«Почему делается это так? Нельзя не сознаться, что многое из сказанного здесь сказано с осязательною справедливостью. Страдальческое состояние человече­ства на земле, состояние, предлежащее взорам всех, должно иметь свою причину. Но как может быть вино­ватым потомство в согрешении праотца, отдаленного от потомства и уже чуждого потомству? Потомство ка­рается: это — очевидно. Почему ж карается оно, невинное? Почему несет оно ужасную вечную казнь? Казнь пе­реходит с поколения на поколение, ложится тяжеловес­но на каждом поколении, стирает с лица земли каждое поколение, подвергнув прежде каждое поколение бес­численным томлениям. Каждое поколение является на лице земли бессознательно, невольно, насильственно. Каждый человек вступает в земную жизнь без способно­сти произвольно действовать способностями, которые в младенце должно скорее уподобить семенам, нежели произраетениям. Какое же участие потомства в грехе праотца, участие, достойное таких казней, когда не было и нет самой возможности для потомства принять участие в грехе ни тонким сердечным согласием, ниже малейшим уклонением ума? Где тут правосудие Божие? Где благость? Вижу одно, противное им». Так вопиет немощной человек, ослепленный греховным, веще­ственным жительством своим. Так вопиет он, — и призывает пред себя к допросу судьбы Божии.

Так вопиет неведение Бога! Так вопиет гордость че­ловеческая! Так вопиет незнание человеком самого себя! Так вопиет ложное понятие о себе и о всей обста­новке своей! Так вопиют они, — и никто не внемлет воплю. Посредством таких возгласов человеки, не по­нимая того, вынаруживают только объявший их недуг самомнения и самообольщения: посредством таких возгласов они обличают живущее в них сознание в себе способности и желание быть распорядителями вселенною, судьями и наставниками Бога в Его управ­лении миром, — и никто не дает им высоких заоблач­ных престолов, на которых прежде возмутившихся че­ловеков захотели воссесть возмутившиеся ангелы. Безрассудное начинание погрязает, как в темной пропасти, в безрассудности своей, терзая жертвы, предавшиеся опрометчиво увлечению этим начинанием, терзая их муками бесплодными в цепях неразрешимых. События идут своею чредою, в домостроительстве вселенной не происходит никакой перемены, судьбы Божии пребыва­ют непреложными. Ничтожество и самообольщение че­ловеков доказывается им положительно и неопровержи­мо суровым опытом.

Точнейшее математическое соображение объясняет человеку со всею определенностью бесконечное отли­чие его от Бога и по существу и по свойствам, хотя для изображения того и другого употребляются одни и те же слова по причине скудости языка человеческого. Бес­конечное управляется совсем иными законами, нежели все, что только может быть изображено числом по ме­тоду положительной науки, на которой зиждутся все другие науки, как зиждется на костях весь состав чело­века. Из этой аксиомы вытекает другая аксиома: дей­ствия бесконечного естественно недоступны для пости­жения всех каких бы то ни было разумных тварей, под­вергающихся изображению числом. Число, на сколько бы ни возрастало оно, пребывает числом и отличается от бесконечного бесконечным различием, которым одинаково отличаются от бесконечного все числа. Стремление к постижению недоступного для постиже­ния есть не что иное, как следствие ложного знания, составившегося из ложных понятий. Стремление это не может не действовать сообразно своему началу: оно должно повести к самым гибельным последствиям по свойству всех действий, исходящих из лжи. Откуда яви­лось это стремление? Очевидно: из гордостного, оши­бочного мнения о себе, которое увлекает человека да­вать себе иное значение, нежели какое ему дано в необъятном мироздании.

Рассматриваю себя! И вот зрелище, изобразившее­ся предо мною при рассматривании себя! Вот как опи­сан я неоспоримо, описан чертами верными, красками живыми, описан самыми опытами, самыми событиями из моей жизни! Какое заключение должен я вывести о себе из этой живописи? Заключение, что я отнюдь не самобытное и не самостоятельное существо, что я ли­шен самых основных, самых жизненных познаний о себе. Настоит нужда, настоит необходимость, чтоб иной объяснил мне меня удовлетворительнее, чтоб объявил мне мое назначение, чтоб указал мне деятель­ность правильную и тем предохранил меня от деятель­ности без смысла и без цели.

Эту настоятельную нужду, эту необходимость при­знал сам Бог. Признал Он ее и даровал человекам от­кровенное учение, которое возводит нас к познаниям, недоступным для собственного постижения нашего. В богооткровенном учении Бог открыл Себя человеку, насколько ограниченному человеку может быть объяс­нен и открыт неограниченный и необъяснимый Бог. В богооткровенном учении открыл Бог человеку значе­ние и назначение человека, его отношение к Богу и к мирам, видимому и невидимому. Открыл Бог человеку познание о человеке, насколько это познание доступно уму человека. Полное и совершенное познание челове­ка, как и всякой другой твари, имеет один, способный к полному и совершенному познанию всего: всесовершен­ный Бог.

Божественное откровенное учение, будучи сличено с познаниями, доставляемыми человеку точным рас­сматриванием себя, подтверждается этими познаниями и подтверждает их. Познания, подтверждаясь одни дру­гими, предстоят пред человечеством в ярком свете нео­провержимой истины.

