Клайв Стейплз Льюис-НЕБОЛЬШИЕ РАССКАЗЫ, -СТАТЬИ, ИНТЕРВЬЮ-СОДЕРЖАНИЕ-ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ С ИИСУСОМ ХРИСТОМ?-СИЛА МОЛИТВЫ-УПАДОК

Ответ. Я не стану говорить о социальной стороне дела, но я вижу, что нехристианской становится церковь. Мне кажется, пастыри слишком приспосабливаются к миру, а в пастве — много неверующих. Христос не говорил нам: «Идите в мир и скажите ему, что он прав». Весь дух Евангелия другой, он противостоит миру.

Вопрос. Как по-вашему, что нас ждет в ближайшие годы?

Ответ. Откуда мне знать? Я занимаюсь прошлым, сижу спиной к паровозу. Мир может кончиться за десять минут, но мы должны оставаться там, где поставил нас Господь, жить каждый день, как последний, а планы строить так, словно мир простоит сотни лет. Новый Завет ясно говорит нам, что нас когда-нибудь ждет 1). Мне просто смешно, когда люди в отчаянии от какой-нибудь будущей катастрофы. Разве они не знали, что рано или поздно умрут? Наверное, нет. Одна молодая девушка сказала недавно, когда разговор зашел о смерти: «Ну, когда я состарюсь, ученые что-нибудь выдумают!»

1) См. Мф. 14.4-44; Мк. 13.5-27; Лк. 21:8-36.

О РАВЕНСТВЕ

Я - демократ, потому что верю в грехопадение. Обычно демократами бывают по иной причине - Руссо, например, верил, что люди мудры и добры, а потому имеют право править. Опасность в том, что это неверно. Как только об этом догадываются, приходит час бранить демократию. Мне догадываться не надо, я просто знаю себя, а я - не вправе править и курятником. Истинное оправдание демократии в том, что мы - создания падшие, и человеку нельзя доверить власть над собратьями. Аристотель считал, что некоторые годятся только в рабы. Очень может быть. Но никто не годится в хозяева.

Учили нас не этому. Я не думаю, что равенство благо само по себе, как радость или мудрость. Скорее оно - лекарство, которое нужно, поскольку мы болеем, или одежда, которая нужна, ибо мы утратили чистоту. Не думаю я и того, что былая власть короля, священника, отца и мужа или былое подчинение подданных, паствы, детей, жены сами по себе плохи. Вероятно, они хороши, как хороша нагота. Но я рад, что их нет, потому что люди ими злоупотребляли - и портились. Возрождая эти вещи, мы совершим ту же ошибку, что нудисты. Юридическое и экономическое равенство - совершенно необходимы. Они подправляют последствия первородного греха, уберегая нас от жестокости.

Но, как и в лекарстве, в равенстве нет особого блага. Им одним не проживешь. Поэтому так неубедительна его защита. Мы пытаемся найти высокую радость в том, что определяет "хорошую жизнь" лишь отрицательно. Вот люди и ловятся на всякое неравенство, от фильмов из придворной жизни до нацизма. Искуситель использует истинную слабость нашей системы ценностей, предлагая именно то, чего нам не хватает.

Когда равенство считают идеалом, а не лекарством, все больше народу ненавидит всякое превосходство. Это - болезнь демократии, как жестокость и раболепство - болезни иерархических сообществ. Если ее не вылечить, не остановить, она убьет нас. Человек, который не может ни свободно подчиниться, ни достойно принять подчинение, глуп и груб. Но дурно и безумно восстанавливать неравенство по закону, извне. Место ему - внутри.

После грехопадения мы должны носить одежду; но Мильтон назвал ее "тягостной личиной", ибо под ней - живое, благое тело. В нужном месте, в нужное время оно является взору - у врача, в супружеской спальне, на мужском пляже, где прилюдность сочетается с уединением. Так и здесь - под оболочкой закона мы храним весь лад, весь танец живых и благих различий. Священник - не начальник, но мы ему подчиняемся. Отец или учитель не посадят нас в тюрьму, но мы должны их слушаться. Хорошо, если это есть в браке.

Остановлюсь немного и скажу: мужчины так ужасно злоупотребляли властью, что для женщин идеалом стало равенство, а это очень опасно. Наоми Мичинсон поняла, в чем дело, когда написала, что равенство нужно в законах о браке, в самом же браке радость неравенства необходима, как она говорит, "эротически". По ее словам, есть женщины, которые вынести не могут, если муж их обнимает. Вот она, трагикомедия современной жены - Фрейд научил ее, что соитие важнее всего на свете, а феминизм не позволяет "отдать себя".

Дело в том, что все виды любви мы сводим к дружбе. Ее без равенства нет. Друзья что-то делают вместе - рисуют, думают, молятся, глядя в одну и ту же сторону. Влюбленные смотрят друг на друга, то есть - в разные стороны.