Этим обстоятельством широко пользовались молодые сотрудники - анонимка, и начальника уже нет! Не знаю, писал ли подобные опусы бывший семинарист Иоанн, но карьеру сделал и сделал серьезную по бронированным сталям. Ему бы тоже сидеть, но - война, а она, как известно, все списывала. КБ на Урале, бессонные ночи 41-го, награды 43-го, одним словом - успех. В 44-м приглашают возглавить институт в Москве, орденоносец, академик, квартира в центре, внутри кольца. Для квартиры и хозяйка нашлась -узаконивается связь с бывшей подчиненной, станочницей КБ на Урале. Правда, подчиненная в одно мгновение становится начальником, даже служебная машина большей частью в ее ведении. Молодая жена не знает о религиозном прошлом мужа, для нее он рабоче-крестьянского происхождения, атеист. В партию Иван вступил еще в Туркестане. Все хорошо, а снится Троица! Да и страшит ответ перед Богом за детей, а их двое погодок, мальчик и девочка. Периодически Иван Михайлович сбегает от жены и детей, одетый в наиболее скромный свой наряд и едет по святым местам, да и просто посещает сельские храмы. "Хоть душу вычистить", - как выразился он.

Домой он меня не пригласил - нельзя, его институт закрытый, дом под присмотром, но то, что он мне сообщил было просто елеем на душу. Оказывается Иван, мой друг Ваня, сохранил большую часть спрятанного в революцию имущества.

А дело было так, едва Ваня демобилизовался из Туркестана и получил направление на рабфак в Москву, он немедленно нашел и собрал все мое имущество. Собственно, это не было все, многие люди к тому времени были арестованы, а имущество конфисковано, но большая часть всего уцелела. Понятно, что хранить это у себя, в общежитии, Иван не мог - опасно. Но в Подмосковье поселилась его родная тетя, монашка из разогнанного большевиками монастыря, вот ей-то он и отвез мое сокровище. О тете не знал ни кто, - она была родней по матери, т.е. другой фамилии, и Ваня, и тетя абсолютно хранили тайну родства. К ней мы и направили свои стопы.

Пару часов езды электричками: у Ивана был свой безопасный план езды с пересадками, и мы у цели. На стук в калитку к нам выходит старушка в черном, сухонькая, маленькая с таким благостным выражением лица, что хоть икону пиши! На улице она не высказала ни каких признаков радости от встречи с племянником, но в доме расплакалась навзрыд. "Ванечка, что ж так долго не приезжал?!" -все причитала она. "Тетя Вера, ну ты же знаешь, чего мне стоит из дома вырваться, а не то, что из Москвы! Людмила хоть и знает, что развод для меня это конец карьеры, а ревнует к каждому столбу! Третью секретаршу меняю из-за нее, хоть волком вой. Это вот отправил на моря, в Сочи, восстановили там пару санаториев, ну, и приехал" - Иван поглядывает оправданием и на меня. Тетя Вера опустила глаза, тихонько вытирая их краем платочка, и замолчала, засуетившись возле стола.

Я стал рассматривать дом хозяйки. Удивительная простота и достоинство, ничего лишнего, но то, что есть, действительно необходимо. Домишко маленький, зал и кухонька с русской печью, которая и служила монахине кроватью. Возле печи пару махоньких, закопченных старинных икон, даже лики на них трудно разобрать. Возле икон теплится лампада. Ухваты висят на крючьях, вбитых в стену. На полице несколько чугунков и пара тарелок. В зале большой святой угол с красивейшей, огромной лампадой, вероятно, храмовой - так она велика. На нескольких полках - стопка льняного белья. Стульев нет, стол и две лавки возле него простые, рубленные, выскобленные до белизны. "Тетя Вера, - начал Иван, - ты не суетись, мы с от. Антонием не надолго, сама знаешь за чем приехали. Кстати, познакомьтесь -это иеромонах Антоний, ну, а это моя тетя Вера, монахиня Сенклетикия!" Матушка взяла благословение. "Ваня мне много рассказывал о вас, батюшка, слава Богу - живы. Я уж и не верила, что дождусь хозяина вещей, боялась, что будет с ними после моей смерти. ан, нет, Господь устроил! Ну, тогда давайте доставать".

