного политического организма они не образовали. Едва ли не пятьюстами народдев управляли князьки и «старейшины». Жили эти народды селами; на земле каждого народа располагался рынок, один или несколько замков — укрытий на случай вражеских нападений. Кое–где были и государства покрупнее. К примеру, в VI веке до P. X. Нарбонна (Narbo) была столицею большого царства, ferocis maximum regni caput.Лигуры были земледельцами, промышляли животноводством и, как сказано, поторговывали. Умели искусно шлифовать камни, изготовляли из них всевозможные орудия и приспособления (наконечники стрел, кинжалы, ножи, топоры, копья). С древнейших пор им была известна медь, а около 600 г. до P. X. — и бронза. Из бронзы изготовлялось, в первую очередь, оружие, кроме того — бусы, браслеты и прочие украшения. Железо лигуры употребляли только для украшений (не для оружия), использовали и золото. Умело плотничали, ткали всевозможные полотна, изготовляли глиняную посуду. Однако, по сравнению с людьми эпохи палеолита, художники они были неважные. Их посуда — самой примитивной формы, а немногочисленные уцелевшие рисунки выдают ненаблюдательный глаз и неразвитую руку. Отличились лигуры и в области архитектуры.Все эти дольмены, менхиры и кромлехи и есть их следы. Дольмены — это могильники, курганы, сооруженные из огромных камней и земли. Для покойников или их костей выкапывали пещеру в холме; иногда возводили на ровном месте могильный курган, в котором были галереи и залы. Со временем все рассыпалось; остались лишь огромные камни — бывшие своды и столпы галерей и залов. Часто перед такими дольменами водружался большой столп — менхир, или даже несколько менхиров; или кромлех, т. е. круг из менхиров или отдельно стоящие менхиры. Для чего громоздились эти кромлехи и менхиры, — не совсем ясно. Возможно, это были могильные памятники; Бог их знает.