Отрадное, желанное для мое­го сердца сие название! Но в приятном сознании сего наименования исповедую, подобно святой Соломонии, матери св. мучеников Маккавеев, что не постигаю, как образовалось и возраста­ет живое существо, ибо не я устроила нежные члены тела его, не я одушевила его жизнью. Ты, Господи, даровал бытие и жизнь этой крошечной твари, извещающей меня своим движением во мне о своем существовании!

Соделай же меня ис­тинной христианской матерью и удостой участи тех святых матерей, которые приобрели вечное спасение с рожденными от них детьми. И даруй мне, подобно матери Самуила-пророка, постом и молитвой усвоить себе имя матери. Очисти меня от всякой скверны греховной, ибо сознаю, что как во грехе я сама родилась, так во грехе зача­ла ощущаемое во мне создание.

Потому, веруя и исповедуя, что Ты Един, Христе Спасителю, без­грешен, предаю себя всецело отеческому Твоему промышлению о мне и всей крепостью души моей умоляю благость Твою: доверши творение Твое, зачавшееся во мне, и поддержи Твоей бла­годатью немощь мою в ношении сего бремени и даруй мне терпение всегда, но особенно в насто­ящем моем состоянии!

Зная же, что, по опреде­лению всесвятой Своей правды, изреченному в лице первой матери всем женам, меня ожидают еще болезни рождения, покоряюсь сему святому определению со смирением и полной предан­ностью Твоей воле. Но, Господи, укрепи мою немощь в час разрешения моего от бремени, ниспосли для сего Свою силу моему бессилию, поддержи ею слабое телосложение мое, огради меня с рождаемым мною созданием Твоим свя­тыми Ангелами Твоими».

Наказывает ли Господь детей за непочтение родителей? Наказывает. Вот два примера из многих. «Один крестьянин моего прихода, — пишет не­кий священник, — деревни Бурныковки, по имени Алексей, в 1855 году отдан был в военную службу. Отец его, оставшись с двумя малолетними внука­ми, много скорбел о единственном сыне. Но како­ва была радость его, когда через два года сын не­ожиданно явился в отпуск с билетом — впредь до востребования!

Отец его, как водится, сделал пир, созвал родных и знакомых и угощал их, сколько было усердия. Но Алексей, освободившись из-под надзора, к несчастью, стал с приятелями своими вести жизнь разгульную, отчего отец его сперва не унимал и посматривал, как говорится, сквозь паль­цы. Эта веселая жизнь, начатая с радости, мало-по­малу обратилась в привычку — и Алексей стал со своими знакомыми выпивать уже до излишества.

Тогда у отца, трезвого и сердобольного, радость превратилась в горькую печаль. «Дитятко, дитят­ко, — говаривал он, — пора бы перестать; у тебя жена, малые дети, тебе бы учить их и быть приме­ром, а ты что делаешь? Нынче пьян, завтра — то же, послезавтра — с приятелями. Разве государь, наш батюшка, для того отпустил тебя ко мне?» — «Перестану, — был ответ, — когда не будет охоты».

Так хотел отец поддержать ослабевшего сына; прибавил он и ласки, и угрозы, но сын не внимал словам его, а за угрозы сердился. Проходит год и два, а Алексей и не думает исправляться. Наконец, в 1860 году, 19 мая вечером, Алексей является к от­цу в довольно хмельном виде. Отец по-прежнему принялся журить сына, которому уже давно надо­ели родительские увещания. И вот он хочет подой­ти к старику, стоявшему у косяка среднего окошка, и что-то сказать; но, не дойдя до него, немного по­шатнулся и оперся рукой, вместо косяка, прямо в раму. От сильного натиска стекло лопнуло, разби­лось и обрезало руку Алексея выше кисти; кровь ручьем полилась; Алексей в испуге бросился на близ стоявшую кровать и зажал рану другой рукой. «Алеша, что с тобою?» — «Ничего, батюшка, — от­вечал он, — все пройдет»; а между тем обрезанную руку спрятал в одежду. Видя, однако ж, что кровь бежит из-под одежды, отец выхватил руку и нашел рану выше кисти, сделанную как бы острием ножа. Началась перевязка, а кровь ключом бьет; у стари­ка от испуга дрожат руки, перевязка не ладится, кровь течет. Наконец перевязали, кровь унялась; но к несчастью больного, на него напал сильный кашель, и как скоро начинал он кашлять, рана под перевязкой снова открывалась, и кровь опять на­чинала сильно бежать. Спустя шесть дней после этого является ко мне отец больного и просит на­путствовать сына его. Собираюсь, вхожу к больно­му, вижу его в сильном изнеможении, белого, как полотно. — Что с тобою, Алексей? — Наказал меня Господь, — было первым его словом, — за неповиновение родителю и за не­трезвую жизнь. Я напутствовал Алексея. «Батюшка, матушка, жена, дети, простите меня, — проговорил он, — да простите же, я умираю». И действительно, вскоре после моего отъезда он умер» (Странник, 1866, с. 125-126). Дети! Помните пятую заповедь: Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголе­тен будеши на земли (Исх. 20: 12). Видите, как вер­но слово Божие!.. Этот сын за непослушание родителю лишился и блага, ведя невоздержную жизнь, и оказался недолголетним, умерев трид­цати лет, как тот же священник далее заявил. «В приходе удельного ведомства, — пишет один пономарь, — в деревне Н. известно мне од­но семейство, состоящее из матери старушки и двух ее сыновей с их семействами. Отец оставил детей своих малолетними; они выросли под присмотром матери, которая вос­питывала их в благочестии и страхе Божием, скопила для них порядочный капитал, вместо ветхого дома выстроила им новый, обеспечи­ла их всем, что нужно крестьянину, и женила. Находясь под опекой матери, дети повинова­лись ей, жили хорошо, благочестиво и трезво. Но женившись и вступив в волжский промысел, называемый лоцманством, вскоре совершенно переменились, стали развратны, дерзки, безчин-ны и, особенно, нетрезвы; сквернословие почти никогда не сходило у них с языка. Вместе с тем они сделались крайне непочтительны к своей матери и дерзким своим обращением с ней по­давали повод и своим семействам не уважать ее.