Мое сокровище было спрятано под печью, несколько больших деревянных чемоданов с оббитыми железом углами. В одном лежали ризы и монашеское облачение, несколько комплектов воздухов и покровцов. Когда открыли этот чемодан, по комнате распространился едкий запах нафталина. Хозяйка засмущалась: "Вы уж не обессудьте, батюшка, это я от моли доклада, а оно эка как провонялось!" А у меня катились слезы, я вспоминал, как темными ночами мы, прячась, носили все это по домам. Мое монашеское облачение! Сколько радости было, когда я забрал его от Лаврских портных, а одел-то пару раз!

Ваня явно занервничал из-за задержки. Поняв это, я перешел к следующему сокровищу. Боже Ты мой, а это откуда?! В чемодане лежало с десяток Антиминсов, у меня же был только один! "Это я собрал, - тихо сказал Ваня, -что на рынке в войну, что из Туркестана привез. солдаты сапоги Антиминсами натирали, для блеска. Не мог смотреть на кощунство. Сам не стал священником, думаю, хоть так послужу".

Кроме Антиминсов, в чемодане были служебные книги, крестильный ящик, серебряный Евхаристический набор, ладан, флакон Мирра, которое от времени невероятно загустело, и что-то еще. В третьем ящике были книги, много книг. Я брал их и, как бы встречался со старыми друзьями, наставниками. Книги были явно не все. "Да, - как бы поняв мою мысль, сказал Иван, - много книг пропало. Не совсем удачно и доверителей нашли - в голод двадцатых распродали, а некоторых хозяев арестовали с конфискацией имущества. Может, и оставались запрятанными по домам, но не будешь же новых хозяев просить искать - за Библию садят, антисоветчиной считается!" "Да что ты, Ваня, дорогой, это же подвиг просто - сохранить такое среди всего бывшего за эти годы ужаса! Спасибо, родной, спасибо!" -слезы застилали мне глаза, я едва выговорил слова благодарности. Но это было пол дела, найти-то нашел, а провезти как?! Пассажирских поездов практически нет, да и риск огромный - что милиция, а что - босяки. Опять помог Иван. Чемоданы были опечатаны и опломбированы как груз его института. Меня он переодел в "столичное", со своего плеча, выписал документы на сопровождение груза и посадил в пассажирский поезд, в мягкий вагон. Уже в поезде, в кармане подаренного пиджака, я нашел деньги и конверт с длинным письмом от друга... Да, вот так я съездил в Москву. А дома меня ждали. Это такое необходимое чувство для человека - что его ждут. Когда я уезжал, то не думал об этом. Но когда первый попавшийся мне человек так щедро одарил меня приветствием с теплой радостной улыбкой, стало понятно - я тут нужен, меня тут ждут. Это сейчас не возникает вопросов, как довезти вещи домой, а тогда ведь и лошадей-то по-хорошему не было. Меня довезли, и кто - участковый милиционер на стареньком, трофейном БМВ! И не только довез, но и чемоданы помог внести домой. А потом были посетители, по поводу и без, приходили люди, приходили и приходили. Я не мог дождаться того времени, когда останусь один со своим сокровищем, со своим прошлым, но они шли. Нет, они, конечно же, не могли и догадаться, кто меня встречал в Москве, и что я приехал с деньгами, которые этим труженикам, как говорится, и не снились. Они шли с едой - яйцо, хлебушек, мука, пойманная детьми рыбка. Я поставил самовар, подарок монахини Сенклитикии, и мы пили чай, настоящий! Пусть, и реденький, и до вечера много-много раз перезаваренный, но настоящий чай! Но вот настал вечер, мои дорогие прихожане разошлись и я один. Прежде всего - книги, что тут осталось у меня, и Времени не было особо разобрать. Главное, что увидел, так это Добротолюбие на месте. Златоуст, Ефрем Сирин, Григорий Палама, Патерики, часть книг была на греческом языке, некоторые - даже на латыни. Подзабыто все изрядно, но, думаю, разберемся. Несколько книг я увидел не своих, чужих. По всей вероятности, тетка Ивана была хранительницей не только моего сокровища. Подписи: иеромонах Нифонт, схиигумен Павел, послушник Даниил, где вы, отцы всечестные?! И я почувствовал огромную ответственность перед Богом и святыми новомучениками российскими за то, что жив. Перед Церковью, наконец.