Божественное откровенное учение возвещает мне, опыты жизни доказывают мне, что я — создание Божие. Я — создание Бога моего! Я — раб Бога моего, раб, впол­не подчиненный власти Бога, объемлемый, содержимый властью Его, властью неограниченною, самодержавною в точном смысле слова. Власть не совещавается ни с кем, власть не дает о предположениях и действиях своих ни­кому никакого отчета: никто ни из человеков, ни из Ангелов неспособен ни дать совета, ни выслушать, ни понять отчета. Искони бе к Богу Слово Его (Ин.1:2).

Я раб Бога моего, несмотря на то, что мне даны сво­бодная воля и разум для управления волею. Воля моя свободна почти только в одном избрании добра и зла: в прочих отношениях она ограждена отовсюду. Могу по­желать! Но пожелание мое, встречаясь с противополож­ною волею других человеков, с противоположным направлением непреодолимых обстоятельств, остается по большей части неисполненным. Могу пожелать много­го; но собственная немощь моя соделывает бесплодным многое множество пожеланий моих.Когда пожелание останется неисполненным, особ­ливо когда пожелание представляется и благоразумным, и полезным, и нужным: тогда сердце поражается печалью. Соответственно значению пожелания, печаль мо­жет усиливаться, нередко переходить в уныние и даже отчаяние. Что успокаивает в лютые времена душевного бедствия, когда всякая помощь человеческая или бес­сильна, или невозможна? Успокаивает одно сознание себя рабом и созданием Божиим; одно это сознание имеет такую силу. Едва скажет человек молитвенно Богу от всего сердца своего да совершается надо мною, Господь мой, воля Твоя, как и утихает волнение сердечное. От слов этих, произнесенных искренно, самые тяжкие скорби лишаются преобладания над человеком.Что значит это? Это значит, что человек, исповедав себя рабом и созданием Божиим, предавшись всецело воле Божией, немедленно вступает всем существом сво­им в область святой Истины. Истина доставляет пра­вильное настроение духу, жизни. Взошедший в область Истины, подчинившийся Истине получает нравствен­ную и духовную свободу, получает нравственное и духов­ное счастье. Эта свобода и это счастье не зависят от человеков и обстоятельств.Аще вы пребудете во словеси Моем, сказал Спаситель иудеям, воистинну ученицы Мои будете и уразумеете Исти­ну, и Истина свободит вы... Всяк творяй грех, раб есть гре­ха. Аще Сын Божий, Который есть Само-истина, свобо­дит вы, воистинну свободни будете (Ин.8:31-36; 14:6). Служение греху, лжи, суете есть в полном смысле рабство, хотя бы оно представлялось по наружности блестящею свободою. Рабство это — рабство вечное. Только тот совершенно и истинно свободен, кто — истинный раб Бога своего.Еще глубже погружаюсь в рассматривание себя, и новое зрелище открывается предо мною. Усматриваю решительное расстройство моей собственной воли, непокорность ее разуму, а в разуме усматриваю утрату способности руководить волей правильно, утрату спо­собности действовать правильно. При рассеянной жиз­ни мало замечается это состояние; но в уединении, ког­да уединение освещено светом Евангелия, состояние расстройства сил душевных является в обширной, мрачной, ужасной картине. И служит оно свидетель­ством предо мною, что я — существо падшее. Я — раб Бога моего, но раб, прогневавший Бога, раб отвержен­ный, раб, караемый рукою Божиею. Таким объявляет мне меня и Божественное Откровение.Мое состояние есть состояние, общее всем челове­кам. Человечество — разряд существ, томящихся в раз­нообразном бедствии, казнимых. Не может быть ина­че! Доказательствами этого я обставлен и извне и внут­ри меня. Если б я не был изгнанником на земле, подоб­но всем братиям моим, человекам, если б земная жизнь моя не была наказанием: то зачем всей жизни этой быть поприщем непрестанного труда, непрестанного столкновения, ненасытного стремления, никогда и ни­чем не удовлетворяемого? Зачем земной жизни быть пу­тем одного страдания, иногда действующего сильнее, иногда слабее, иногда ощущаемого, иногда заглушаемо­го упоением земными попечениями и наслаждениями? Зачем быть болезням и всем другим несчастиям, част­ным и общественным? Зачем быть в обществе челове­ческом ссорам, обидам, убийствам? Зачем быть всему разнообразному злу, неусыпно ратующему против доб­ра, угнетающему и гонящему добро, почти всегда тор­жествующему над добром? Зачем каждый человек внут­ри себя отравлен страстями, мучится ими несравненно более, нежели скорбями извне? Зачем быть смерти, по­жирающей нещадно всех? Что за явление — поколения, сменяемые одно другим, возникающие из небытия, вступающие в жизнь на краткий срок, опять погружаю­щиеся навсегда в неизвестность?Что за явление — деятельность каждого поколения на земле, как бы вечного на ней? Что за явление — эта деятельность, постоянно противоречащая самой себе, постоянно зиждущая с усилением, зиждущая на потоках крови человеческой, как бы на цементе, — постоянно разрушающая свою работу с таким же усилием, с таким же кровопролитием?.. Земля — юдоль изгнания, юдоль непрерывающегося беспорядка и смятения, юдоль срочного страдальческого пребывания существ, утра­тивших свое первобытное достоинство и жилище, ут­ративших здравый смысл. Бесчисленными образами страдания страдают человеки в этой юдоли мрачной и глубокой! Страдают они и под гнетом нищеты и в оби­лии богатства; страдают и в убогих хижинах и в великолепных царских чертогах; страдают от бедствий из­вне и от того страшного расстройства, которым пора­жено естество каждого человека внутри его, которым поражены и душа и тело его, которым извращен, ослеп­лен ум его.